Главный архитектор Москвы о правилах общежития

Главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов рассказал МОСЛЕНТЕ о проблемах застройки, создании комфортной среды, ясных правилах игры для архитекторов и застройщиков, о наследии Лужкова и о том, что к вновь вводимым правилам надо относиться внимательно и терпеливо.

— Какой должна быть комфортная городская среда в Москве?

Во-первых, пропорции и зонирование. Любая территория должна иметь четкое разделение между частным и общественным пространством. Вот здесь — частная территория, здесь — дворовая, здесь — уличная, где все общаются друг с другом, находятся на некоей волне общественной жизни. Так же важна общественная функция первых этажей. Понятно, что в спальных районах, которых у нас миллионы метров, первый этаж фактически анимировать невозможно. У него нет уличного входа, нет большой витрины, к нему нельзя подойти… Теперь это уже есть в критериях, как и должно быть в нормальном городе. Есть и вещи декоративного характера, но не менее важные, — например, разнообразие фасадов. У каждого дома в городе должно быть свое лицо, как у человека.

— Но все это касается еще не существующих районов...

В сложившейся среде есть важная тема — работать с уже построенным городом. Это вывески, городское освещение, стандарты благоустройства, летние кафе… Тут тоже много что уже сделано, правила разработаны, процесс запущен.

— Владельцы маленьких кафе и магазинов вспоминали вас незлым тихим словом, когда эти вывески внезапно ввели.

Ну, их не внезапно ввели. Дали полгода на то, чтобы люди вникли в правила, поменяли вывески, — просто никто этим не занимался. Как обычно, у нас пока петух не клюнет, никто ничем не интересуется. А уж людям, которые размещают свою вывеску, стоило бы озаботиться вопросом, есть ли к ним какие-то стандартные требования. И зайти на сайт Москомархитектуры, и увидеть там страницу с этими требованиями. Раньше надо было получать разрешение, теперь мы убрали этот барьер. Если бы ваши знакомые действовали по правилам и попытались бы получить разрешение, мы бы им сразу объяснили, что теперь оно не нужно. Но они, видимо, этого не сделали.

Я знаю, что у нас любое, даже самое благое начинание, сталкивается с недовольством. Сколько критики, например, в связи с платными парковками, которые для Москвы — позитивное и необходимое решение. Любые правила, которые регулируют жизнь всего города, касаются каждого человека. Надо понимать, что гигантский мегаполис с огромным населением не может функционировать без правил общежития.

— У нас есть большие градостроительные проекты, развивающиеся плюс-минус в чистом поле: Коммунарка, ЗИЛ и другие .

Можно еще Мневники добавить сюда, Тушино. Это большие чистые поля.

— И в них можно делать почти все, что хотите. А что происходит с нашими любимыми Бусиново, Бирюлево, Коптево — со старыми районами, которые не то чтобы плохие — у нас плохих районов нет…

Ну да, в Москве нет фавел.

— Нет фавел, нет гетто, но есть депрессивные места — с одинаковыми домами, где нет вообще никакой среды, кроме лавочек, на которых можно пить пиво…

Понимаете, вопрос этих районов, как ни удивительно, не совсем архитектурный. Реновация жилого фонда — это тяжелая история. Мы, архитекторы, можем в теории сказать, как сделать правильно. Правильных примеров превращения депрессивных спальных районов в новые модные кварталы много, и мы эти примеры изучаем. Но для этого нужно и политическое решение, и инвестиции.

У нас недавно был прекрасный архитектор из Голландии Маркус Аппенцелер, он как раз рассказывал о том, как в Амстердаме реформировали подобный квартал с панельными многоэтажками. Часть домов отселили и разобрали, другие отремонтировали, сделали нормальную квартальную сетку, дворы и улицы, — и стал модный, интересный район. Есть другой опыт: в Берлине спальные районы сохранили как объект наследия. Оставили как есть. А другие районы переделали, — опять же появилась квартальная сетка, улицы уплотнялись, разграничивались дворы. Теория понятная, но сначала нужно решить организационные задачи. До строительной реконструкции нужно работать с культурным аспектом развития общественных пространств.

— Что происходит в Новой Москве? Два года назад вы говорили, что там будет очень мало или не будет вовсе кварталов многоэтажек, а будет малоэтажная застройка, чтобы районы не превратились в новые «спальники». Но сейчас там уже огромные высотные кварталы, а поселки и таунхаусы — вообще не городская среда, в лучшем случае что-то вроде дачного поселка, и даже в парикмахерскую нужно ехать на машине.

