«Сталин дал ему свой рецепт настойки». Как сложилась судьба любимого архитектора «вождя народов»

Имя Мирона Ивановича Мержанова почти незнакомо современной архитектурной молодежи. У московских архитекторов старшего поколения оно связано с превосходным интерьером ресторана Центрального дома архитектора. Еще меньше известно о его работах и трагической судьбе.

Он родился в 1895 году в семье чиновника Оганеса Мержанянца, предки которого, спасаясь от турецкого преследования, поселились в Нахичевани-на-Дону. Мирон поступил в классическую гимназию, где во время учебы у него проявилось не просто увлечение, а страсть к рисованию. Окончив гимназию, он отправился учиться в Петербургский институт гражданских инженеров.

Петербург и особенно его пригороды поразили молодого студента. Ему повезло, он устроился на работу в мастерскую уже известного тогда архитектора Александра Ивановича Таманяна, страстного почитателя русской архитектурной классики. Казалось, имея такого учителя, можно многого достичь. Но судьба распорядилась иначе. Начинается Первая мировая война, и Мержанов становится солдатом телеграфной роты. Потом революция, голод, долгая дорога в Ростов, где жили родители. Северный Кавказ в это время заняли войска генерала Деникина. Мержанов поступил в инженерный батальон, где служил прапорщиком его двоюродный брат.

Но в одном из боев с красными батальон был разбит, и Мирон с четырьмя солдатами бежал.

В 1920 году войска Деникина были разгромлены, и Мержанов смог поступить в Кубанский политехнический институт на архитектурное отделение. Причем сразу на четвертый курс. Чтобы раздобыть денег на жизнь, он открыл кустарную мастерскую по изготовлению пуговиц, которая приносила неплохой доход.

Вскоре он женился на дочери влиятельного северокавказского архитектора Эммануила Ходжаева Елизавете и, не окончив института, переехал жить в Кисловодск. В 1925 году он построил собственный дом, где талантливо сумел соединить архитектуру классической виллы и входившего в моду конструктивизма. Этот необычный дом, хотя и перестроенный, сохранился. В течение следующих десяти лет Мирон Мержанов становится ведущим архитектором треста «Коммунстрой», автором рынка в Ессентуках и корпуса санатория «10 лет Октября» в Кисловодске. Ессентукский рынок — одна из первых по-настоящему крупных построек зодчего. В автобиографии Мержанов скупо сообщает, что построил в эти годы на Северном Кавказе больше десяти объектов.

Наконец в 1930 году он экстерном окончил Высший архитектурностроительный институт, ставший позднее Московским архитектурным институтом, и получил диплом архитектора. Этому событию предшествовала триумфальная победа молодого архитектора на конкурсе по проектированию санатория РККА в Сочи. Решенный в духе конструктивизма санаторный комплекс с фуникулером вскоре начали строить. Курировал строительство нарком по военным и морским делам К. Е. Ворошилов. Он часто встречался с молодым автором проекта и симпатизировал ему.

Спустя четыре года санаторий был принят Государственной комиссией и ему присвоили имя Ворошилова. Довольный нарком наградил Мержанова именными золотыми часами, тремя тысячами рублей, кожаным пальто и отрезом коверкота на костюм. На Парижской выставке 1937 года санаторий получил высшую награду — Гран-при. Тогда же в сюжете кинохроники санаторий случайно увидел Сталин. С этого момента имя архитектора Мержанова стало известно вождю.

Сталин расспросил Ворошилова о молодом архитекторе. Результатом этого разговора стал неожиданный вызов Мержанова в Кремль к председателю ЦИК СССР М. И. Калинину. После короткой дружеской беседы Калинин вручил Мержанову распоряжение о назначении его главным архитектором хозяйственного управления ЦИК СССР. Это была ответственная должность. Вот как описывает окончание беседы с Калининым биограф Мержанова А. Акулов: «Сделав паузу, Калинин продолжил: „Поскольку в дальнейшем вы будете иметь дело с важнейшими государственными секретами, вам придется подписать у компетентного товарища обязательство о сохранении государственной тайны. Желаю успеха!“».

Деловые и политические качества нового назначенца требовали тщательной проверки, и Мержанов такую проверку прошел. Кроме того, он дружил с известным архитектором Каро Алабяном, товарищем Анастаса Микояна со времен Гражданской войны. Репутация Мержанова оказалась незапятнанной, и он получил назначение на ответственную, совершенно секретную работу.

