«Многие в Москве модничали, но чтобы так, как Гоголь…» Какой была столица родившегося 215 лет назад писателя

Москва родная, привычная

Белокаменная была для писателя городом, куда, по его словам, «едешь прямо домой, а не в гости». Так и было — здесь Гоголь был оценен по достоинству, отыскал верных читателей и зрителей своих пьес.

Москва пленила Гоголя. Он с пристрастием озирал ее, изучал убранство, «дабы окунуться покрепче в коренной русский дух». Черкал в записной книжке: «Никола в Столпах. В Кривом переулке близ Успенья. Мартын исповедник… Фили, церковь, кладбище, три версты; Кунцево, семь верст… Измайлово. Собор. Виноградный сад. Черкизово — патриаршее село. Коломенское — шесть верст…»

Интересны сравнения Гоголя двух городов, где он жил: «Петербург — аккуратный человек, совершенный немец, на все глядит с расчетом и прежде нежели задумает дать вечеринку, посмотрит в карман; Москва — русский дворянин, и если уж веселится, то веселится до упаду и не заботится о том, что уже хватает больше того, сколько находится в кармане; она не любит средины…»

Собственным жильем Гоголь так и не обзавелся, возможно, потому что был одинок, да и не отпускала его охота к перемене мест. Обитал у друзей, которые почитали за честь принимать его.

В кругу друзей

Сблизился Гоголь с историком, издателем журнала «Москвитянин» Михаилом Погодиным. В его доме в Хамовниках для писателя было приготовлено все необходимое. Здесь он подолгу жил и творил, разумеется, — привычная его поза — у конторки с пером в руках.

Устав от сочинительства, Николай Васильевич отправлялся гулять по Москве. Знакомые кланялись, чужаки застывали от удивления, поражаясь необычности его одеяния. Многие в Белокаменной модничали, но, чтобы наряжаться так, как Гоголь… Впрочем, к экстравагантным костюмам писателя мы еще вернемся.

Иногда он гулял подолгу и возвращался домой затемно. Заглядывал то к писателю Михаилу Загоскину в Денежный переулок, то к его тезке — актеру Щепкину из Малого театра в Малый Каретный переулок. Или отправлялся на Спиридоновку к поэту Ивану Дмитриеву. Впрочем, круг знакомых и друзей Гоголя был неизмеримо шире.

Однако не всегда прогулки Гоголя затягивались. Порой, едва выйдя за порог, Николай Васильевич возвращался, если озаряла его счастливая мысль. И, чтобы не потерять ее, спешил к перу и бумаге.

С друзьями не только балагурил, но и читал им свои сочинения. Делал это с неподражаемой интонацией, в лицах, подкрепляя текст мимикой. Щепкин восхищался: «Подобного комика не видал и не увижу!» Актеров Малого театра, игравших в его пьесах, Гоголь наставлял, как нужно исполнять свои роли. Однако доволен был лишь игрой Щепкина. Прочих лицедеев корил — в их игре было больше карикатурности, чем достоверности.

Тем не менее спектакли имели успех, а «Ревизор» и вовсе шел с аншлагом. Московский журнал «Молва» писал: «Посмотрите, какие толпы хлынули на его комедию, посмотрите, какая давка у театра, какое ожидание на лицах!..»

Макароны с перцем

Каким даровитым был Гоголь как писатель, знают все, и потому не стоит повторяться. Вспомним, что у Николая Васильевича были и другие способности. Известно, что он недурно рисовал и оставил несколько рисунков, в том числе затейливый портрет Пушкина.

Показал себя Гоголь и как отменный кулинар. Он готовил мороженое, пек пряники, крендели, булочки. Из Италии привез пристрастие к макаронам, равиоли, ньокки и другим блюдам из теста. Стряпал всегда сам, утверждая, что пасту в России никто не умеет готовить.

Писатель Сергей Аксаков «подумал, что если б судьба не сделала Гоголя великим писателем, то он был бы непременно артистом-поваром. Как скоро оказался признак, что макароны готовы, то есть когда распустившийся сыр начал тянуться нитками, Гоголь с великою торопливостью заставил нас положить себе на тарелки макарон и кушать. Макароны точно были очень вкусны, но многим показались недоварены и слишком посыпаны перцем».

