«Диктатор? Что вы!»

Гладстон Махиб

Меня восхитило, что когда Дмитрий Владимирович брал меня к себе на курс, он сумел преобразовать все мои страхи во что-то позитивное, показав, что то, что я считал проблемой, на самом деле — мой плюс. Вообще его сила в том, что у него к каждому есть индивидуальный подход. Каждого участника Мастерской он воспитывал по-своему, каждому давал то, что нужно именно ему, и каждого ограничивал в том, в чем было необходимо ограничить именно этого человека.

Взять меня. Когда я только поступил к нему на курс, я был невероятно зажат и страдал от кучи комплексов, и Брусникин меня берег. Потом, наоборот, он стал постоянно бросать меня в «бой». Следом в «бой» начал рваться уже я сам, а он меня тормозил, и меня это очень обижало. «Мир несправедлив!», — думал я. Но оказалось, что все было правильно. Почему?

У нас очень свободная творческая атмосфера и, одновременно, очень высокая степень свободы от пошлости. Я уверен, что никто из Мастерской не станет сниматься в чем-то непотребном, играть в чем-то сомнительном, потому что Брусникин воспитывает у нас вкус и учит отказываться от соблазнов.

Анастасия Великородная

Мне очень нравится это ощущение: я играю в театре, который сама и создаю, потому что являюсь одной из составляющих частиц, элементов этого театра. Он из нас состоит. Из всех одновременно и из каждого в отдельности. У каждого из нас есть возможность привнести в общее дело что-то свое. Реализовать любую идею, практически любой замысел. И такая свобода – невероятный кайф, хотя от нее немного разбегаются глаза.

Диктатор? Что вы! «Диктатор» — самое последнее слово, которое можно применить к Дмитрию Владимировичу. Он, наоборот, любит людей объединять, вовлекать, поощрять, слушать и слышать, доверять им. Этот стиль — нечто абсолютно противоположное «диктатуре», это другой уровень. Поэтому между нами всеми тут возникли уже почти что родственные отношения.

Ни в какой другой профессии с человеком не случается столько необъяснимого и прекрасного. Даже, пожалуй, волшебного. Главная ценность — этот всегда непредсказуемый энергетический обмен, диалог со зрителем, с пространством, с материалом, и с самим собой. И еще, в этой профессии — нет возможности остановиться, потому что ты всегда, так или иначе, находишься в поиске. И ты все время по-разному смотришь на ситуацию. В этом — жизнь.

Алиса Кретова

Мы с Дмитрием Владимировичем люди разных поколений, но, если правильно соблюдать субординацию, то все становится понятно и удобно. Он — человек, очень долго занимавшийся саморазвитием, а теперь дающий возможность развиваться другим. Да, он выставляет некоторые границы, но они адекватны: если, к примеру, он видит, что человек работает над собой, пусть даже это происходит и вне Мастерской, он не будет возражать, но если ты отчалишь на банальное зарабатывание денег, серьезного разговора не избежать…

Я долго пыталась понять, в чем заключается именно наша фишка. Думаю, она — в стихийности. На первом семестре мы ставили греческие трагедии, и вдруг в следующем — новую драму. Мы постоянно подхватываем новые идеи Брусникина, а после вместе «отвечаем за базар». Впрочем, и Вселенная, говорят, возникла совершенно стихийно…

Мое пребывание в Мастерской очень спорно, я не могу представить, что буду работать тут, скажем, в 35 лет, но я не знаю, в каком бы еще театре в принципе хотела бы работать. Пока мне тут комфортно и, более того, я чувствую, что реализовываюсь — например, как режиссер. Хотя все это происходит спонтанно. Как возникла история со срежиссированным мной спектаклем «Девушки в любви»? Так же. Я делала ремонт дома, когда меня внезапно позвали на читку. Я опоздала, прибежала с грязной рубашке и с побелкой в голове. «Как тебе пьеса?», — сходу спросил Брусникин. Я честно ответила, что не понимаю, чтобы я там смогла сыграть. Тут он и сообщил, что играть мне там ничего не нужно, потому что я буду ее ставить.

Это вопрос не тщеславия, а поиска своего места в обществе. Когда мы учились, с этим было проще: общество постоянно раздирали разнообразные волнения, и зеркалить то, что происходит в социуме не составляло особого труда. Сейчас создать информационную волну, о которой бы все говорили, стало сложнее, и это мне кажется очень интересным делом и максимально правильным вектором.

Яна Енжаева

Дмитрий Владимирович мне — как отец родной! Я могу ему сказать, что мне страшно, что я чего-то боюсь. И он тут же начинает разговор, необходимый именно в этот момент, потому что прекрасно чувствует людей, знает, что я хочу услышать, чем меня можно подбодрить, чтобы я сказала «уууух!» и пошла делать дела. Причем, свой подход у него есть к каждому.

Может быть это звучит несколько высокомерно, но, возможно, мы все уже привыкли к тому, что нас постоянно обсуждают — мы же на сцене со второго курса. Это стало как бы в порядке вещей, хотя, конечно, это по-прежнему приятно.

Что нас всех объединяет мне сложно сказать, потому что мы все такие разные… Но у нас есть общее дело! И еще нас окружают очень добрые, умные и правильные люди. Без них нашей Мастерской просто бы не было, потому что именно с их помощью мы и делаем то, что делаем — современный театр, нужный человеку.

Страх при выходе на сцену возникает постоянно. Но если он когда-то пропадет, я тут же перестану этим заниматься и уйду из профессии, потому что страх — признак того, что я живая, что мой организм реагирует на то, что я делаю. И это правильная реакция, ведь, например, роль в спектакле «Девушки в любви» буквально перевернула всю мою жизнь — причем, еще на этапе репетиционных читок. У меня тогда изменилось сознание, поменялось отношение к работе.

Я раньше много снималась в кино, причем в достаточно посредственных картинах. А после этого спектакля меня перестали брать на такие роли: мол, у меня глаза стали слишком умные. Я не снимаюсь уже год, зато чувствую, как благодаря той работе над собой, которую совершила в «Девушках в любви», сильно выросла как театральная актриса. И меня это радует

Алексей Любимов

Мы популярны — это факт. Но он существует где-то вне меня, потому что мне куда интереснее то, что происходит в Мастерской, чем то, что творится вокруг нее, мне важнее, как я сыграть спектакль, чем то, как к этому отнеслись другие.

Мне сложно сказать, чем мы отличаемся от других, но я понимаю, что существуют некие реперные точки, определяющие нашу суть.

И еще: совершенно точно мы — искренние, причем это относится ко всему: и к нашей игре, и к отношениям с Брусникиным, который для всех нас является центрообразующей фигурой. Для меня он — человек невероятно авторитетный, но — не авторитарный, то есть я могу с ним спорить, что-то доказывать, пытаться в чем-то его убедить, быть с ним в диалоге, а это очень важно.