Пришлось проститься с Кисловодском и любимым домом. В Москве его ожидала просторная квартира в знакомом всем москвичам доме на улице Грановского, где в то время жили многие государственные и военные деятели СССР. Мержанов быстро включился в работу и не дал новым сослуживцам повода считать его провинциальным выскочкой — сказались учеба в классической гимназии и жизнь в Петербурге. Сталина он еще ни разу не видел, но на его рабочем столе часто стали появляться документы с краткой резолюцией: «Поручить товарищу Мержанову. И. Сталин».

В 1932 году создают Союз советских архитекторов, первым ответственным секретарем которого был назначен друг Мержанова К. С. Алабян. Вскоре Мержанов становится председателем правления фонда Союза архитекторов СССР. Теперь он крупный чиновник, номенклатура. Очень часто в такой ситуации люди перестают сами проектировать, а главным образом руководят, ставят свою подпись под проектами, выполненными их помощниками и учениками. Но не таким человеком был Мирон Иванович. Авторские коллективы под его творческим руководством в те годы спроектировали и построили ряд крупных объектов, в том числе главное здание Военно-морской академии им. К. Е. Ворошилова в Ленинграде и санаторий ВЦСПС в Кисловодске.

Первая правительственная дача была построена Мержановым на Бочаровом ручье все для того же Ворошилова. Популярность архитектора росла, и новые заказы появлялись в самых разных городах: Нальчике, Ленинграде, Комсомольске-на-Амуре, Кисловодске. Для строительства Дома архитектора в Москве он привлек молодых талантливых зодчих Андрея Константиновича Бурова и Александра Васильевича Власова, ставших выдающимися мастерами советской архитектуры.

В душе Мержанов оставался верен санаторно-курортной теме и мечтал вновь построить большой санаторный комплекс. Вскоре такая возможность представилась. Ему поручают проектирование санатория НКВД в Кисловодске, который сначала назывался «Санаторий-отель НКВД». Внук зодчего Сергей Мержанов так характеризует эту работу: «Этот объект в творчестве Мирона Ивановича стал во многом переломным… Безусловно, это наиболее сложное произведение в его творчестве. Под сложностью подразумевается не специфика участка …но, прежде всего, его особое место в последовательном ряду построек, осуществленных в 30-е годы. Вслед за этой работой строится в 1939 году санаторий «Красные камни».

Все эти годы Сталин присматривался к архитектору, его отношению к работе, но никаких контактов, тем более личных, между ними не было. Однажды летом 1933 года в кабинет Мержанова вошли заместитель начальника охраны и один из помощников Сталина. Они передали поручение вождя построить небольшую дачу недалеко от Кунцева, место для которой должен был выбрать сам архитектор.

Проект дачи, геодезическая съемка, исследование грунтов и другие документы были готовы через десять дней. Для работы Мержанову выделили охраняемый кабинет с особым сейфом. В конце каждого дня в присутствии сотрудника спецотдела он должен был складывать в сейф сделанные за день чертежи, черновики, эскизы и расчеты.

Теперь эта дача, получившая название Ближней, практически влилась в территорию Москвы. Доступ туда закрыт, и о ней мало что известно, поэтому прошу у читателя прощения за обширную цитату из книги дочери Сталина Светланы Аллилуевой «Двадцать писем к другу», где она подробно описала дом, в котором провела детские годы:

«Сейчас стоит недалеко от Кунцева мрачный пустой дом, где отец жил последние двадцать лет, после смерти мамы. Дом построил в 1934 году архитектор Мирон Иванович Мержанов, построивший для отца еще несколько дач на юге. Первоначально дом был сделан очень славно—современная легкая одноэтажная дача, распластанная среди сада, леса, цветов.

Наверху, во всю крышу, был огромный солярий—там мне так нравилось гулять и бегать… Отец жил всегда внизу, и, по существу, в одной комнате. Она служила ему всем. На диване он спал (ему стелили там постель), на столике возле стояли телефоны, необходимые для работы; большой обеденный стол, заваленный бумагами, газетами, книгами… В комнате лежал большой мягкий ковер и был камин — единственные атрибуты роскоши и комфорта, которые отец признавал и любил…

Что было приятно в этом доме, это его чудесные террасы со всех сторон и чудный сад. С весны до осени отец проводил дни на этих террасах… Отец любил этот дом. Он был в его вкусе, он был ему удобен».

