Опубликовано 07 сентября 2018, 08:26
27 мин.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

Автор бестселлера о миллениалах – про депрессии, бедность и отсутствие перспектив
В Институте «Стрелка» состоялась лекция Малкольма Харриса – первого миллениала, написавшего бестселлер о своем поколении: «Kids these days». На американских примерах он объяснил, как так вышло, что рожденные с 1980 по 2000-й живут в кредит, получают копейки и не рассчитывают на выплаты по пенсионным программам. МОСЛЕНТА публикует лекцию Харриса «Как понять поколение миллениалов» с сокращениями.
«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»
Andrew Burton / Getty Images

Если вы - самое богатое поколение за всю историю, при этом испортили весь климат, всю экологию на планете, то вы же не захотите, чтобы вам потом все это приписывали. Нет, вы найдете какого-нибудь рыжего или козла отпущения, на которого все это спишите: да, это все миллениалы, это из-за их потребления у нас с экологией все плохо, это они такую ситуацию создали.

Малкольм Харрис

автор бестселлера «Kids these days», редактор нью-йорского издания The New Inquiry

Тост с авокадо

Добрый день, спасибо, что пришли! Я Малкольм Харрис, автор книги «Kids these days». Я поговорю сегодня с вами о миллениалах.

Как появлялись миллениалы и какие с ними связаны стереотипы? Тост с авокадо - это такая официальная еда миллениалов. Я объясню почему.

Первый стереотип, который связывается с миллениалами – это то, что мы помешаны на себе. То есть, мы говорим только о себе, только о себе думаем. И стареющее поколение считает, что миллениалы вообще ничего не хотят узнавать про мир, они фокусируются только на Instagram, смотрят на свои фотки, постят их. Но миллениалы не изобрели этот концепт. И сам этот термин придумал кто-то другой, кто-то старше нас.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© @producealliance

Когда говорят, что мы зациклены только на себе, надо задать вопрос: кто действительно одержим миллениалами? Не мы, а все общество. Поэтому довольно нечестно, когда говорят, что мы зациклены на себе только потому, что общество уделяет нам так много негативного внимания.

Второй стереотип – это то, что мы не можем ни на чем сосредотачиваться подолгу, с одной темы перескакиваем на другую, все время хотим как-то развлекаться. Нам нужно постоянно смотреть в какие-то гаджеты, залезать в социальные сети, мы не можем читать книги. Это плохие и совершенно неправильные стереотипы про миллениалов. (...)

Третий стереотип – это то, что мы такие хрупкие снежинки: эмоциональные, вообще не справляемся с давлением, о нас нужно заботиться и родителям, и бабушкам с дедушками. То есть мы не можем сами идти через жизнь и вообще не знаем, что происходит во взрослом мире.

И еще существует такое предубеждение, что мы все высокомерные, зажравшиеся, постоянно ожидаем, что нам что-то достанется бесплатно просто по праву рождения, потому что мы миллениалы. То есть: нам должны дать работу, место, где жить, всякие постоянные развлечения, и вроде как весь мир должен плясать под нашу дудку. Это люди со стороны думают, что миллениалы так воспринимают мир.

И последнее: еда, которая чаще всего ассоциируется с нашим поколением – это не мясо, не картошка, не торт, а тост с авокадо. Нас воспринимают, как фанатов какой-то дешевой штуки, которая даже не утолит чувство голода, а просто выглядит прикольно. И так люди со стороны привыкли характеризовать весь наш стиль жизни.

Поколение, как бренд

На протяжении всей истории принято было делить людей на поколения. Первое поколение, самое старшее из новейших – это поколение Второй Мировой войны, которое построило современное американское общество и уже после этого дало себе звучное название – «величайшее поколение». Том Броко (Tom Brokaw) популяризовал эту идею, и сам себя называл частью «величайшего поколения». К потреблению это не относится, скорее описывает то, как они меняли мир: победили в войне и построили после этого общество.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Francis Kokoroko / Reuters

После «величайшего поколения» у нас были беби-бумеры, рожденные после войны. Это крупнейшее поколение в Америке, названное так в связи с бумом рождаемости. Все рождественские песни, которые у нас крутят по радио во второй половине декабря, – все их придумали бумеры, культурная доминанта принадлежит им. Их название, опять же, не связано с моделью потребления. (...)

Поколение X – первое, название которого связано со сферой маркетинга. К тому же Pepsi так хорошо постаралось в 1990-х с рекламной кампанией, что иксеры, рожденные между 1965 и 1980 годами, теперь известны еще, как поколение Pepsi.

