«Если не смеяться, можно сразу ползти на кладбище!»

«Меня доконали чиновники»

МОСЛЕНТА: Такое ощущение, что тебя едва ли не с рождения держали на привязи, и вот вдруг ты с нее сорвался и уже не можешь остановиться.

Севриновский: Да, собственно, так оно примерно и было. С самого детства меня убеждали в том, что нужно делать карьеру. Вот я ее и делал, причем — достаточно успешно, добравшись до должности финансового директора. Я завершал очередной проект, увольнялся — и на несколько месяцев уходил в полный отрыв, отправляясь в путешествие. Во время первого странствия и была написана первая история, которая впоследствии вошла в эту книгу. Такой образ жизни меня вполне устраивал, потому что помогал снять стресс, накапливающийся во время офисной работы.

Ты говоришь об обычных туристических поездках?

Сначала были они, да. Но помню, как однажды собирался лететь в Германию и вдруг, переходя улицу, внезапно понял, что ни в какую Германию я не поеду, потому что отправлюсь с палаткой на Алтай. Так оно все и понеслось…

Алтай настолько тебя перепахал?

Меня много что перепахало. Например, Непал, где я тусил два месяца, попутно доведя английский до приличного уровня — благо, общаться на русском было не с кем. И вот уже в самом конце я встретил путешественника из России — очень странного типа, который сказал мне примерно следующее: «Возвращайся обратно, живи прежней жизнью… если получится». С тех пор у меня это получалось все меньше и меньше. А последней каплей стал Олимпийский проект, в рамках которого я — как финдиректор — занимался реконструкцией Морпорта в Сочи… Знаешь, в качестве финансиста я работал со многими — с олигархами, с иностранцами, с этническими группировками, — но доконали меня чиновники. Благодаря им в определенный момент мне стало все настолько противно, что я решил сделать в работе капитальный перерыв, а то и вообще заняться чем-то другим. И отправился почти на год в Южную Америку: полгода прожил в Аргентине, потом побывал в других странах.

«Понял, что не знаю свою страну»

Отрывался и тусил?

И это тоже. А еще писал, потому что это же вообще в традициях русской литературы: писать о России, находясь от нее как можно дальше — в Риме, в Баден-Бадене. Именно в Аргентине я сознательно приступил к нынешней книге, точнее — ее первоначальному варианту.

Прости за вопрос, но вот что интересует меня всегда, когда я слышу подобные истории: на какие деньги ты жил, уволившись с работы?

После Сочи и других проектов у меня был неплохой запас, позволявший какое-то время не думать о необходимости работать и зарабатывать.

Ностальгия не мучила?

В начале — нет. Я вживался, учил испанский, налегал на прекрасные аргентинские стейки, но через пару месяцев поймал себя на том, что начал исступленно раз в несколько дней варить борщи, чего за мной не водилось ни до, ни после. Затем я стал слушать русский рок. И тут уж всерьез испугался, что еще немного, и я надену ушанку с косовороткой и стану в таком виде выгуливать по аргентинским улицам медведя. Я понял, что мне нужно возвращаться обратно. А еще, что я совершенно не знаю своей страны, да, собственно, никто ее не знает.

О стране написано много всего — взять хоть тот же интернет.

Интернет — совсем не тот источник, по которому можно адекватно судить о России. Да, в нем можно найти кучу сведений про любой регион. Но что это будут за истории? Чиновник что-то украл, бандит кого-то убил, ну, в лучшем случае, какой-то художник что-то нарисовал — то есть то, что больше всего бьет по нервам. Никто ни в интернете, ни в газетах не напишет про какой-то регион, что сегодня там было счастливо 200 тысяч человек! Так что эти источники совершенно не годились. Чуть лучше обстояло дело с путеводителями. Какое-то время я путешествовал по России с Lonely Planet, в котором было хоть что-то интересное. Помню, скажем, как про байкальское селение Большие Коты там говорилось, что, если идти вдоль забора и куда-то там повернуть, наткнешься на дом, в котором можно переночевать у замечательной бородатой babushki. Все равно: путеводители — скорее про то, где остановиться и пожрать, что очень быстро устаревает. Мне же хотелось рассказать о людях. А тут еще и знакомая предложила мне писать истории о своих путешествиях для одного портала. И я отправился в путь.

«Смотрю, человек уже бубен настраивает»

В какую сторону?

В центр России, точнее, в Красноярский край, откуда я и начал свою поездку. Первая моя история была довольно отстойной, вторая — из Хакасии — тоже так себе, а потом я приехал в Тыву, и у меня поперло! С тех пор я не успокоился, пока не объехал все регионы России.

Ты приезжаешь туда, где ни разу не был. В места, о которых можно прочитать разве что в криминальной хронике. Как ты находишь там свои истории?

