«Где правда, где ложь — непонятно…» Как и над чем смеялись 1 апреля до и после прихода советской власти
«Веселый фарс лучше скучной трагедии»
В 1845 году Николай Некрасов вздумал выпускать юмористический журнал при участии петербургских и московских авторов. Об этой идее Федор Достоевский писал брату Михаилу, тоже писателю: «…Название его "Зубоскал"; дело в том, чтобы острить и смеяться над всем, не щадить никого, цепляться за театр, за журналы, за общество, за литературу, за происшествия на улицах, за выставку, за газетные известия, за иностранные известия, словом, за все, все это в одном духе и в одном направлении…»
Объявление о выходе «Зубоскала» было напечатано в ноябрьском номере журнала «Отечественные записки» за 1845 год. Однако на неосторожную фразу «"Зубоскал" будет смеяться над всем, что достойно смеха» обратила внимание цензура. И запретила издание журнала, даже не дождавшись выхода первого номера.
Однако Некрасов, человек упорный и настойчивый, решил выпустить альманах «Первое апреля».
Он был разрешен цензурой и поступил в продажу аккурат 1 апреля 1846 года. На издание «Первого апреля», в который вошли стихи и проза, откликнулись критики, среди них был доблестный рыцарь литературы Виссарион Белинский: «Забавный фарс лучше скучной трагедии, веселая шутка лучше серьезной, но пустой книги: это неоспоримая истина. Крепкий сон — хорошее дело, но зевота — одно из самых дурных положений человека, особенно зевота от драмы или важной книги. Смех — тоже одно из лучших благ жизни… особенно смех от умной шутки, забавной книги. Кто любит смеяться таким смехом, для того "Первое апреля" будет прекрасным поводом удовлетворить этой веселой и счастливой склонности. Вся эта книжка — не больше как болтовня, но болтовня живая и веселая, местами даже лукавая и злая…»
«Скажите вы, что не берут в России взяток...»
В России остряки всегда с нетерпением ждали Дня дурака, как его называли, чтобы отвести душу. По этому поводу поэт Алексей Апухтин написал стихотворение «Первое апреля». Там были такие слова:
Сегодня можно говорить
Всю правду, метко в друга целя,
Потом все в шутку обратить:
«Сегодня первое апреля».
Сегодня мне скажите вы,
Что не берут в России взяток,
Что город есть скверней Москвы,
Что в «Пчелке» мало опечаток,
Что в свете мало дураков...
Вполне достигнете вы цели,
Всему поверить я готов, —
Сегодня первое апреля.
Рассказ «Первое апреля» был и у писательницы Тэффи. Он открывался такими словами: «1-е апреля — единственный день в году, когда обманы не только разрешаются, но даже поощряются. И — странное дело — мы, которые в течение трехсот шестидесяти пяти, а в високосный год трехсот шестидесяти шести дней так великолепно надуваем друг друга, в этот единственный день — первого апреля — окончательно теряемся…»
Суть рассказа такова: муж пытается разыграть жену — сообщает ей, что финансовое дело, на которое он возлагал столько надежд, не выгорело, и он стал банкротом. Супруга устраивает ему шумный скандал и вопит, что уходит от него. После этого муж признается, что это была первоапрельская шутка и на самом деле его карман набит деньгами. Жена тут же выходит из положения и с улыбкой сообщает, что ее гнев был наигранным и она любит мужа — с деньгами или без них. Где была правда, где ложь — непонятно…
«300 человек в принудительных объятиях»
Традиция разыгрывать людей 1 апреля хранилась и развивалась. В романе «Золотой теленок» Ильи Ильфа и Евгения Петрова есть такие строки: «…Что же касается сослуживцев, то это были люди серьезные и шутили только раз в году — первого апреля. Да и в этот день веселых забав и радостных мистификаций они оперировали только одной печальной шуткой: печатали на машинке фальшивый приказ об увольнении Кукушкинда и клали ему на стол. И каждый раз в течение семи лет старик хватался за сердце, что очень всех потешало».
Книга, как известно, потрясающе смешная. Не менее чем другое творение литературного дуэта «Двенадцать стульев». Но запаса юмора у обоих было столько, что они щедро рассыпали его в разговорах с приятелями и знакомыми, в газетных фельетонах, письмах. Ильф писал: «В Москве легко смеяться и легко волноваться. Я уже год здесь. Я уже больше не ошеломленный провинциал. И все-таки у меня к Москве тесная и теплая любовь».
Ильф и Петров вообще много писали о столице — с пристрастием и симпатией. Впрочем, в своих фельетонах давали волю своему острому языку. Вот, к примеру, их «мнение» о вечно переполненном московском трамвае: «300 человек в принудительных объятиях друг у друга едут по своим делам. Конечно, идет обмен разными репликами, раздаются крики с мест, слышатся стоны, кряхтение и, наконец, голос доведенного до отчаяния кондуктора, который вдруг заговорил стихами: "Двиньтесь, граждане, вперед, станьте между лавочек…"»
И еще: «Если вам у Смоленского рынка нужно сесть в трамвай номер 4, а там, кроме четвертого, проходят еще пятый, семнадцатый, пятнадцатый, тридцатый, тридцать первый, Б, Г и две автобусных линии, то уж будьте уверены, что сначала пройдет Г, потом два пятнадцатых подряд, что вообще противоестественно, затем семнадцатый, тридцатый, много Б, снова Г, тридцать первый, пятый, снова семнадцатый и снова Б. И вот когда вам начнет казаться, что четвертого номера уже не существует в природе, он медленно придет со стороны Брянского вокзала, увешанный людьми…» На всякий случай, Брянский вокзал вчера — это Киевский сегодня…
«Потерпевший был сдан в утиль»
Ильф и Петров писали и о другой тесноте, но той, что сплачивает людей и заставляет совершать невероятные поступки: «Со всех сторон на Страстную площадь стекаются любители футбольной игры, юные и пожилые ревнители физкультуры. Отсюда на стадион "Динамо" ведет прямая дорога. Отсюда многотысячные толпы идут напролом.
Именно здесь, на этой прямой, образованной из Тверской улицы, Ленинградского шоссе и «показательного километра», произошел первый и пока единственный в мире случай, когда пешеходы задавили автомобиль…
Драма разыгралась на «показательном километре». Нетерпеливые ревнители футбола, завидев шероховатые серые бастионы «Динамо», просвечивавшие сквозь кущи Петровского парка, развили недозволенную скорость и мгновенно смяли мирно пересекавший дорогу «фордик», модель «А». «Форд» визжал, как зайчик. Но было поздно. По нему прошло пятьдесят тысяч человек, после чего потерпевший, естественно, был сдан в утиль…»
То, что запечатлел литературный дуэт, не устарело. Люди, жившие во времена Ильфа и Петрова, ушли, но на их место пришли другие, очень похожие или даже абсолютные близнецы. Ведь меняется время, его фон, одежда, песни, танцы, мчится вперед прогресс, но характеры людей, привычки остаются. Мы по-прежнему, что бы ни происходило, смеемся. Без этого человек просто не может. Смех — лучшее на свете лекарство, к тому же — бесплатное. С первым апреля, дамы и господа!