Затем люди стали интересоваться ценностями поколений. И два маркетолога – Нил Хау (Neil Howe) и Уильям Штраусс (William Strauss), – назвали нас миллениалами. А Джин Твинги (Jean Twenge) придумала название iGen для поколения, которое появилось уже после миллениалов, еще его называют поколением Z. Она, кстати, тоже маркетолог, из тех, кто приходит в компанию, производящую товары или услуги, и запрашивает 10 тысяч долларов за час рассказов и консультаций о том, как продавать вещи людям этой возрастной категории.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Claro Cortes / Reuters

Так что названия последних поколений, придуманные маркетологами - это как бирки. Джин Твинги и поколение Z назвала iGen, и свою консультантскую фирму, и книгу. То есть все дело уже в бренде. И она тоже, кстати, не миллениал, она из поколения бумеров, которые просто наживаются на названиях.

Доминирующие беби-бумеры

Итак, миллениалы – это такой первый лейбл, который используется для обозначения поколения по всему миру. Например, в Германии и Японии не было «величайшего поколения», потому что там войну проиграли, у них были свои называния и термины. Но все, рожденные с 1980 по 2000 в этом мире – миллениалы: я, вы, наши сверстники в Китае и в Индонезии. (...)

Я говорю больше про Америку, потому что сам оттуда родом. В 1973 году США вышла из золотого стандарта, в 1980 году начался политический режим Рейгана, который упразднял профсоюзы, и разделение между производительностью и заработной платой началось именно тогда. Стала ухудшаться покупательная способность работников: они производили больше, но получали меньше. Этот разрыв удвоился с 1970-х годов: производительность удвоилась, а заработные платы остались такими же. (...)

Что же такое соотношение эксплуатации? Это разграничение между производительностью и заработными платами. Это очень полезная статистика с точки зрения объяснения того, что происходит в нашем мире. И интересно, что вообще, по-моему, никто ее не использует. Ни один американский экономист, если у него спросишь: «Что насчёт соотношения эксплуатации?», даже не будет знать, что это такое. По-моему, только правительство Советского Союза использовало эту статистику, потому что она пришла из марксизма.

Американцы не любят говорить про эксплуатацию и даже не признают ее в принципе, потому что не всегда есть разграничение между классами. Но ведь всегда есть те, кто эксплуатирует, и те, кого эксплуатируют. Америка, тем не менее, не хочет этого признавать, мы любим думать, что у нас только один класс, мы работаем все сообща, и все вместе получаем за это какие-то плюшки. (...)

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Стрелка

Нашим родителям очень повезло со стоимостью домов, которые в момент покупки были очень дешевыми и на протяжении всей их жизни дорожали. Поколение беби-бумеров получило прибыли даже больше, чем их заработная плата за всю жизнь, просто из-за того, что дома выросли в цене. А миллениалы должны теперь по большей части снимать квартиры. Наша ситуация намного хуже, потому что сегодня дома очень дорогие. Поэтому наши мемы – это такой игровой способ показать, насколько глубоко в заднице мы находимся с точки зрения поколений, и, может быть, попытаться даже как-то съязвить, оттолкнуть их от себя, попытаться бороться с доминацией, гегемонией этих бумеров.

Образовательный займы

Сумма займов, которые студенты берут, чтобы учиться в университетах, составляет сейчас в США где-то 1,2 триллиона долларов. И ужасно, на самом деле, то, что большинство этих займов предоставляется правительством. В 1960-х программу образовательных займов создали, чтобы догнать Советский Союз, потому что у нас не было так много ученых и мы не могли их так быстро производить. Если ты можешь нормально прожить без колледжа, то зачем тебе в него идти? В послевоенные годы в Америке очень хорошо зарабатывали, например, строители, и многие шли на эту работу.

Но, оценивая международную обстановку, люди в правительстве задумались: «Как мы можем убедить молодых людей пойти учиться в колледж, даже если они за это будут платить»? Чтобы этого добиться, выбрали другую стратегию из Советского Союза – субсидии. Они предоставляли субсидии по образованию студентам начиная с 1960-х, но со временем эта практика превратилась в систему образовательных займов. И, по сути, этот долг уже висит на целых семьях, а не на отдельных людях.

Стоимость образования возросла как в общеобразовательных, так и в частных вузах, и в последнее время удваивается, по-моему, каждые пять лет. И это, конечно же, сделало жизнь для миллениалов невыносимой. То есть в США обычно у каждого миллениала 30 тысяч долларов долга только за образование. Есть люди, которые сотни тысяч долларов должны платить за образование. (...)

