Сколько стоит рак

Не стало Жанны Фриске — «рак мозга», «боролась, но болезнь победила», «врачи оказались бессильны», «приехала в Россию умирать», «ослепла, лежала в коме». Очень жаль ее — молодую, красивую, успешную, яркую. Но по-настоящему оглушительной эту новость сделало полное ощущение, что Жанна уже была спасена. Причем еще два года назад, когда телемарафон Первого канала собрал для нее почти 70 миллионов рублей на лечение в Америке. Каждый, кто перевел 100 или 500 рублей (и даже каждый из тех, кто не перевел и считал, что нужно отдать эти деньги кому-то другому), был заранее уверен, что с такой суммой можно победить любой рак. Редкие сообщения о ее здоровье были по большей части оптимистичными. И тут вдруг — умерла.

Эта новость тут же переводит нашу тихую коллективную онкофобию в режим панической атаки. Если Жанну Фриске не смогли спасти — при всех ресурсах, деньгах, америках и молитвах поклонников, — что же остается остальным? И так интернет полон людей, которым нужны деньги на лечение в Израиле или Германии. А что если это случится со мной?

Паника отчасти оправдана. Здравоохранение у нас не лучшее в мире. Современные онкоцентры есть, но не во всех регионах. Есть техника, но не везде есть врачи, чтобы на ней работать. Современных и очень дорогих лекарств на всех не хватает. И все равно — не всегда и не всем нужно продавать все нажитое, собирать деньги в соцсетях и покупать билет в один конец.

Жанну сначала хотели лечить в России. Показали ее светилам отечественной онкологии, но те сразу признались, что помочь ей не могут. Неоперабельная злокачественная опухоль мозга, да еще и с метастазами. Это действительно очень сложный случай, встречается редко, не дает симптомов на ранних стадиях, поэтому диагноз обычно ставят, когда уже поздно. Технологий для продления жизни таким пациентам в России нет. А американские стоят очень дорого, надежда призрачная и — никаких гарантий.

Людей с таким диагнозом всего несколько тысяч из трех миллионов раковых пациентов страны. Оказаться среди них так же маловероятно и так же безнадежно, как сесть в самолет с пилотом-самоубийцей. Поэтому сравнивать любой рак с историей Жанны не стоит.

В России действительно смертность от рака выше, чем в «развитых» странах. В среднем у нас примерно каждый третий погибает в первый год после постановки диагноза. «У них» — 80 процентов пациентов не только переживают первый год, но выздоравливают и живут дольше пяти лет. Только причина тут не в плохой онкологической службе. Главное то, что диагнозы в нашей стране ставят на поздних стадиях, тогда как в Израиле, Европе и США рак ищут и находят еще до того, как он начинает подавать симптомы. Ведь чем запущеннее рак, тем сложнее и дороже его лечить. Поэтому страховая медицина заставляет людей проходить профилактические осмотры у врачей — просто чтобы сэкономить. У нас такую систему только пытаются создать, но пока не очень успешно.

Рак — это дорого, это знает каждый. Но право вылечить свою онкологию по полису обязательного страхования у нас есть, и оно закреплено в конституции. Впрочем, как и некоторые другие права, эта опция работает с оговорками. У нас есть десяток суперсовременных онкодиспансеров с хорошей техникой и опытными врачами, но попадают в такие центры не все и не сразу. В большинстве случаев на этапе диагностики можно потерять до полугода. Нужные лекарства могут закончиться в льготной аптеке, а прерывать лечение — значит рисковать. Может не быть в больнице противорвотных препаратов, и тогда пациента выворачивает, пока ему капают химию, и терпеть становится тяжелее, чем умирать. Кормить в больнице будут плохо, нянечки могут хамить, в коридорах будут рассказывать про лечение мухоморами, а в палате будет еще три соседа, и пара из них храпят и мешают спать. Но со всеми этими оговорками можно вылечиться и не потратить ни копейки.

Есть и псевдобесплатный путь. Чтобы все было хорошо и вовремя, на каждом этапе бесплатного лечения нужно будет доплачивать. Чтобы не ждать очереди на магнитно-резонансную томографию, чтобы вовремя сделать ПЭТ (сканирование для поиска метастазов — прим МОСЛЕНТЫ), чтобы купить противорвотную таблетку, чтобы поставить хороший катетер. Но эти расходы на два порядка меньше, чем лечение в Израиле и тем более в Америке. А шансы выздороветь у большинства пациентов будут сопоставимы с шансами тех, кто уехал.

Хорошо, конечно, если есть деньги на лечение за границей. Неплохо, если есть лишняя квартира на продажу. Прекрасно, если в соцсетях много именитых «френдов», которые в три дня смогут собрать пару десятков тысяч евро. И все равно никто не даст гарантий. Да и деньги, квартиры и друзья могут кончиться раньше, чем болезнь будет побеждена.

Но это не значит, что ситуация безнадежна. Самые банальные советы — самые действенные. Бросить курить, регулярно проходить медосмотр, чтобы в случае чего выявить рак до того, как он станет неизлечим, разумно питаться — это правда работает, хоть и не дает гарантии. Главное — не сдаваться, если несчастье все же случилось.

И из трагедии Жанны Фриске нужно усвоить не то, что рак непобедим даже с большими деньгами. А то, что мужество, упорство самого пациента, борьба за него родных и близких могут подарить дополнительные годы жизни даже при самых неблагоприятных прогнозах в несколько месяцев.