«Я знал великих книжников»

Писатель Валентин Лавров, 60 лет собирающий книжные раритеты, рассказал МОСЛЕНТЕ, как и где в прошлом веке приобретали свои коллекции московские библиофилы, почему нужно мазать кожаные переплеты обувным кремом и какие пометки делал Сталин на работах Троцкого.

В наши дни книжные раритеты собирают только очень богатые люди. Сейчас достаточно скупить один-два аукциона целиком, забить шкафы своей загородной виллы, скажем, в Ницце, и, приезжая, читать старинные русские книги.

Раньше все было проще и демократичнее. Мы, собиратели, ходили по букинистическим магазинам, где повсюду у нас были знакомые — от продавцов до заведующих и товароведов. Они знали наши вкусы и пристрастия, и когда мы являлись, доставали из-под прилавка вожделенные тома.

Разумеется, это делалось не бескорыстно, но подношения наши выглядели весьма скромно: бутылка коньяка или пара банок икры красной, и все. Отношения в большей степени строились на дружбе и любви к книге.

Сундук с раритетами

Я родился и вырос в доме 3б на Садовой-Черногрязской, возле Никитских ворот. В соседней квартире, где проживало восемь семей, с довоенной поры стоял большой сундук, запертый на амбарный замок. Сквозь петли была пропущена толстая тесьма, а на ней — картонка с сургучной печатью. По низу картонки — чернильные каракули: «Опечатано. Не вскрывать». И жуткие буквы: «ГУ НКВД». Все знали, что это такое место, откуда не возвращаются.

Принадлежал сундук нашему бывшему соседу, инженеру Миллеру, арестованному в 1938 году. Соседи давно к сундуку привыкли и никто его не трогал. Еще бы! Печать НКВД внушала ужас.

Но мой сосед сверху, сын известного летчика-испытателя Женька Виноградов, был парнем бесстрашным. Мы тогда увлеклись фотографией и нуждались в деньгах на пленку, фотобумагу, проявитель. И вот он предложил сундук вскрыть и содержимое продать. Рискнули. Замок вместе с петлями и картонкой отодрали, открыли крышку. Сундук оказался доверху забит старинными книгами в кожаных переплетах.

Продали мы только несколько томов. Без паспорта в букинистическом магазине №28 рядом с метро «Охотный ряд» у нас в виде исключения приняли, как впоследствии выяснилось, редчайшую книгу Оленина «Опыт о правилах медальерного искусства» 1817 года издания, а также сочинение Синицына «Преображенское и окружающие его места, их прошлое и настоящее» 1895 года. На кассе нам выдали 150 рублей и велели больше без паспортов не приходить. Тогда, в 1949 году, это были приличные деньги: уборщица получала 300 рублей в месяц, инженер — 700.

Брать в дело кого-то третьего, с паспортом, мы не захотели, а связываться с дежурившими напротив букинистов перекупщиками не решились. Хотя одну книгу мы все же продали знаменитому Дон Кихоту — «холодному букинисту», или «перехватчику», как называли их продавцы и товароведы. «Перехватчики» зимой и летом дежурили у букинистических магазинов и скупали книги, которые приносили старушки.

За лондонское издание шекспировского «Генриха IV» 1600 года Дон Кихот дал нам пятьдесят рублей. Уверен, что этот мелкий спекулянт и сам не знал подлинной ценности издания. В 2006 году на аукционе «Сотбис» такая книга была продана, не падайте в обморок, за два с половиной миллиона фунтов!

А уже в следующем году все содержимое сундука пропало: когда я вернулся из летнего спортивного лагеря, он уже стоял в комнате одного из соседей — Лехи Лоскутова. Все книги дворники вынесли на помойку.

Первая покупка

От простого любителя книг утонченный знаток-библиофил, собирающий редкости, отличается, как футболист-профессионал от любителя, гоняющего мяч во дворе. И у каждого это увлечение, со временем перерастающее в настоящую страсть, складывается и проявляется по-своему.

Первую старинную книгу я приобрел накануне собственного тринадцатилетия в букинистическом магазине №51 у Михаила Ивановича Логинова. На деньги, подаренные мамой ко дню рождения, купил «Евангелие учительное» 1652 года. Отдал двадцать рублей.

Любое коллекционирование имеет две фазы: начальную, на которой собиратель учится, вкладывает деньги в предмет собирательства. На второй фазе он уже обладает глубоким знанием предмета своей страсти, который начинает приносить ему доход.

В советские годы коллекционер систематически продавал книги, и чаще всего дороже, чем купил. Происходило это от того, что на них постоянно повышались цены, которые регулировало государство.

Книжные редкости всегда стоили недешево. Например, пушкинский «Евгений Онегин», выходил в свет, начиная с 1825 года, — в главах. Такой «Онегин» в хорошем состоянии с обложками стоил от 2 500 рублей и выше.

Это цена из каталога 1977 года «Художественная литература. Прейскурант», который вышел под грифом «для служебного пользования» в издательстве «Книга» и в продажу не поступал. Но у нас, библиофилов, он был. Да и другие каталоги и прейскуранты находились по рукой.