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Justin Sullivan / Getty Images

По сути сейчас в США правительственные системы дают студентам ссуды, и зарабатывают на этом где-то 15 миллиардов долларов.

Когда Элизабет Уоррен, видный политик в США, спросила: «Как мы можем покончить наживаться на студентах?». Ей ответили: «Надо продолжать наживаться на них. По-другому нельзя, потому что миллениалы – проблема, а не мы».

В то же самое время доля заработка, которая идет от компаний к сотрудникам, где-то в 1980-х начала падать и все еще падает. Та доля труда, то есть то, что уже через общество проходит и достается миллениалам, уменьшается и в объеме, и в качестве, и они становятся меньше и меньше, а людей все больше.

Но подумайте, если технология растет и развивается, и у нас больше образования, и оно становится качественным, почему тогда падают заработные платы? То есть тот показатель, который определяет, сколько вам платить за работу – это ведь ваши навыки, ваш опыт. Люди становятся более опытными, у них больше навыков. Так почему им теперь платят меньше? Никто не может ответить на этот вопрос, никто даже не пытается найти ответ.

Технологии растут, а заработные платы падают

На самом деле, довольно очевидный вопрос: почему заработные платы у нас падают, если технологии растут? Они же тоже должны расти вместе с технологиями. Господи, как мы вообще можем тогда жить, если у нас такая развитая технология, такие продуктивные работники, но такая низкая заработная плата?

Для этого есть причины. Первая – это предложение человеческого капитала, расскажу про это чуть позже. Тут суть в том, что если вы, например, какой-то отдельный субъект, и более опытны, чем ваш коллега, и вам платят больше – это клево. Но если вы – целое сообщество, если вы – все работники одной страны, где в области трудовых ресурсов больше предложения, чем спроса, то они будут платить вам меньше, потому что все вы им не нужны. Они наймут только парочку работников.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Richard Brian / Reuters

Поэтому самый популярный совет для миллениалов – научитесь кодить, освойте программирование. Чтобы хорошо жить, надо учиться работать с компьютером, потому что это навык, на который всегда есть спрос, с ним всегда можно найти хорошую работу.

Но проблема в том, что если все сейчас возьмут и начнут кодить, потому что им так было сказано... Потому что Google, например, убедил систему образования обучать этому студентов, чтобы им было, что предложить на рынке труда, когда придет время найти работу... И если вдруг откуда ни возьмись появится очень много кодеров, то их заработные платы упадут, они будут получать копейки.

Это тактика, которую компании используют, чтобы снизить заработные платы: убеждать школы, что нужно обучать учеников какому-то навыку, который востребован на рынке труда. И школы в Америке сейчас полностью сфокусированы на этом. До такой степени, что из расписания убирают ИЗО, литературу и даже уроки истории, чтобы вместо этого преподавать какие-то рабочие навыки в специальностях, по которым потом снизят заработные платы.

Этот механизм рынка, который вроде как должен сработать, который должен вознаграждать тебя за то, что ты такой умный: пошел в университет, научился программировать или освоил любой другой навык... А оказывается, этот механизм не работает. И мы начинаем задумываться, а действительно существовали какие-то механизмы страховки, или это - просто сказка, которую нам рассказали маркетологи?

Монопсония работодателя

Экономисты в США, особенно один мужик по имени Маршал Стайнбаум (Marshall Steinbaum), начали объяснять, почему заработные платы не растут. Все дело в монопсонии работодателя. Монополия – это когда один продавец, а монопсония – это когда один покупатель.

По сути, у нас нет многих работодателей, как это теоретически должно быть, ведь по идее они должны бороться за нас. Например, Google теоретически должен бороться с Facebook за лучших программистов. И если один из игроков хочет их переманить, то должен платить им больше. Так заработная плата растет и растет. И все хорошо, и это позитивное влияние оказывается на нас всех.

Маршал Стайнбаум

Маршал Стайнбаум

© @Econ_Marshall

Но монопсония работодателя – другая модель. Вместо того, чтобы соперничать, компании, на самом деле, сотрудничают друг с другом, и в результате, наоборот, снижают заработные платы. В особенности в технологическом секторе, включая, кстати, такие компании, как Facebook и Google. Они должны были платить очень большие штрафы как раз за такое сотрудничество, за то, что они сдерживали заработные платы на низком уровне. И это Google, лучшая работа, которую ты можешь получить, если родился миллениалом!