В идеальном случае истории находят меня сами. Порой стоишь, ловишь попутку и внезапно начинается нечто, ведущее тебя к абсолютному сюру. Но подобные «подарки» получаешь не везде. Обычно же мне помогает подготовительная работа, то есть сбор информации о регионе, разговоры с сотрудниками местных музеев, среди которых на удивление много увлеченных, знающих людей. Или ты просто ловишь какую-то волну, как было со мной, например, на Ямале, куда я очень долго пытался проникнуть, у меня ничего не выходило, и я понял, что, видимо, время еще не пришло. И, сев на теплоход, отправился в Ханты-Мансийск. А уже там на меня начала сваливаться одна потрясающая история за другой. Именно в Югре я попал к самым интересным шаманам, которых только видел в России.

Это был экспромт?

Практически. Было так. На теплоходе я познакомился с загадочным местным дедом, знающим все протоки. Узнав о цели моей поездки, он решил мне помочь, дав телефон Тимофея Молданова — одного из немногих хантов, живущих в городе и при этом не растерявших своей культуры. «Хочу посмотреть, как живут оленеводы», — сказал я Тимофею. «Туристические или настоящие?» — спросил он, предупредив, что к «настоящим» надо будет переться 500 километров. Конечно, 500 километров! Он тут же берет трубку, звонит своему хорошему знакомому-оленеводу, у которого стойбище где-то под Сургутом, и по-хантыйски договаривается: мол, рядом со мной русский, который хочет к тебе приехать. Примешь? А тут важный момент: у хантов разные диалекты, поэтому понимают друг друга они не очень хорошо. Вдобавок — неважная связь. И вместо слова «русский», которое звучит примерно как «рущ», оленевод расслышал «рудь». А Рудь — фамилия его друга. Ждал он его, а приехал я. Он, конечно, сразу понял свою ошибку, но отступать было некуда. Не скажешь же человеку: «Вали обратно 500 километров!» И вот я попал к нему на стойбище. Вечером лег спать. Была дикая жара — градусов сорок. А проснулся утром от треска хорошо натопленной печки. Смотрю, а человек, к которому я приехал, уже облаченный в шаманский костюм, сидит рядом с огнем, курятся благовония, а он настраивает, то и дело прогревая, свой бубен. Выяснилось, что в этот день трое самых сильных шаманов района собрались здесь для жертвоприношения, чтобы умилостивить верховного бога Торума и богиню огня, попросить их прекратить пожары вокруг стойбищ. Вообще-то, это совершенно закрытая церемония, на которую не пускают чужаков. Но мне просто повезло! Более того, это случилось 20 июля — в мой день рождения, так что я считаю такое везение идеальным подарком судьбы… А уже после я вернулся на Ямал, где на этот раз у меня тоже все получилось.

«Если меня убьют — это будет неплохим промоушеном»

У большинства людей случается так: все, что они знают о месте, в котором ни разу не бывали, это стереотипы. Стереотипы формируют ожидания. Ну а дальше эти ожидания или оправдываются, или нет. С тобой было так же?

Все мы мыслим стереотипами. Скажем, впервые поехав в Дагестан, куда меня пригласили на свадьбу, я страшно боялся. Тогда ведь как? Считалось, что Чечня — это хоть и суперсурово, но в последние годы более-менее спокойно, а вот Дагестан — там-то опасности на каждом шагу. Так что я не ждал ровным счетом ничего хорошего. Собственно, я вообще поехал туда в последнюю очередь именно по этой причине, думая: книга почти дописана, и если меня убьют, это станет ее неплохим промоушеном. Представь, как звучит: «Это книга журналиста, которого замочили коварные террористы!» Но, в итоге, все получилось хоть и иначе, но все равно очень здорово. Однако главный сюрприз ждал меня потом. Едва я опубликовал статью о своей самой обычной поездке на самую обычную дагестанскую свадьбу в Табасаранском районе, началось такое! Я тут же узнал, что за этот материал Кадыров заплатил мне миллион долларов — только потому, что я написал о кавказцах с симпатией.

Погоди, при чем тут Кадыров, если речь о Дагестане?

Думаешь, большинство людей знают разницу между Дагестаном и Чечней? Нет, конечно! Это обидно. Еще обиднее, что Кадыров мне миллион отдавать почему-то не торопится… Но самый мой любимый комментарий к этому материалу был таков: местное правительство наверняка построило специальную деревню, населенную актерами, задача которых — изображать для журналистов радостных людей, а вокруг — ад, разруха и террористы. Но дагестанцы на свадьбе и правда были радостны. Как и многие другие кавказцы, несмотря на то что тогда в их адрес шел мощный поток хейта, продолжавшийся до 2014 года.

Что тогда изменилось?

Большая часть хейтеров переключилась на Майдан. Так Украина спасла Северный Кавказ.

Часто ли обижались на тебя жители тех регионов, о которых ты писал?