Второй этаж, всегда пустовавший, надстроили, вероятно, в 1948 году. Интерьеры выполнены в светло-коричневых тонах и отделаны деревом. Осветительная арматура сделана по эскизам Мержанова.

По слухам из разных источников, Мержанов знал, что дача Сталину понравилась. Но, к удивлению архитектора, хозяин ни разу не проявил желания встретиться с ним. Наконец Сталин, помнивший фамилии всех людей, с кем он имел дело, попросил своего секретаря Поскребышева пригласить в Кремль Мержанова.

Архитектор уже знал о намерении Сталина построить дачу в Сочи. Пройдя все необходимые процедуры, связанные с получением пропуска, Мирон Иванович оказался в кабинете вождя. Видимо, Сталин захотел лично познакомиться с человеком, о котором много слышал и который смог угодить ему своей работой. Сталину нужно было, в дополнение к официальным сведениям, получить личное впечатление — он придавал этому большое значение.

Аудиенция была короткой. Обратившись к архитектору «товарищ Мержанов», Сталин коротко попросил сделать проект дачи под Мацестой. От детального разговора вождь уклонился, предоставив архитектору полную свободу. Единственным пожеланием заказчика было не делать фонтанов.

Тут уместно сказать несколько слов о том, как относился Сталин к архитектуре и процессам, в ней происходившим. Архитектурой он управлял так же единолично и жестко, как литературой и музыкой. Хорошо известно, что руководители Союза архитекторов СССР не могли принимать самостоятельных решений по важным вопросам. Больше того, в Политбюро и правительстве не было человека, который отважился бы на какое-либо принципиальное решение без согласия вождя. Даже по частным вопросам старались предварительно узнать его мнение.

Так, Л. М. Каганович, оставшийся в Москве во время отдыха Сталина в Сочи, в письме просит указания, какими делать набережные Москвы-реки — наклонными или вертикальными. Тем более необъяснимо полное и безоговорочное доверие, которое Сталин оказывал Мержанову при проектировании и строительстве своих дач.

Но вернемся к нашему рассказу, прерванному на получении нового заказа — построить дачу под Сочи. В том же 1934 году начальник охраны вождя генерал Власик принес Сталину проект дачи, сразу же вождем утвержденный. Это было капитальное сооружение с множеством комнат, садом и бассейном. Электричество давала небольшая дизельная электростанция, спрятанная на крутом склоне. Для отделки интерьеров средств не жалели, но использовали только отечественные материалы: Сталин не любил ничего иностранного.

Вскоре после окончания строительства хозяин, сопровождаемый Мержановым и Власиком, осмотрел дачу и остался доволен: «Спасибо, жду вас вечером на новоселье». За столом Сталин, поднявшись, произнес: «Сегодня первый тост будет за товарища Мержанова». Всем присутствующим было ясно, что вождь выделяет архитектора и благоволит ему.

Настало время задаться вопросом, чем архитектура Мержанова так нравилась вождю. Ведь проекты других, известных и маститых архитекторов он отвергал. Не лишенному честолюбия молодому зодчему, несомненно, льстило такое внимание. Секрет успеха построек Мержанова кроется в искренней любви их автора к заказчику, которую последний, видимо, чувствовал. Кроме того, в быту Сталин был чрезвычайно скромен. Роскошь была ему чужда, и в домашних условиях он довольствовался лишь самым необходимым. Он хотел, чтобы его дома отражали характер хозяина, несли в себе черты его личности. Этого удалось добиться Мержанову, и Сталин убедился, что не ошибся в нем.

Ближняя дача стала для вождя родным домом, где он принимал самых высокопоставленных гостей. Здесь побывали Иосип Броз Тито, Мао Цзэдун, руководители братских коммунистических партий.

Весной 1935 года последовало новое задание. Мержанова пригласили в Кремль, куда у него уже был постоянный пропуск, так называемый «вездеход». Его принял Сталин и на этот раз, демонстрируя свое уважение, вышел из-за стола навстречу гостю: «Вам предстоят на Кавказе еще две стройки. Место вам укажут. Стройте по своему усмотрению. А как, вы сами знаете». После чего Сталин пожал руку архитектору и простился с ним.