И, действительно, компании входят в сговор с теми, кто вроде как должен быть их соперниками на рынке. Но когда дело доходит до снижения заработных плат, то они все – члены одной команды.

Сокращение профсоюзов – это очень большая проблема в США. Как я сказал, над этим поработали Рейган и его администрация. Соотношение сотрудников, которые работают в профсоюзах, упали: раньше их было 50 процентов от общего количества, а сейчас где-то 10 процентов. Многие из них выходят, поэтому они стали очень консервативны, защищают теперь только старших своих членов. По сути, они уже непривлекательны для молодых сотрудников.

Чуть-чуть в США эта ситуация меняется в сфере СМИ: во многих из них профсоюзы опять начинают расти. Не знаю, насколько вы следите за новостями из Штатов, но сотрудники многих СМИ у нас недавно объединились в профсоюзы. Однако в целом миллениалы, в отличие всяких бумеров, скорее всего, не будут присоединяться к профсоюзм. Потому что, к сожалению, профсоюзы могли бы нам помочь, но они этого не делают.

Концепт обнищания

В принципе, все эти детали укладываются в концепцию обнищания. Это, опять же, марксистская концепция, которая говорит: пока капиталистичечский класс контролирует в какой-то стране производство, он каждый день будет становиться там сильнее, а работники - слабее.

По сути, этот концепт после войны утратил свою популярность, потому что тогда у нас появился социал-демократический капитализм, и это разделение между рабочими и работодателями кануло в лету. Потому что мы вроде как объединились и производительность росла. Но потом, как мы видели, они опять разделились.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Стрелка

Поэтому теперь вновь актуальна теория обнищания, которая говорит, что чем дальше капиталисты будут контролировать ваше общество, тем богаче они будут, и тем хуже будет нам. И это также очень хорошо объясняет историю с разделением и долей труда, которую мы получаем. К сожалению, это все правда, так что мы, оказывается, ко всему прочему еще и поколение обнищания.

Как компании паразитируют на человеческом капитале

Человеческий капитал – это, пожалуй, самый важный концепт из всех тех, c помощью которых мы рассматриваем миллениалов. Человеческий капитал – это количественная величина экономической ценности рабочих навыков и возможности производства. То есть, представьте, если кто-то из нас работник, то с помощью человеческого капитала можно определить нашу стоимость, – то, сколько нам можно платить. По сути, среди многих из нас, молодых, бытовало мнение, что нам нужно повышать человеческий капитал, наращивать навыки, несмотря ни на что. Потому что это очень конкурентоспособный мир, очень конкурентоспособный рынок. И единственный способ убедиться, что мы на верхушке цепочки питания – наращивать человеческий капитал, прямо, как насосом его постоянно подкачивать.

То есть, не просто быть программистом, но еще знать, как пользоваться мобильным телефоном, быть в курсе новостей. Эти простые маленькие вещи полезны для работодателей. То есть в США полностью перекроили образовательную систему именно для произведения этого человеческого капитала, в соответствии с идеей, что чем больше рабочих навыков мы получим в школе, тем лучше наша жизнь станет в будущем.

Но мы видели: повышение человеческого капитала не гарантирует нам получение заработной платы. На самом деле все это ведет к перенасыщению человеческого капитала, к падению спроса на него. Так что такие агрегаторы, как Uber, к примеру, получают прибыль с работников, которых сами даже не тренировали, просто пользуются готовым человеческим капиталом. Uber паразитирует на них, пользуясь тем, что государство дает образование людям.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Darren Whiteside / Reuters

Сам Uber никого не обучает вождению. Он берет навыки, оплаченные обществом и государством, и просто пользуется ими. И это не только вождение, а также умение пользоваться телефоном, коммуницировать, эффективным образом искать маршруты в рабочих ситуациях, способность отличить подходящую тему для разговора от неподходящей, понять, какую музыкальную радиостанцию включить. Все это – навыки человеческого капитала, которые, по сути, должны быть ценными. Но чем больше этих навыков у нас есть, тем меньше нам платит работодатель. На самом деле, на этом они и сфокусировались.

Бумеры думают, что миллениалы выглядят за работой следующим образом: все делает компьютер, а мы играем на воображаемой гитаре. Вот стереотип того, как на нас смотрят в XXI веке, в нашей экономике. Мы такие зажравшиеся миллениалы: чиллим, а не работаем.