Есть понятная проблема новой территории. Ее действительно сложно назвать городской, и вряд ли в ближайшем будущем она сможет такой стать. Район уже достаточно развит и застроен, там много и дачного строительства. С другой стороны, сказать, что там вообще не надо делать плотную застройку, тоже нельзя. Новая Москва вошла в состав города, там будет развиваться инфраструктура, проведут метро, дорожные сети. Мы говорим, что есть стандарты высотности, массовой застройки выше девяти этажей там быть не должно. Офисные, общественные здания могут быть и выше, концентрация рабочих мест — это хорошо. Но бережное отношение к природному каркасу, тактичное отношение к тому, что уже сложилось, — это очень важные факторы. Плюс надо понимать, что возможности развития транспортной системы тоже ограничены. Есть много болевых точек, мы сейчас изучаем территориальную схему. Все принципы, о которых мы говорили, в силе. Цель, поставленная мэром Москвы, — создать единую гармоничную городскую ткань. Ясно, что там надо создать группу общественных центров, такую, чтобы люди получили все необходимое месте, прямо в поселке, в идеале — в шаговой доступности, в крайнем случае — недалеко на машине. Чтобы были удовлетворены потребности и в рабочих местах, и в необходимых сервисах, и досуг должен быть в ближнем доступе. Это безусловные приоритеты.

— А пока эти люди ездят каждый день в центр, ведь весь бизнес — там. И даже если жизнь выносится за пределы Садового кольца — на ЗИЛ, на Даниловскую мануфактуру, — это просто означает, что люди из Коптева и Люблина каждый день ездят туда на работу.

В идеале центр активности надо выносить в Коптево (смеется).

— Это решаемая проблема?

В принципе, решаемая. Хоть и небыстро. Но примеры есть. Есть, например, большая концентрация рабочих мест в районе Мосрентгена — Румянцево. Безусловно, нужен полицентризм в городе, у нас есть программа транспортно-пересадочных узлов (ТПУ), система маршрутизации потоков общественного транспорта. Эти вещи и в теории, и на практике выстраиваемые. Процесс идет довольно медленно. Сейчас мы выпустили книгу о формировании ТПУ в Токио. Там была страшная проблема в середине восьмидесятых: центростремительные потоки, страшные пробки, полицейские в респираторах, люди не влезают в общественный транспорт. А сейчас через систему ТПУ и концентрации плотности застройки в местах формирования этих узлов проблему, в общем, полностью решили. Токио стал удобным городом — без пробок, с хорошим воздухом. Хочется верить, что мы этот путь тоже пройдем и получим среду не хуже.

— Что делать с «лужковским наследием» в Москве? Есть несколько реально страшных зданий, вызвавших в свое время ярость у публики: «Наутилус» на Никольской, «Военторг», гостиница «Москва» и другие. Должны ли они стоять в Москве?

Я, кстати, считаю одним из достижений нашей команды то, что у нас не было ни одного скандала таких масштабов. Ни одного чудовищного сноса вроде «Москвы» или «Военторга», ни одной ужасной постройки. Это тоже успех, который можно отметить, пусть и с иронией.

О «Наутилусе» есть разные мнения. У этого проекта, по крайней мере, есть свое лицо, пусть и странное, но это не подделка.

А вот тема «Военторга»… В ту эпоху страдали здания, создававшие городскую среду, а на их месте возникали строения крайне спорной архитектуры. По моему мнению, если гостиница «Москва» была такой ветхой, что не могла уже стоять, так уж лучше было на этом месте выстроить новое здание интересной архитектуры.

Что с ними делать — сложный вопрос, это же новые здания. Конечно, все когда-то будет снесено, и эти дома тоже, это вопрос времени. И египетские пирамиды вечность стоять не будут. Что делать? Ждать, когда здания отживут свой срок.

Но вообще это заблуждение — считать эти стройки промахом Лужкова. Прилепился к нему имидж человека с плохим вкусом, который якобы насаждал нелепую архитектуру. На самом деле это не совсем так, — на любой вкус есть профессиональный ответ. Я считаю, главной ошибкой было то, что не развивалась конкурсная архитектурная практика.

— В каком состоянии была московская архитектура два с половиной года назад, когда вы заняли свой пост? Что поменялось с тех пор?

Архитектура в Москве была не так популярна, как в других мегаполисах. В городе явно не хватало архитектурных событий. Москва же достойна того, чтобы славиться не только исторической застройкой, но и современной.

Второй момент — проблема массовой архитектуры. Не каждый дом обязан быть шедевром, но нужен некий хороший средний уровень интересных проектов. Мы стараемся развивать интерес к архитектуре у всех: у горожан, у властей, даже у самих архитекторов. Запустили конкурсную программу, — это такая универсальная вещь, которая позволяет и наблюдать за развитием проектов, и участвовать, если ты архитектор, и журналистам есть о чем писать. И главное — она дает ответы на вопросы, как отбираются архитекторы, кто и что проектирует, кто проекты выбирает и почему. Когда появляются ясные правила игры, в нее становится интереснее играть.

— Можно считать, что это уже произошло? Ясные правила игры установлены?

Я бы сказал, что это все еще задача будущего. Пока могу сказать, что мы создали массу прецедентов, причем как на уровне знаковых объектов — типа парка «Зарядье» и проекта обновления Москвы-реки, так и на уровне вещей, до сих пор считавшихся очень ординарными, — вроде детских садов, школ или панельных строений. Эти вещи объектами творчества вообще не считались, к сожалению. А сейчас мы из каждого объекта стараемся делать событие — пусть и небольшое, в масштабах двора.