Перед Мироном Ивановичем возникла проблема, с которой рано или поздно сталкиваются многие архитекторы, — опасность повториться. Однако ему удалось счастливо избежать этой опасности. Обе новые дачи получились легкими, светлыми, радостными и, главное, понравились Сталину.

Готовые постройки Мержанов опять показывал Сталину лично. Подойдя к гаражу, хозяин удивился, каким образом его машина попала туда при таком сложном горном рельефе. Мержанов объяснил, что специально проинструктировал шофера.

На торжестве, посвященном новоселью, вождь подарил своему архитектору автомобиль последней марки и вручил удостоверение, собственноручно подписанное. Во время застолья Сталин даже порекомендовал сидевшему рядом с ним Мержанову свой рецепт настойки и тут же записал его на салфетке. Эта салфетка долго хранилась в семье Мержановых как реликвия.

В 1934 году было учреждено звание Героя Советского Союза. Первыми героями стали летчики, спасшие челюскинцев. Однако им вручили только ордена Ленина. Героев становилось все больше, и Сталин предложил ввести специальный нагрудный знак, желательно в виде пятиконечной звезды. Эту почетную работу поручили Мержанову. Он разработал разные варианты, и Сталин выбрал из них самый лаконичный.

Спустя несколько лет архитектор разработал проект золотой медали «Серп и Молот», которую предполагалось вручать Героям Социалистического Труда. При утверждении размера этой награды в Кремле собрали группу артистов, одетых в костюмы рабочих, колхозников, инженеров и т.п. На груди каждого были разные варианты медали. Выбрав нужный размер, Сталин поблагодарил архитектора и попрощался. Их отношения, несмотря на частые и доброжелательные контакты, продолжали оставаться чисто официальными.

По прямому поручению Сталина Мержанов начал приспосабливать под новые нужды зал заседаний Верховного Совета СССР в Большом Кремлевском дворце. В начале 30-х годов зал был перестроен архитектором И. А. Ивановым-Шицем, а теперь потребовалось новое приспособление. Что это за «новые нужды», знал, естественно, только сам Сталин, который уделил рассмотрению проекта полтора часа. Проект был принят и реализован.

Перед сдачей объекта вождь в сопровождении членов Политбюро почти каждый день приходил в зал. Увидев на главной трибуне герб, вырезанный из дерева, он поинтересовался, почему герб не из бронзы. Мержанов стал объяснять свое решение, но Сталин настаивал, что бронза в данном случае уместней. Архитектор начал горячо доказывать преимущества резьбы по дереву, но вдруг поймал на себе взгляды молчавших членов Политбюро. Они явно жалели Мержанова, предвидя, чем закончится для него этот спор. Понял это и Сталин, который обратил все в шутку: «Что я могу сделать? Раз Мержанов мне приказывает деревянный герб, пусть будет деревянный».

С первых дней Великой Отечественной войны Мержанов отдавал все силы подготовке обороны Москвы, стал добровольным бойцом МПВО, ночью дежурил на крыше. Он принял активное участие в приспособлении станции метро «Маяковская» для проведения торжественного заседания Московского Совета в ноябре 1941 года. А на станции «Кировская» (ныне «Чистые пруды») по специальному проекту Мержанова и группы его коллег были оборудованы безопасные помещения для Ставки Верховного командования и правительства. Невозможно перечислить всего, что сделал архитектор для строительства оборонительных укреплений вокруг Москвы и Ленинграда.

Беда пришла нежданно. 12 августа 1943 года Мержанов, его жена, их домработница и старый друг архитектора Н. Н. Парфианович были арестованы. В просьбе написать письмо Сталину, Ворошилову или Микояну Мержанову было отказано. После изнурительных допросов, во время которых он доходил до полувменяемого состояния, 8 марта 1944 года его ознакомили с выпиской из протокола: «Заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет с конфискацией лично принадлежащего имущества».