Любимый маршрут

Я, к сожалению, не купил целиком ни одной библиотеки, в отличие от легендарных собирателей: Николая Павловича Смирнова-Сокольского, Владимира Германовича Лидина и других легенд прошлого. Свою библиотеку я собирал по крупицам.

Мой традиционный маршрут пролегал через букинистические магазины: №14 — «Пушкинская лавка» в проезде Художественного театра, №28 — в Столешниковом переулке, №45 — «Антиквар» в здании «Метрополя» и горячо любимый мной №32 — «Книжная находка» на Лубянке, на Никольской, 23, которая тогда называлась Улицей 25 октября. Сюда, в «стеклянный» магазин у памятника Ивану Федорову, 32-й бук переехал в 1966 году, заняв место находившейся здесь прежде пивной. Тогда напротив как раз решили строить «Детский мир» и питейное заведение заменили на более культурное.

Заведующий «Книжной находкой» потомственный букинист Александр Иванович Фадеев был человеком исключительным, с его именем связана целая эпоха в отечественном библиофильстве. Он был экспертом высочайшего класса и очень порядочным человеком.

Кого я только ни встречал в кабинете Фадеева! Артистов Михаила Жарова, Олега Анофриева, Бориса Тенина, писателя Леонида Леонова, футбольного комментатора Владимира Маслаченко, директора «Москниги», коллекционера Сергея Поливановского и других известных людей.

Автограф Пушкина

Автограф Пушкина я купить мог, но не сделал этого — очень дорого просили. Однако помог Александру Ивановичу Фадееву, золотому человеку, нашему старейшему потомственному букинисту. Я ему устроил эту продажу от вдовы легендарного библиофила, артиста эстрады и писателя Смирнова-Сокольского. И приобрел он не что-нибудь, а хозяйственную амбарную книгу, в которой Пушкин записывал доходы и расходы. Редкость невероятная!

Вдова — Софья Петровна, была прижимиста. Отблагодарила меня несколькими заурядными книгами, которые не представляли особого интереса. Зато научила меня обрабатывать старинные кожаные корешки обувным кремом, чтобы они не растрескивались и не осыпались. И за это спасибо!

Коллекционеры

Я знал великих книжников, бывал у них в гостях, видел их коллекции. Замечательное собрание, которое насчитывало более двадцати тысяч томов, было у Владимира Германовича Лидина. Когда он умер, его огромная библиотека перешла к дочери, и дальнейшая судьба этих книг мне неизвестна.

Если в квартирах Смирнова-Сокольского и Лидина царили чистота и порядок, то жилище литературоведа и искусствоведа Ильи Самойловича Зильберштейна напоминало склад драгоценностей — все было заставлено картинами, связками антикварных книг. На стенах висели полотна Бакста, Сомова, Репина, Серова, Айвазовского, Сурикова.

Илья Самойлович был экспертом международного уровня. Он регулярно ездил во Францию для возвращения на родину культурных ценностей. Например, рассказывал мне, как уговорил Сержа Лифаря вернуть на Родину письма Пушкина к Наталье Гончаровой. В 1985 году Зильберштейн передал в дар музею личных коллекций более 2000 художественных произведений XIX – начала XX века.

Порой я отправлялся на электричке в Ухтомское. Там обитал потомственный библиофил, легендарный старообрядец Михаил Иванович Чуванов. Он дожил почти до ста лет, и всю жизнь отыскивал и собирал древние рукописи и первопечатные книги. Сколько ценностей он спас от уничтожения в жестокие и кровавые годы большевизма! Это был обаятельный, бодрый старик с окладистой белой бородой. Меня он обычно встречал словами: «Валентинчик, что привез для обмена? Опять хочешь меня, старого, обойти?»

Самым странным библиофилом был некий Вахитов, по слухам — бывший полковник КГБ, после войны возглавлявший советскую комиссию по возвращению культурных ценностей, в том числе и книг, из Финляндии. «Возвращал» он их так, что некоторые оказались в его библиотеке. Бывавший у него в гостях Алексей Венгеров рассказывал, что вся квартира Вахитова до потолка была заполнена покрытыми пылью стопками книг. Из мебели были лишь продавленная тахта и раскладушка, на которой лежала его тяжелобольная дочь.

Когда собиратель умер, распродажа его библиотеки происходила в несколько этапов, в том числе через «Пушкинскую лавку». Товароведы поражались: перевязанные пачки книг вернулись в магазин в том же виде, в каком Вахитов их приобрел там много лет назад. Это был могильщик книг!

Клубы

Начиная с 1960-х годов в Москве стали возникать многочисленные книжные клубы. Одним из самых известных был клуб книголюбов центрального дома литераторов. Возглавлял его писатель Евгений Иванович Осетров, главный редактор журнала «Альманах библиофила».