К сожалению, я работаю совсем не так, и не думаю, что вы так работаете. Потому что, конечно же, плюсы автоматизации для работников не такие большие. На самом деле, надо спросить: а что мы получили от технологического развития в принципе, как работники?

Эта технологическая фантазия насчет автоматизированного труда, в рамках которой вроде как именно и воспринимаются миллениалы, действительно подсвечивает проблему XXI века. Теоретически все процессы уже должны были автоматизировать, но, к сожалению, пока этого не произошло.

Письмо Натальи Левин

Все это мифы о миллениалах действительно смехотворны: у нас так много возможностей для процветания, мы будто бы такие богатые. При этом идея о том, что мы не можем о себе позаботиться, что жизнь для нас очень сложна – выглядит смешно.

Если ты питаешься тостами с авокадо, какие у тебя могут быть проблемы? Мне представляется, что некоторые такие карикатурные идеи были выдуманы специально, чтобы мы выглядели смехотворными, когда жалуемся. И это, на самом деле, очень эффективная компания.

Есть одна история с Натальей Левин, она работала в компании Yelp. По сути, они как Delivery Club, занимаются доставкой еды. И она написала пост в блоге - обращение к своему боссу, генеральному директору, в котором сказала: «Зарплаты мне не хватает на то, чтобы даже прокормить себя». Она жила в Сан-Франциско, это самый дорогой город во всем мире. И те люди, которые трудятся на низкооплачиваемой работе для этих мультимиллиардных компаний, которые являются драйверами экономики всей страны, зарабатывают недостаточно, чтобы себя прокормить. Думаю, это было очень сильное послание.

И знаете, как ей ответил босс? Он зашел в ее Instagram, нашел там одну фотку с хорошей бутылкой виски, и написал: «Ну, смотри, у тебя такой вискарь. Ты точно не бедная. У тебя наверняка все на мази, и ты хорошо о себе заботишься, я посмотрел твой Instagram».

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Leon Neal / Getty Images

Instagram – это как мы хотим выглядеть перед людьми. Мы же не будем постить фотографии: «Ой, у меня нечего есть». Пустой холодильник же не будет никто постить, потому что мы не хотим пугать людей, а нищета пугает людей. Вместо этого мы показываем, что у нас все хорошо, все тип-топ, и у нас есть все те вещи, о которых мы мечтали, нормальные такие вещи. Мы все представляем себя таким способом. И это логично, на самом деле, потому что многое из этого делается для родителей.

Ведь есть люди, которые заботятся о нас. И если вы постите такие фотки, на которых у вас все хорошо, то никто не будет волноваться. Но в то же самое время это контрпродуктивно, потому что потом люди начинают говорить: «Смотри, у тебя на Instagram все хорошо. Как же ты можешь говорить, что ты мало зарабатываешь?».

Мы больше никому не верим

Это полезно – напугать наших конкурентов, наших врагов. Нельзя выглядеть слабо, надо все время показывать себя сильным, потому что ты все время конкурируешь со своими сверстниками. Показать им, что у тебя что-то не так – это слабо.

Но у этого есть очень глубокие и плохие последствия – крайне низкий уровень доверия, характерный, по крайней мере, для американских миллениалов. То, как они отвечают на вопрос: «Как вы считаете, среднестатистическому человеку можно доверять или нет?». Поколение X было очень цинично, они никому не верили, были такими нигилистами: срыв покровов, постмодернизм и все дела, их уровень доверия был 20 процентов. Только каждый пятый представитель поколения X верил, что кому-то можно доверять. Для миллениалов эта цифра в два раза меньше. То есть только каждый десятый миллениал говорит, что он может доверять среднестатистическом человеку.

На самом деле, в Москве все выглядит по-другому. Американцы воры, а здесь у вас люди оставляют вещи прямо на улице: скейтборд, ролики или рюкзак. В Америке так нельзя, потому что люди постоянно, просто постоянно на острие атаки. Они пытаются все время кому-то подножку подставить, воспользоваться чьей-то оплошностью. Это означает, что ты тоже постоянно находишься в этом состоянии, и тоже пытаешься кому-то плюнуть в душу. То есть, жизнь становится, как MMORPG (Массовая многопользовательская ролевая онлайн-игра, - ред.), где все пытаются бороться друг с другом, и ни у кого ничего не получается. Вот на что это похоже. Теоретически мы должны были быть более дружными, то есть нам не надо было бороться друг с другом все время, но, к сожалению, пока что общество выглядит именно так. То есть мы боремся друг с другом, и мы разрушаемся, потому что больше никому не верим.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Mario Tama / Getty Images