В мае 1944 года группа осужденных, в том числе и Мержанов, в четырехосном «телячьем» вагоне двинулась в путь. Биограф зодчего А. Акулов так описывает это путешествие: «На остановках в приоткрытую дверь заключенные выносили „параши“, получали бачки с баландой и кашицей из недоваренной пшеницы. Две буханки хлеба расхватывались „паханами“ и ворами прямо у двери. Другим хлеба не доставалось».

За Уралом города и поселки непривычно освещались электричеством: там не вводили светомаскировку. О войне напоминали только санитарные поезда с красными крестами на стенах вагонов да эшелоны с военной техникой и солдатами. Через три месяца состав с заключенными прибыл в большой лагерь в городе Комсомольске-на-Амуре.

Мержанова поместили вместе с политзаключенными. Наконец прекратилось кошмарное насилие уголовников. Уже на второй день пребывания в лагере его вызвали к начальнику и предложили работу на строительстве города. Оказалось, что местное лагерное начальство давно просило Главное управление лагерей прислать квалифицированного специалиста. Приезд известного архитектора был для них подарком.

Мержанова перевели в барак-мастерскую, выдали ему элементарные чертежные принадлежности и загрузили работой. По работе он стосковался, поэтому проектировал и строил охотно и много. Им были довольны, по его просьбе выяснили, где находится жена. Ему даже удалось написать ей три письма. Одной из первых реализованных работ Мержанова в Комсомольске-на-Амуре был большой объединенный вокзал. Его протяженный фасад эффектно завершала башня со шпилем, в которой размещалась диспетчерская служба. Затем последовали монументальный Дворец культуры и «Клуб ИТР завода 126». Дворец был решен в духе русской архитектурной классики, с барельефами и портиками коринфского ордера.

Победой окончилась война, пришла долгожданная амнистия. По ней в первую очередь освобождались воры, спекулянты, дезертиры. Участника обороны Москвы архитектора Мержанова амнистия не коснулась, он оставался политическим заключенным.

И вдруг на шестом году заключения, в начале 1949-го, его срочно затребовали в Москву. Этот путь был едва ли не страшнее предыдущего. Заключенные ехали в набитом людьми вагон-заке. Это была настоящая душегубка. Только изредка надзиратели приоткрывали щелочку в зарешеченных окнах. Средние и верхние нары заняли уголовники, а на полу и нижних нарах жались друг к другу «мужики» и политические. Уголовники их ненавидели и заставляли делать самую унизительную работу. На Ярославском вокзале, куда прибыл состав, Мержанова уже встречали сотрудники госбезопасности. Его сразу повезли на Лубянку.

На следующий день, прямо в лагерной одежде, архитектора доставили в кабинет министра государственной безопасности Абакумова. Заметив смущение Мержанова, Абакумов приказал быстро его переодеть. Вернувшись в кабинет, Мирон Иванович увидел сервированную часть стола для заседаний, где стояли коньяк, фрукты, тарелка с бутербродами. Опытный в строительных делах архитектор понял, что он в кабинете у будущего заказчика. И не ошибся.

Абакумов сказал: «Я объездил весь юг и убедился, что лучше вас никто не строил. Нам выделили большие деньги для строительства нашего санатория, и мы хотим, чтобы он был самым лучшим». Как Абакумов узнал об архитекторе Мержанове? Скорее всего, эту фамилию ему назвал Сталин, который в то время очень выделял Абакумова и всячески его поддерживал.

Перед тем как вызвать Мержанова, министр ознакомился с его личным делом. Тот обвинялся по нескольким статьям, таким как «Измена родине», «Подготовка террористических актов», «Призывы к свержению Советской власти» и прочее. Прочитав дело, опытный чекист Абакумов сразу понял, что оно шито белыми нитками, так как не содержит никаких доказательств. Но пересмотреть решение Особого совещания он полномочий не имел.

Мержанова снова поместили в четырехместную камеру, где теперь он был один. Несмотря на то что его положение изменилось, от него скрыли, что его жена Елизавета Эммануиловна за два года до этого умерла в лагере под Карагандой.

Мержанов не мог не задавать себе вопроса, знал ли Сталин о его аресте. Вспоминая частые встречи с ним и его доброжелательное отношение, архитектор убеждал себя в неосведомленности вождя.

Надо сказать, что подобные мысли посещали почти всех арестованных соратников и помощников Сталина. Разумеется, Сталин все знал и не мог не вспомнить о своем архитекторе, когда надстраивалась Ближняя дача и перестраивались дачи под Мацестой, но ничего не сделал для его спасения.

