«Заниматься современным искусством неприлично»

На стене дома №9 в 4-м Самотечном переулке появился портрет писателя Варлама Шаламова на фоне его текста. Проект был приурочен к открытию обновленного музея ГУЛАГа. Художник Zoom рассказал МОСЛЕНТЕ, почему он выбрал образ Варлама Шаламова, как проходила работа над фреской и почему он сторонится современного искусства.

— Вы позиционируете себя как уличный художник. Как к вам попал этот городской проект?

С ним произошла сказочная история. Варлам Шаламов — это мой кумир из тех, которых я могу назвать среди своих условных современников. Этот человек у меня на иконостасе. И когда осенью мне позвонили люди и задали вопрос, не хочу ли я сделать что-то для музея ГУЛАГа, я сразу понял, что и как я буду делать, и эскиз я им отдал на следующий день. Меня просто вырвало Шаламовым. Многие говорят, мол, вот Zoom занялся заказухой… Но это не заказуха, я очень хотел сделать фреску с ним, но легально, думаю, у меня это никогда бы не получилось. Поэтому когда мне сделали такое предложение, я ни секунды не задумывался. Это был большой подарок лично мне, и я надеюсь, что в музее ГУЛАГа довольны моей работой.

**— Какие задачи перед вами ставил музей? **

Ребята готовились к реоупенингу музея ГУЛАГа и хотели в честь открытия украсить фресками три стены жилых и административных зданий, расположенных в районе музея.

— Вам было легко прийти к общему решению по проекту?

Когда я собирался к ним на встречу, я представлял, что это будут старые диссиденты и кашляющие бабушки, но когда я зашел на административный этаж музея, я увидел там стоянку самокатов. Это так приехали сюда директора и научный отдел. Музеем ГУЛАГа занимаются люди нового поколения, и он получился очень интересный. Смотрится как какой-то европейский культурный объект, в котором нет затхлой пыли. Мы сразу нашли общий язык. Они меня ни в чем не ограничивали.

**— То есть Шаламов — это именно ваша идея? **

Шаламов мне близок по нескольким причинам. Во-первых, несмотря на ту жесть, про которую он пишет, его «Колымские рассказы» делают тебя сильнее. Я считаю, что это очень светлая книга, которая показывает, что человек даже такое может пережить, остаться человеком, сохранить лицо. Шаламов научил меня мерить все не от 100, а от нуля, и уметь радоваться в самых сложных, фантастически тяжелых условиях. Это один из немногих людей, который выжил и рассказал о лагерях без политической риторики. Он писал только о том, что было частью его опыта.

**— Расскажите о своей работе. Что это за текст? **

Это текст не из «Колымских рассказов». Это кусок письма Шаламова к знакомой про Колыму. Нам было важно, чтобы в тексте были слова «Колыма» и «лагеря», чтобы в комплексе это давало человеку картину того, кто этот человек, о чем писал Шаламов, каким образом он относится к музею ГУЛАГа.

**— А что представляла собой стена, которая была вам предложена заказчиком? **

Это административное здание 1900 года постройки. Площадь фасада — 14 на 20 метров, а в середине — окно, которое всем набило оскомину. Я с самого начала предложил не драматизировать эту ситуацию, хотя, конечно, окно на эскизе оказывалось то на щеке, то на лбу, то над глазом. Но это часть городского ландшафта. Не надо бояться окон, антенн, труб — это и есть стрит-арт. Меня не испугал и достаточно страшный, с типичными грязными прожилками вид фасада: он очень подходил по стилистике изображения в целом. Грязь и кирпичи — это очень похоже на старый желтый листок бумаги, на котором набивают текст на печатной машинке.

Интересно, что когда в работе над фреской я дошел до окна — оно открылось, и человек предложил чаю.

— Насколько мне известно, раньше на этой стене была другая фреска?

Да, здесь была работа Анатолия Akue «Высший взгляд». Есть некоторые претензии, что я ее закрасил. Об этом я могу сказать, что, во-первых, я стену не выбирал. Когда я пришел на объект, она уже была закрашена краской. Но даже если бы я знал о фреске Akue заранее, я бы все равно это сделал. Его работа была сделана в 2013 году, и городские власти давали ей год. Поэтому никаких претензий к себе от поклонников творчества Akue я не принимаю, хотя к его деятельности отношусь с уважением. .

**— А вам лично нравилась та фреска? **

Не скажу.

— Опишите процесс создания фрески.