Материальные трудности мы уже обсудили: как я сказал, у миллениалов обычно очень большие долги, которые исчисляются десятками тысяч долларов. В итоге они еще будут платить где-то в два раза больше из-за процентной ставки, именно она убивает вас. И правительство не хочет быстро вернуть деньги: это же правительство, они казначейством управляют. Они могут взять, откинуться, попить чайку и ждать десятилетия, пока ты все не оплатишь. А у тебя тем временем сотни долларов на счетчике капают каждую минуту. Именно это люди считают проблемой. Те, кому повезло, кто вообще попал на высшее образование, потому как высшее образование у нас становится все более частным. Это означает, что и заработные платы выпускников университетов падают. А те, кто вообще не окончил ничего высшего, получают еще меньше. Так что можно сказать, что выпускникам колледжей повезло. Так что материально трудно быть миллениалом. Хотя никто это не признает, к сожалению.

Тревожность и депрессии

Последствия такого положения - это тревожность, депрессии. Уверен, что никто из вас не знаком со всем этим. Конечно же, откуда вы можете знать про депрессию?

Знаете, что интересно в психологии? Психологи, на самом деле, все время проводят одни и те же эксперименты. Был какой-то тест, мультифазные исследования в Миннесоте: То есть они год за годом делали это исследование, и смотрели, как выглядят результаты через 20 лет. На самом деле, я скептично отношусь к этим исследованиям и сравнению в поколенческом разрезе, потому что те слова и понятия, которые мы используем, часто меняются. Например, люди, которые в 1950-х годах назывались депрессивными, может быть, сейчас назывались бы как-то по-другому. Язык меняется, как и наше восприятие.

Но когда я, несмотря на весь скепсис, посмотрел на цифры, то они показались мне очень-очень убедительными.

Джин Твинги (Jean Twenge) – автор исследования, про которое я говорил – провела очень хороший анализ со всеми теми людьми, которые работали в этом исследовании. Она провела опрос, и обнаружила, что у среднестатистического человека, которому меньше 18 лет, примерно такой же уровень тревожности, депрессии и страха, как у среднестатистического пациента психбольниц в 1950-х годах. То есть сейчас среднестатистический подросток находится в такой же депрессии и тревоге, как и подросток, который 50 лет назад сидел бы в психушке. Его обязательно упрятали бы в комнату с мягкими стенами и наблюдали бы за ним. Так что, как группа людей, мы надломлены, и это страшно.

Мы должны получить больше

Должны ли мы быть надломленными? Или, может, мы должны получить больше?

В 1930-е капитализм и социализм воспринимали друг друга, как конкурентов на пути к богатству и процветанию, соревновались за то, кто придет к этой цели быстрее. То есть не было войны, была дружеская схватка. И Джон Менад Кейнс (John Maynard Keynes), - один из самых, по-моему, известных экономистов-капиталистов XX века, сказал, что через 100 лет мы решим все экономические проблемы - не будет ни войны, ни нищеты, ни большого повышения численности населения. Людям не придется работать, они будут тратить время на музыку, искусство, архитектуру и какую-нибудь другую красоту, то есть делать именно то, что хотят, то, что их удовлетворяет. Но вышло все совсем не так.

Очевидно, мы даже близко не подошли еще к достижению этой цели. Мне кажется, мы вообще сбились с этого пути к процветанию, к которому шли раньше. Когда мы решим экономические проблемы? Ни у капиталистов, ни у экономистов нет ответов. Для них нет экономических проблем. Единственная экономическая проблема, которую они признают – это как платить людям меньше. Вот их проблема.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Стрелка

А для нас экономические проблемы становятся все более и более явными, более и более давящими на нашу ежедневную жизнь, в то самое время, когда мы пытаемся прийти к процветанию. То есть мы то поколение, которое должно бы уже пользоваться результатами прогресса. И не только интернетом и телефонами, мы вроде как должны получить уже мир без борьбы и без войны.

Думаю, мы этого заслуживаем. И не только заслуживаем, потому что родились в какой-то хорошей стране. Нет, это просто концепт нашего вида человечества, это модернизм. То есть мы учимся больше, мы знаем больше, мы достигаем больше как целый человеческий вид. И с течением времени мы все меньше и меньше должны сосредотачиваться на том, как себя одеть, обуть, покормить, и больше фокусироваться на каких-то интересных идеях, на эстетике, искусстве, каких-то более высоких и важных проблемах.