В чем же тогда дело? Что послужило поводом для ареста? Мержанов вспомнил о своем увлечении красивой женщиной, на которую засматривались многие власть имущие. За ней безуспешно ухаживал всесильный Генрих Ягода, среди ее поклонников были писатель Алексей Толстой и академик И. К. Луппол. Ухаживал за ней и сам Берия. Она же оказывала знаки внимания Мержанову, красивому мужчине и интересному собеседнику. Друзья предупреждали его, что он шутит с огнем, но Мирон Иванович был увлечен и не послушал советов.

Видимо, Берии удалось убедить Сталина в виновности архитектора, и тот изменил свое отношение к нему. Светлана Аллилуева вспоминала: «…когда отца „убеждали факты“, что ранее хорошо известный ему человек оказывается дурной, с ним происходила какая-то психологическая метаморфоза… Вернуться назад и поверить снова, что N не враг, а честный человек, было для него психологически невозможно. Прошлое исчезало для него — в этом и была вся неумолимость его натуры». Берия хорошо знал эту особенность характера хозяина и часто ею пользовался.

Воспользовавшись моментом, Берия создал фальсифицированное дело о сыне Мирона Ивановича, которому едва исполнилось восемнадцать лет. В апреле 1948 года Борис Мержанов был арестован и затем приговорен как социально опасный элемент к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на пять лет. Я хорошо знал Бориса Мироновича Мержанова и часто с ним общался. О пребывании в лагере он вспоминать не любил. Мирон Иванович убедил себя в том, что в тяжелые военные и послевоенные годы у Сталина не было времени о нем вспоминать.

Мержанова опять отправили в Сочи. Но уже не в арестантском, а в купейном вагоне. Сопровождали архитектора не конвоиры в шинелях и с винтовками, а два сотрудника госбезопасности в штатском. Сам он был одет в респектабельный костюм, в модном портфеле лежали необходимые чертежные принадлежности.

На перроне сочинского вокзала Мержанова и его охрану встречали представители горисполкома и местного отдела МГБ. После завтрака в ресторане гостиницы архитектора поселили на кирпичной даче, где когда-то отдыхал нарком внутренних дел Ягода, здесь же и арестованный. Тут Мержанову предстояло жить и работать над новым проектом санатория, который он решил строить в классическом стиле. Конструктивизм к тому времени уже был под запретом.

Отведенный под строительство санатория участок был продолжением знаменитого парка «Ривьера» и имел сильно выраженный рельеф. После обследования участка Мержанова временно вернули в Москву и посадили в знаменитую Сухановскую тюрьму, где в то время сидел Александр Солженицын, о чем архитектор, разумеется, знать не мог. Поселили Мирона Ивановича в двух соединенных камерах, отремонтированных и меблированных. Тут же лежало все необходимое для работы, в том числе краски, кисти, планшеты, подрамники и геоподоснова участка.

Находясь в полном одиночестве, Мержанов собственноручно выполнил огромный объем работы. В проектное задание вошли планы и фасады всех корпусов санатория, конструкции, инженерные сети, вертикальная планировка, генеральный план. Он также выполнил и покрасил акварелью несколько перспектив, зная по прежней практике, что начальство плохо читает чертежи и больше любит понятные картинки.

По окончании работы все готовые материалы у архитектора забрали и увезли. А через несколько дней Мержанов очутился в зале заседаний коллегии министерства. На председательском месте сидел Абакумов в мундире генерал-полковника. На стенах были развешены чертежи, но своего проекта Мирон Иванович среди них не увидел. Он понял, что, сам того не зная, стал участником конкурса. Вот что рассказывает об этом сын зодчего архитектор Борис Мержанов: «„Дайте оценку проектам, Мирон Иванович“, — сказал Абакумов. Так Мержанов неожиданно оказался в роли члена жюри. Как честный и принципиальный человек, он профессионально рецензировал первый, второй проект, акцентируя их достоинства. Министр прервал его: „О том, что вы скромный человек, мы уже слышали. Мы уже решили — будем строить по вашему проекту“».