Нечасто, но бывало. Я даже сейчас с опаской жду новую волну обидевшихся. Многие ведь ожидают, что книга станет этаким ликбезом по народам России, а для меня люди куда важнее наций. Какие-то народы не упоминаются вообще. О представителях других я написал смешные истории. Где-то рассказал о не совсем великих предках. Хотя до этого на меня капитально обижались, в основном, по одному и тому же поводу.

Неуважительное отношение к «традициям наших предков»?

Нет, упоминание пьянства. Видимо, эта тема — самая наболевшая, а потому вызывающая дикую ярость.

Много пьют в нынешней России?

Не так много, как принято думать, но… много. Особенно в некоторых регионах. К примеру, на чукотские села я не могу смотреть без боли. Там живут прекраснейшие люди — добрые, хорошие, гостеприимные! Но ты порой заезжаешь в деревню, а в ней нет практически ни одного трезвого человека старше 17 лет. Я общаюсь там с подростками, они такие классные, а из головы не выходит мысль, что и они через несколько лет будут такими же, как все. И непонятно, что с этим делать, ведь известно, что у северных народов пониженная устойчивость к алкоголю, им нужно очень мало, чтобы спиться. А что еще хуже, их здорово подкосила потеря традиционного образа жизни, которому ничего не пришло на смену. И это не только про чукчей. Очень многих советская власть сначала сгоняла в колхозы, руша все устои и традиции, а затем эти колхозы благополучно сдохли. И что осталось местным, которые не хотят или не могут уезжать в другие края? В лучшем случае, какое-то пособие. Вот и получается: здоровые нормальные мужики, которым толком нечем заняться, начинают деградировать. Более-менее держатся лишь те, кто по-прежнему занимается делом — традиционными промыслами, чем-то новым... Они действительно крутые люди, вызывающие огромное уважение. Точно такая же ситуация, скажем, в Тыве, где я ездил с местными почтальонами. Когда в определенный момент все в селе были пьяны, лишь почтальоны оставались адекватны, потому что были заняты делом.

«Кавказцы — это южные чукчи»

Человека, посетившего абсолютно все российские регионы, не грех спросить о предпочтениях. Какой из них произвел на тебя самое приятное впечатление?

Тут все зависит от критериев. Что касается природы, я не знаю ничего красивее и живительнее в мире, чем Горный Алтай. Если говорить о людях, то меня кидает в крайности: мне больше всего нравится Крайний Север и крайний юг, потому что, на самом деле, люди там очень похожи. И вот это общее меня как раз и привлекает.

Хочешь сказать, что дагестанцы — это южные чукчи?

Скорее, не дагестанцы, а кавказцы. Потому что и они, и северные народы — кладезь традиций. Они гостеприимны, полны энергии, а главное — в них силен дух свободы. И все это ведь не на пустом месте возникло, а в результате тяжелой борьбы за выживание, приводящей к одинаковым решениям. Но и помимо культуры у этих народов немало общего. Прихожу я домой к главе китобойной общины на Чукотке, а него на вешалке кубанская папаха висит. Захожу в мастерскую — а там огромное фото Цейского ледника. Оказалось, что дед был казаком. А у его помощника отец — ингуш.

Какие регионы тебе «не зашли»?

Сразу скажу, что они не зашли мне не потому, что плохи, а потому что я их пока не понял, но очень надеюсь понять в будущем. Это, прежде всего, Свердловская область, на приступ которой я шел уже три раза и даже написал один большой материал — помимо крошечных разговоров в пути. Однако из книги его убрал, потому что за несколько лет эта история поблекла. Выходит, «вечного» мне поймать не удалось. А о сиюминутном зачем писать?

«Вечное» — это для тебя что?

То, что не спешит устаревать. А что не спешит, что вызывает какой-то эмоциональный отклик? Взять, к примеру, Древнюю Русь. Читаем мы летописи: один князь пошел туда, другой — сюда, кто-то кого-то ограбил, кого-то посадили. Что это, как не та же самая нынешняя криминальная хроника! Но есть, например, берестяная грамота, в которой девушка пишет парню, не пришедшему на свидание. И в голове сразу картинка возникает, и сопереживание появляется к этой девушке, хоть она и умерла почти тысячу лет назад. Потому что это и есть настоящее, это подлинные человеческие чувства, которые не устаревают. Так что, образно говоря, я ищу как раз таких девушек и такие вот письма. И пишу истории о них.

Сколько историй в твоей книге?

Примерно столько же, сколько регионов в нашей стране. Более семидесяти больших глав плюс маленькие записи разговоров в пути.

Давай на секунду представим, что по ним решили снять фильм. Что получится? Комедия, драма, триллер?

Россию нельзя свести к одному жанру, она слишком разная. Даже в самые грустные моменты здесь всегда есть над чем посмеяться. И это здорово, потому что в слишком серьезном мире, где нет места веселью и шутке, остается разве что ползти на кладбище.