Шейные платки из кисеи и батиста

Щеголем он был изрядным. Что-то для себя покупал, но многое шил и вязал сам, причем со знанием дела. Эту способность перенял Гоголь у своей матушки Марии Ивановны.

Писатель и литературный критик Павел Анненков вспоминал, что «с приближением лета он (Гоголь — прим. «Мосленты») начинал выкраивать для себя шейные платки из кисеи и батиста, подпускать жилеты на несколько линий ниже прочих, и занимался этим делом весьма серьезно. Я заставал его перед столом с ножницами и другими портняжными материалами, в сильной задумчивости».

Заботился Гоголь не только о собственной персоне. Обшивал любимых сестер, которых у него было четыре, заказывал им обновки. «Брат одевал нас всегда по своему вкусу, и мы неизменно являлись всюду в одних и тех же костюмах — любимых брата — белых муслинных платьях», — вспоминала одна из сестер, Елизавета Васильевна.

Тяжкий удар судьбы

Последние четыре года Гоголь жил в доме графа Александра Толстого на Никитском бульваре, где сейчас мемориальный музей писателя. Ему отвели три комнаты: прихожую, гостиную и кабинет-спальню.

О нем, как всегда, по-доброму заботились, но печаль все сильнее точила его. Анна Вильегорская отказалась выйти за него замуж. И с доброй знакомой, женой поэта и художника Хомякова Екатериной, случилось несчастье: она простудилась, подхватила горячку — и доктора не смогли ее спасти.

Для Гоголя это был тяжкий удар — в уютном доме Хомяковых на Собачьей площадке, близ Арбата, он часто бывал и душевно беседовал с хозяйкой. После ее ухода Николай Васильевич ощутил и подле себя дыхание смерти.

Охваченный отчаянием, он сжег рукопись продолжения «Мертвых душ». Слуга Семен Григорьев молил Гоголя опомниться, но тот не желал слушать. Поджег свечой связку тетрадей и… После этого лег на диван и заплакал.

В скорости в том же доме сгорела и сама жизнь гения.

Судьба двух изваяний

Памятник Гоголю изваял известный скульптор Николай Андреев. Открытие состоялось 115 лет назад, 26 апреля 1909 года, на Пречистенском, ныне Гоголевском, бульваре при большом стечении публики. События, приуроченного к 100-летию писателя, ждали, предвкушали увидеть нечто особенное.

Когда с памятника сорвали покрывало, воцарилась тишина. Прошло еще несколько минут, и в толпе началось волнение — Гоголь, автор комедий и наполненных юмором рассказов, предстал согбенным, усталым. Вот впечатление одного из современников: «…мрачная фигура; голова, втянутая в плечи, огромный, почти безобразящий лицо нос и взгляд — тяжелый, угрюмый, выдающий нечеловеческую скорбь...»

Посыпались протесты, на голову ваятеля обрушились упреки и проклятия. Монумент требовали убрать с глаз долой. И ропот не утихал много лет. Однако памятник простоял 42 года, ровно столько, сколько прожил писатель.

Но в конце концов участь монумента была решена. Приговор ему вынесла «Правда», написавшая, что «памятник искажает образ великого писателя, трактуя его как пессимиста и мистика». Впрочем, поговаривали, что окончательное решение вынес Сталин, каждый день проезжавший мимо памятника, который портил ему настроение.

В 1952 году памятник Андреева с Гоголевского убрали и отправили в «ссылку» в Донской монастырь. Но спустя несколько лет «реабилитировали» и снова установили — на сей раз на Никитском бульваре перед домом, где Гоголь жил последние годы. И теперь он там думает свою горькую думу…

На тенистом бульваре водрузили монумент Николая Томского. В его исполнении писатель предстал бодрым, излучающим оптимизм. Выходило, что спустя много лет после своей кончины писатель встал в ряды строителей новой, счастливой жизни.

Бронзовый Гоголь возвышается на Гоголевском по сей день. И словно призывает людей, идущих мимо, забыть печали, вспомнить его героев. Мы хохочем над их проделками, а писатель нас укоряет: «Чему смеетесь?» И указывает с усмешкой: «Над собой смеетесь!»

И впрямь так — Городничие, Хлестаковы, Чичиковы, Плюшкины и прочие персонажи Гоголя живут среди нас. Переоделись, причесались, но, так же как в далекие времена, ловчат, хитрят, обводят простаков вокруг пальца.