Для рабочего проектирования было создано режимное конструкторское бюро в поселке Марфино под Москвой. В помощники Мержанову назначили известных архитекторов Г. В. Макаревича, Е. В. Рыбицкого, Г. Д. Борисова, А. Д. Вышинского. Последний, как и автор проекта, был заключенным.

Мержанов вновь получил допуск к государственным секретам. Он часто приезжал в Сочи в сопровождении охраны и подолгу там жил, наблюдая за ходом строительства. Его сослуживцев поражали работоспособность архитектора, его умение ладить с людьми и превосходная память. Однажды на планерке вспыхнул спор о том, как забетонировать основание колонны, которая оказалась над теплотрассой.

Спорили до хрипоты, но дельного варианта не находили. Тогда слово взял Мержанов. Он не предложил нового инженерного решения, но назвал марку расширяющегося цемента и московский склад, где он хранился. Проблема была решена.

Строительство санатория подходило к концу. Захваченный работой, Мержанов тем не менее ни на минуту не забывал, что он заключенный. В июне 1951 года арестовали Абакумова. Последовали многочисленные проверки, после которых в конце 1951 года Мержанов был направлен в иркутскую тюрьму. Он так и не увидел свою последнюю и самую значительную работу завершенной.

Вступиться за него было некому: Абакумов уже сидел в Матросской Тишине. До середины марта 1953 года архитектор находился в иркутской тюрьме. Его чуть не отправили на лесоповал, но спасли травмы руки и головы. Да и возраст был солидный — почти шестьдесят.

Фортуна опять улыбнулась Мержанову. К главному инженеру красноярского «Крайпроекта» Ю.И.Шаповалову попал кусочек ватмана, на котором Мирон Иванович каллиграфическим архитектурным шрифтом написал сведения о себе. Тот моментально все понял и затребовал архитектора для выполнения срочного заказа краевого управления МВД. Так ссыльный Мержанов стал работать архитектором конторы «Крайпроект».

Наконец пришла долгожданная реабилитация, проведенная правительством Хрущева. Шестидесятилетнему беспартийному архитектору поручают организовать в Красноярске филиал центрального института «Горстройпроект», который вскоре был преобразован в «Красноярскгражданпроект».

Одной из первых работ теперь уже свободного архитектора Мержанова стало монументальное здание Дома Советов на главной площади города. Затем последовали кинотеатр «Совкино», здание райкома КПСС, Красноярское отделение Госбанка, Дворец культуры завода «Красмаш».

Мержанов тяжело переживал кампанию по борьбе с излишествами в архитектуре. Он умел строить здание в соответствии с рельефом и градостроительной ситуацией, но не мог просто его «привязывать».

В стране произошли большие перемены. Председателем Президиума Верховного Совета СССР стал старый знакомый архитектора Ворошилов. К нему и обратился с письмом о снятии судимости Мержанов, все еще живший в Сибири, несмотря на истечение срока заключения. Обращение подействовало, и 30 мая 1956 года, спустя тринадцать лет после ареста, обвинение с Мирона Ивановича было снято за недоказанностью. Несколько раньше был освобожден и реабилитирован его сын Борис.

В 1957 году Мержанов на короткое время едет в Москву для встречи с Ворошиловым. Окончательно он вернулся в столицу только в 1960 году. Старые знакомые Ворошилов и Микоян помогли ему решить квартирный вопрос для себя и для сына, получить «чистый» паспорт, оформить пенсию. Его часто навещали бывшие ученики, к тому времени ставшие маститыми архитекторами: Д. И. Бурдин, Г. В. Макаревич, В. А. Шквариков, Б. С. Мезенцев. Они называли Мержанова своим наставником и даже уговорили его поработать в институте «Моспроект-2», хотя Мирону Ивановичу уже исполнилось шестьдесят пять.

В разговорах он избегал политических тем, а также упоминаний о своих отношениях со Сталиным. Он действительно обвинял себя в неосторожном любовном увлечении и легкомысленном отношении к предостережениям друзей, но считал, что решать эту ситуацию надо было по-джентльменски, а не лишать его свободы — такой поступок недостоин мужчины.

Скончался Мирон Иванович Мержанов в 1975 году, успев отметить свое восьмидесятилетие. Его сын Борис и внук Сергей стали архитекторами.

Фрагменты книги Владимира Резвина «Архитекторы и власть» публикуются с разрешения издательства «Искусство - XXI век».