Поэтому, когда люди говорят про миллениалов, что они такие заржавшиеся или высокомерные… Очень частая критика в США, что мы все не хотим работать, или хотим работать только на какой-то прикольной, лайтовой работе… Я думаю, это полная херня, потому что мы действительно должны работать именно там, где родились, и использовать все возможности XXI века, тратить наше время эффективно, а не на какой-то рутине. Это тот мир, в котором мы должны были родиться.

Меньше тратить, меньше откладывать

Давайте разберем вопрос счастья. Имеем ли мы право на счастье или нет? Имеем ли мы право на еще один шанс? Я думаю, надо чуть серьезнее задуматься о том, на что мы, миллениалы, имеем право.

И все-таки не имеем мы права. В Америке у нас есть специальная система, которая называется «социальное обеспечение». Пока ты работаешь, из каждой твоей заработной платы некоторый процент капает на это соцобеспечение. И когда ты работаешь, твои деньги помогают бабушкам, дедушкам, инвалидам. И в будущем, когда ты уйдешь на пенсию, ты будешь поддерживаться как раз этой же самой системой. То есть ты можешь уйти на пенсию в 65, например.

В дополнение к этому у тебя есть твои частные накопления. Если посмотреть на график, который показывает, как поколения сами накапливали деньги со временем. Но вместо того, чтобы видеть тенденцию к тому, что люди становятся более счастливыми или процветающими и могут уйти на пенсию раньше, мы видим обратную картину. Миллениалы теперь могут меньше экономить, и меньше откладывать на пенсию, и меньше тратить на себя.

Если мы поговорим с любым американским миллениалом, и спросим у него: «Ты на пенсию копишь?», или: «Сколько ты уже накопил?», он скажет: «Да ничего я не накопил. Ты чего?». Никто даже не думает про пенсию. Сама идея, что мы когда-то вообще закончим работать и будем жить на деньги, которые сэкономили – это такая устаревшая идея, что никто об этом даже не думает.

Это социальное обеспечение будет неэффективным уже в 2034 году, а бесплатная программа Medicare по заботе о стареющем населении, загнется в Америке еще раньше. Так что, по сути, нам говорят, что, например, в семье миллениалов будут платить больше 1 миллиона долларов в соцобеспечение за свои рабочие жизни, но это все будут прямые налоги.

Если спросить миллениалов: «Сколько вы от этого миллиона ожидаете, что вам вернется?». 51 процент миллениалов думают, что они получат ноль из этого возврата, то есть их выбросят просто на мороз. И, по сути, они правы.

С другой стороны, мне очень интересно – американские миллениалы все равно поддерживают эту программу с какой-то целью. Они знают, что ничего не получат, но все равно готовы отдавать миллион долларов старикам.

Я думаю, мы видим ценность этой идеи социальной защиты, хотя мы ее даже не получим, но хотя бы предоставим другим людям. Никто не говорит: «Нет, мы не будем платить налоги, потому что мы ничего не получим». Нет, мы будем еще помогать старикам, мы хотим это делать, но мы просто пессимистично настроены насчет нашего будущего, потому что знаем, что… Я не знаю ни одного миллениала, который вообще думает о своей пенсии. Они не думают останавливаться работать и наслаждаться жизнью.

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Spencer Platt / Getty Images

Жить в маленьких домах

Согласно анализу, миллениалы должны быть готовы работать намного усерднее, чем их родители, бабушки и дедушки. Эта идея просто прилетает нам в лицо помидором, полностью перечеркивая идеи социального прогресса, то, что вещи становятся лучше, или что у нас какой-то прогресс в уровне знаний.

Нет, что-то не так, если люди теперь должны работать больше, чем раньше, несмотря на всю технологические новшества и автоматизацию процессов. Как же может так быть? (...)

По сути, нам пытаются продать низкое качество жизни, например, маленькие дома, один вид которых шокирует американцев более старших поколений. И даже это продается, как какой-то роскошный продукт, типа миллениалы именно этого хотят.

Но мы не хотим жить в маленьких домах. И никто не хочет выживать на тостах из авокадо. Это не те вещи, которые нам нужны. Это не наш характер, не наша природа. Вокруг этих выдуманных стереотипов можно видеть то, что нам продается, якобы это наша поколенческая идентичность.

И надо сказать, что продается нам это достаточно хреново. То есть мы не хотим это покупать, если у нас есть выбор. Но выбора нет. Как сказал Ницше: «Amor fati» («Люби свою судьбу»). И для миллениалов, похоже, это единственная возможность – любить свою судьбу в этих маленьких домиках. Не знаю, как вы, но я лично в маленьком доме жить не хочу.

