Москва вежливых людей

Но современный мегаполис — это в первую очередь связи между людьми, и именно от того, как они складываются, зависит фон жизни и уровень эмоционального комфорта его обитателей.

В советское время вежливость была избыточной опцией. В сфере обслуживания или лебезили, или сразу хамили. Профессиональная этика не требовала любезности, клиента не надо было очаровывать, он сам приползал и за колбасой, и за профессиональной помощью. Это ему надо было выделываться, чтобы получить лучший кусок и особенное отношение. Под знаменитую мантру «Вас много, я одна!» выросло не одно поколение советских медсестер и продавщиц.

Лебезили, когда обслуживали шишек. Шишек надо было уважать, но, поскольку их всегда побаивались, уважение, пропущенное через страх, сразу дистиллировалось в угодливость и холопство.

Так все десятилетиями варились в атмосфере унижения, хамства, страха и подхалимажа. Равнодушные и недружелюбные лица в присутственных местах не удивляют никого и сейчас. Но мир меняется. И поверх махрового старого хамства стала нарастать новая любезность.

Порой комичная, когда официант пафосного столичного ресторана нависает над вами с вопросом «Сударь, чего изволите на десерт?» или «Сударыня, не желаете ли откушать водочки?». И вроде бы обращение по высшему разряду, но только это так фальшиво и смешно, что в ответ хочется как следует выматериться и вернуться обратно в мир живых людей и нормальных разговоров.

Слащавый неотрегулированный подхалимаж вообще характерен для нашей люксовой сферы обслуживания. Из таких мест часто уходишь с головной болью, обалдев от назойливой любви, неотделимой, по мнению персонала, от пятизвездочного сервиса. Но это все особый мир элитных резерваций. В жизни все гораздо веселее и подвижнее.

Как бы я не ненавидела присутственные места и госучреждения, но за последние годы все эти службы одного окна, УФМС, ЕРЦ, МАДИ и прочие кафкианские заведения внезапно показали человеческое лицо и заговорили ласковыми голосами.

При мне молодая девчонка, сотрудница районного отделения «Мосэнерго», больше часа терпеливо и спокойно разбирала с подслеповатой и глуховатой посетительницей ее старые квитанции и бумажки. Потом еще и рецепт какого-то варенья из райских яблок записала со слов счастливой старушки. Не удивлюсь, если на следующий день ей эту банку варенья притащили на рабочее место.

В службе одного окна я всего минут двадцать потратила на то, чтобы сдать бумажки на новый паспорт. Мне все улыбались, со мной шутили, а когда я тупила, не кричали «девушка, не отрывайте меня от работы!», а помогали, чем могли.

Другое дело, что эта эйфория пока преждевременна.

Наше родное посконное хамство отступило, но не капитулировало. Электронные очереди теперь не дают по старинке побазарить на тему «вас здесь не стояло», но у тебя все равно есть все шансы нарваться на какую-нибудь старорежимную фурию с больной психикой и сложной судьбой. Эти мутанты советского разлива сидят в своих теплых щелях в ДЕЗах, регистратурах и нотариальных конторах, смотрят на вас, как на назойливого таракана. Им ничего не хочется для вас делать, и все ваши вопросы вызывают у них только раздражение и желание раздавить вас каблуком.

Их не пугает, что «для улучшения качества обслуживания все разговоры прослушиваются». Им плевать на новые времена и этику общения. Вполне возможно, начальство и натаскивало их не относиться к клиентам, как к собакам, но им и начальство не указ.

И тут надо понимать, что есть реально замордованные неотрегулированной производственной нагрузкой люди, как те женщины, которые глубокой ночью с алыми от усталости глазами сидели в холодной будке на краю промзоны. Они от руки заполняли бумаги толпе проштрафившихся водителей, параллельно вяло отбрехивались от тех, кто орал сначала на автомат, а потом на них, за то, что невозможно получить сдачу со своих пяти тысяч. Этих реально жаль. Они крайние. Уставшие винтики безжалостного ко всем участникам механизма, за организацию которого, по хорошему, должны отвечать совсем другие люди.

Но есть и наши, фирменные, потомственные хамы и хабалки, которых родители и система воспитали так, что их вообще нельзя подпускать ни к людям, ни к детям, ни к больным, ни к здоровым.

Вообще, надо сказать, бюрократы и сотрудники, которые должны заниматься вашими вопросами и проблемами, во всем мире рискуют оказаться гадкими персонажами. В Германии мне однажды битый час скалились в лицо, но под бредовым предлогом не сделали ровным счетом ничего из того, что должны были сделать. Да, там подобное отношение особенно удивляет, потому что ты быстро привыкаешь к любезному мурлыканью, личной заинтересованности и неконфликтному подходу сотрудников даже в разборе потенциально конфликтных ситуаций. Во многих конторах Берлина чиновники обязаны работать с открытыми дверями кабинетов, и к этому тоже довольно быстро привыкаешь.

Но, если честно, хамят везде. И пограничник в JFK однажды разговаривал со мной так, словно я нелегально пытаюсь пересечь границу с АК-47 в ридикюле. А это было еще задолго до Трампа.

У отечественного хамства крепкие советские корни. Они еще не скоро отсохнут и отвалятся. Их массовому отмиранию хорошо поспособствовало бы развитое чувство собственного достоинства, которое формирует и внутренний мир человека, и его манеру общения с посторонними.

Без него любезность часто принимает фальшивые и комичные формы и люди превращаются в роботов, механическими голосами спрашивая: «Располагаете ли вы, Этери Омаровна, временем, чтобы сейчас со мной побеседовать?». Как же хочется сказать в ответ «вежливому сотруднику»: «Леха, родной, ну ты что, меелафон проглотил? Давай поговорим, как нормальные люди!».

С другой стороны, возможно, на месте Лехи вскоре действительно окажется умный андроид, какой-нибудь Л-ха 523/4. И там уже потребуется не достоинство и вежливость, а точные инструкции.

Но пока люди имеют дело с людьми, они должны быть внимательны друг к другу. И по долгу службы, и по велению души.

У андроидов ее уже точно не будет.