А я руководил клубом «Друзья книги», и популярностью он пользовался невероятной. Мы начинали в музее Маяковского. Сейчас там зал перестроили, а раньше он вмещал до двухсот человек. Но к нам приходило столько народу, что мест не хватало, и мы перебрались в более просторное помещение — во дворец культуры Метростроя в Сыромятниках.

Но и там все семьсот мест, как правило, оказывались заняты. У нас выступали писатели, поэты, композиторы, такие легенды библиофильского сообщества, как столетний Михаил Иванович Чуванов. Особенным успехом пользовались «сольники» невероятной, космической Джуны Давиташвили. Я с ней дружил и был свидетелем ее многочисленных, уму непостижимых чудес исцеления.

Когда я стал серьезно заниматься неизвестным прежде Буниным и читал о нем цикл лекций, в залах, в которых приходилось выступать, стабильно были аншлаги. В большом зале центрального дома архитектора на 500 мест кресла свободного было не найти, люди стояли вдоль стен. Помню, приходил Михалков-старший, сын Высоцкого Никита стоял в проходе у выхода, ему не хватило места.

На банкете после этого выступления ко мне подошел познакомиться семидесятилетний Владимир Брониславович Сосинский. В 1919 году он бежал от большевиков, жил в Париже, писал рассказы, печатался. Мы подружились и Сосинский рассказал мне немало интересного.

Когда-то в Париже он вызвал на дуэль Бунина за то, что Иван Алексеевич печатно обозвал его «комсомольцем». Понятно, что это было оскорбление. Молодой Сосинский требовал сатисфакции. Бунин выразительно стучал себе по голове. К счастью, коллеги по пишущему цеху помирились.

Сосинский собирался стреляться и с Махно, который в 1920-х работал плотником в одном из парижских театров. Когда Владимир Брониславович опубликовал повесть «Махно», Нестор Иванович отыскал его, чтобы поквитаться. Сам он считал себя героем, борцом с большевиками, а Сосинский описывал его в книге, как обыкновенного бандита.

Чтобы обсудить условия дуэли, они отправились в ближайший трактир. Съели по тарелке борща, выпили горилки, спели «Ехал казак за Дунай» — Сосинский родился и вырос в Луганске, мова была его родным языком. Расстались они друзьями и дружили до самой смерти Махно.

Проигранная библиотека

Клуб книголюбов в центральном доме архитектора вел Феликс Медведев. Красавец, яркий журналист, он работал в «Огоньке», вел на телевидении передачу «Зеленая лампа». Медведев собрал колоссальную библиотеку. Однако она исчезла, точнее, он просто проиграл ее в карты.

Медведев порой приходил ко мне с дипломатом, набитым редчайшими книгами. Как-то он попросил взаймы тысячу рублей под залог единственного прижизненного издания Алексея Кольцова «Стихотворения» 1835 года, к тому же с автографом. В долг я не даю — плохая примета, продать же раритет он отказался. Как выяснилось позже, Кольцова он все равно лишился — отдал в залог, а деньги в срок не вернул.

Медведев предлагал мне брошюру Троцкого «Между империализмом и революцией» со штампом «Библиотека И.В. Сталина» и подписью вождя на титульном листе. Поля были исписаны сталинской рукой: «говно!», «проститутка!». Десятки других пометок были просто нецензурными. Я допустил оплошность, не стал покупать книгу — меня смутил владельческий штамп. Позже я узнал, что приобрел ее один знаменитый поэт. Все это было лет сорок назад.

Мечта

Шестьдесят лет я собираю книжные редкости, но главная моя мечта так и не осуществилась. Мечта безумная, наверное, но я всегда хотел иметь первое издание «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева 1790-го года.

Мне посчастливилось держать в руках эту книгу. Отпечатана она на дешевой бумаге, легкая, хоть и в кожаном переплете. Тот экземпляр Смирнов-Сокольский купил у потомков Демьяна Бедного. Революционный поэт был известным библиофилом, обладателем большой коллекции редких изданий.

Когда Екатерине Второй доложили, что Радищев написал книжку, где без восторга выражается о России и ее нравах, царица выслала автора на десять лет в Сибирь, в Илимский острог. Тираж скандального «Путешествия...» был практически уничтожен, книга стала библиофильской редкостью. Сохранилось примерно полтора десятка экземпляров.

В 1888 году в «Русских новостях» появилось объявление, что за «безукоризненный экземпляр» готовы заплатить тысячу пятьсот рублей — целое состояние по тем временам. Кстати, на объявление откликнулись, экземпляр «Путешествия...» в тот раз нашелся. А мне эта книга так и не попалась.

Но что было, то сплыло, всю свою библиотеку я продал еще десять лет назад. Решил сделать это сам, потому что знаю суровые нравы книжного мира — детей бы обманули. Себе оставил лишь томики любимого мною Льва Николаевича Толстого. Это услада моей души, книги гения я постоянно перечитываю.

Можно ли не скучать о старых друзьях? Я не жалею о потерях — Бог дал, Бог взял. Людей, дорогих сердцу, — теряем, теряем и своих печатных друзей — книги. Это — закон жизни.