И когда ты говоришь про миллениалов, находясь в моей позиции, например, то лучший способ сделать это - попытаться что-то кому-то впарить, показывать плюс такого стиля жизни. Этого маленького домика, в котором ты можешь жить. И все потому, что самый легкий способ охарактеризовать поколение – через данные потребления. Это автоматические данные. Когда мы покупаем, это все отслеживается. И это легко охарактеризовать, и описать поколение с точки зрения того, что они покупают.

По сути, в Америке мы думаем о потреблении как о выборе, который показывает нам, кто мы такие. Если миллениалы живут в маленьких домах, наверное, это значит, что миллениалы – это люди, которые любят маленькие дома. Значит, это надо ценить. Если миллениалы – это люди, у которых нет работы, если у них нет каких-то страховок, то это значит, что им это и не надо. Зачем?

«Мы боремся друг с другом, разрушаемся и больше никому не верим»

© Стрелка

Поколение в роли козла отпущения

Наша судьба – это то, что мы должны выбирать сами, потому что наш выбор – это то, с чем мы живем. А выбора у нас нет: мы можем либо жить с тем, что есть, либо плакаться.

Я не пытаюсь как-то дать ответ о том, как организоваться по-другому, мы в баре об этом поговорим за кружечкой. Но в заключение я хочу рассказать о том, как можно чуть получше думать о миллениалах, о том, какую полемику создают вокруг нас.

Во-первых, стоит строить свои представления о реальности, основываясь на фактах, на доказательствах. Не на каких-то дурацких глупых обобщениях, которые вообще не имеют подтверждений. Я имею ввиду какие-то глупости, которые мы слышим про миллениалов в СМИ. А люди очень любят их слушать. При этом, думаю, никто из присутствующих не читал книгу, которую я написал про миллениалов. А это - действительно хорошая штука, сделанная специально для нашего поколения. (...)

Второе – не надо проецировать, наоборот, этого надо опасаться. В особенности негативного проецирования, которое мы получаем от старшего поколения. Это их вина, они не помогли нам, не сыграли отведенной им исторической роли. И пытаются теперь винить нас.

Если вы получили от общества намного больше, чем кто-либо еще, вы - самое богатое поколение за всю историю, при этом испортили весь климат, всю экологию на планете, то вы же не захотите, чтобы про вас так вспоминали потом. Нет, вы найдете какого-нибудь рыжего или козла отпущения, на которого все это спишите: да, это все миллениалы, это из-за их потребления у нас с экологией все плохо, это они такую ситуацию создали. Мы видим проецирование вины стареющего поколения, сожалеющего о том, что они не выполнили отведенную им роль в обществе. Так что надо их призывать к ответственности за сделанное и не сделанное, вместо того, чтобы слушать их проецирование.

Третье - бойтесь маркетологов, это постоянная тема на всех моих презентациях. Не просто потому, что это моя нелюбимая профессия, а потому, что действительно стоит задуматься, кто платит людям, которые пишут книги про миллениалов? Например, исследователь Джин Твинги получает десятки тысяч долларов от компаний, которым объясняет, как продавать маленькие тачки для миллениалов. Мы же не хотим хорошие тачки, нам маленькие подавай. Миллениалы же любят все маленькое.

И так каждый раз: если ты разговариваешь с маркетологом, то по определению говоришь с капиталистом. Потому что те, кто трудятся, могут продать только свой труд. А те люди, кто рассказывает, как и что продавать, говорят лишь о том, что интересно им, а не вам. Им стоит указать на это и больше никогда их не слушать.

«Cui bono?», с латыни переводится как «Кому это выгодно?». Кто все время так много трещит про миллениалов? Почему так много полемики про авокадные тосты, все эти стереотипы? Это не мем, кстати. Просто есть такие чуваки, которые зачем-то создают эти концепты, и у них есть адреса, по которым это все можно отследить.

Еще один способ улучшить осмысление вопросов нашего поколения – это прочесть мою книгу. Слышал, что ее здесь пока сложно купить, поэтому я даю вам свое благословение: можете спиратить ее в интернете. У вас есть мое разрешение. (Аплодисменты.) Кто здесь не сидит, тому нельзя. А те, кто пришел на лекцию, могут пиратить. Вы все можете скачать ее где угодно.

Похоже, на этом - все. Спасибо за внимание.