Самая сложная часть — это работа с трафаретами. Чтобы набить весь текст, мне понадобилось 50 оригинальных трафаретов из прозрачного пластика для каждого символа: большие буквы, маленькие, знаки препинания. Я работал в люльке на автовышке небольшого размера. В течение двух дней я пробил весь текст. На третий рисовал уже изображение Шаламова. Текст служил разметкой для портрета.

Возможно, я бы хотел, чтобы текст читался чуть лучше. Хотя то, что сейчас человек пытается прочитать что-то по контексту, — это хорошо, это качает мышцы в его голове. Кстати, наша фреска находится напротив школы, и мы очень хотели, чтобы дети из окон это изображение видели.

— Каков срок годности этой фрески?

От трех до пяти лет в зависимости от погодных условий.

— А что с другими фасадами?

Насколько я знаю, работа по другим фасадам для Музея истории ГУЛАГа продолжается. Они будут реализованы в следующем году.

**— Как ты относишься к тому, что все больше фасадов зданий в рамках городских проектов украшают граффити? **

Я рукоплещу. Это делает наш город красивее. Такую задачу я стараюсь реализовать на своем уровне, а так как у нас совпадают вибрации с ответственными товарищами наверху — я могу этому только аплодировать. Понятно, что мы не можем сразу стать самым классным городом мира с точки зрения графики. Нам еще есть чему поучиться у Лондона или Берлина.

**— Многие фасады украшают абстрактные работы. Вам они нравятся? **

Есть люди, которые работают в концепции «поток сознания»: некие бесформенные цветовые пятна, какие-то формы — это все, что по смыслу укладывается в термин «современное искусство», от которого я держусь как можно дальше. Такое искусство может существовать только в интерпретации кураторов, которые к таким работам напишут какой-то большой глубокомысленный текст. Это для меня неинтересно. Вы меня извините, но я считаю, что заниматься современным искусством неприлично.

Я сам могу писать очень крутые тексты. И как человек, который долго находится в художественной среде, я могу продать любой кусок говна и докажу всем, что это крутой арт: «Посмотрите, как графично легли кластеры говна, каков эстетический посыл, вы — ограниченный человек, если вы не видите...». Я считаю, что если ты работаешь на определенную аудиторию, на тысячи людей разного культурного уровня, которые проходят по улицам, неприлично жеманничать, употреблять слова, которые они заведомо не поймут, но при этом за их счет выглядеть необыкновенно умным и продвинутым. «Да, многие этого не понимают, но это ведь всего лишь люди с улицы…». Это не мой путь. Надо говорить на языке людей, к которым ты обращаешься.

Я считаю, что возможность обратиться к большой аудитории — это дар, который я сам себе подарил, рисуя на стенах города, и хочу им воспользоваться не для того, чтобы доказать нескольким культурным сотрудникам, что я перспективен, чтобы меня продвигать в зарубежных галереях. Не это интересно. Интересно высказаться, и чтобы при этом тебя поняли. Вот стрит-арт — это для людей. Это очень честный жанр. Ему не нужны интерпретаторы. Люди сами скажут, поняли они тебя или нет, для этого в современном мире есть много инструментов.

**— Кого бы вы еще хотели набить? **

Мне интересна работа с иконическими образами, которые понятны людям, живущим со мной в одном городе, конкретно, в Москве. В первую очередь, это образы из нашего кино. Какие классные Вицин, Моргунов и Никулин, какой прекрасный Барон Мюнхгаузен Янковского или «Неуловимые мстители», помните?

Эти образы никем не канонизированы — они живут в головах или в фотожабах. Но мне хочется вытащить их, потому что они могут нас объединить. Таких образов сотни, я собираюсь продолжить «раскопки».

**— Но эти персонажи не укладываются в общий ряд с Варламом Шаламовым. Все-таки фреска, о которой мы говорили, несла в себе некую социально-просветительскую функцию? **

Эта работа исключение. Я бы и так ее сделал. Просто нашлись люди, которые тоже хотели, чтобы я ее сделал, поэтому получилось сделать легально.

**— Она так и останется исключением? **

Мне сложно сейчас говорить. Посмотрим. Я бы с удовольствием сделал Сергея Довлатова. Я считаю его вторым писателем после Шаламова, которому бы я позвонил. Как сказал Курт Воннегут, хороший писатель — это тот, которому хочется позвонить по телефону. Он, кстати, сказал это именно про Довлатова.