«Я всегда любил женщин с вкусным запахом». Что говорил Римас Туминас о любимых героях, Москве и своей семье

Про Чехова в Литве и публику, которую не обманешь

Когда я поступал на режиссерский факультет ГИТИСа, а до этого работал актером, точно знал, что хочу поставить Чехова. В 1990 году я создал Малый Вильнюсский театр, и первой постановкой был «Вишневый сад». Замечу, что все литовцы знали русский язык и русских писателей.

В 1939 году, когда русские вошли в прибалтийские страны, именно литовцы быстро начали учить русский язык, в отличие от латышей и эстонцев. Поняли, что русские пришли надолго. В 1991 году в Литве начались известные революционные события, и я хотел снять с репертуара «Вишневый сад». Думал, зачем раздражать людей? Но билеты на спектакль каждый раз раскупали. Литовская публика продолжала идти на Чехова. Тогда я понял, что между идеологией и культурой — большая разница. Публику не обманешь.

Я поставил все пьесы Чехова во многих странах мира. В его произведениях больше всего воздуха, кислорода. Тяжело больной писатель, драматург дал нам столько воздуха, что мы обязаны жить долго и счастливо. В какой-то момент я подумал, сколько уже можно ставить Чехова? Есть же другие драматурги. Но каждый раз неизбежно возвращался именно к нему.

Про фильм, который так и не случился

Были мысли экранизировать пьесу «Дядя Ваня» с Джеком Николсоном в роли профессора Серебрякова, но все не доходили руки. Периодически возвращался к этому замыслу и натыкался на проблемы. Несмотря на то что у меня есть диплом режиссера телевидения, я так и не снял ни одного фильма.

Зато я — большой поклонник хорошего кинематографа. Люблю фильмы Федерико Феллини и Микеланджело Антониони, раннего Никиты Михалкова.

Про маму и самое важное для человека

Моя мама — русская женщина Вероника или Вера — была очень добрым и мужественным человеком. Она воспитала нас с братом практически одна. Мама много работала, спала по три часа в сутки и никогда не жаловалась.

Однажды она забыла меня, младенца в одеяльце, на огороде, и я пролежал там много часов. Заработалась.

Мама умела ждать и терпеть. Со временем я понял, что терпение — это главное качество для человека. А еще раньше осознал, что терпение — самое важное качество для режиссера. И я стал учиться быть терпеливым. В терпении и заключается сила. Поэтому я говорил, что моя тактика — нежная сила театра.

Несколько раз мама была на моих репетициях и всегда говорила: «Зачем ты мучаешь артистов? Жалко их». Мама не понимала, что театр — это театр, и без мучений ничего не получается. А русский человек славится своим терпением. И в этом — его сила, а не слабость.

Про героев, эгоизм и пятый акт Шекспира

В моем характере больше мужских качеств, которые достались мне от отца-литовца и от его родителей, от народа с большой историей рыцарства. Для меня рыцарь — герой в прямом смысле слова.

Весь наш мир застрял в третьем акте трагедии Шекспира из-за тотального эгоизма. Шекспир уже давно написал пятый акт, но мы все еще делим земли, деньги, наследства. Правда, шестого акта, гармоничного идеального мира Шекспир не написал. Но есть пятый акт, где можно жить нормально, без вражды и ненависти.

Про влюбленность в Москву

Москву я полюбил с первого взгляда. Вышел на Рижском вокзале с чемоданчиком отца, увидел все это великолепие и влюбился, как мальчишка. На тот момент Вильнюс и театр мне надоели.

Я приехал в Москву и сразу пошел на Арбат, в ГИТИС. Боялся, что не примут документы. К счастью, приняли. После школы хотел быть летчиком, но что-то не так было с моими документами. Не взяли меня в летное училище. С тех пор страх быть отвергнутым поселился во мне.

Тогда я не мог предположить, что буду жить на Арбате в своей квартире, что меня здесь будет знать, как говорится, каждая собака.

Арбат прекрасен в любое время года. Арбат — праздник, который всегда с тобой. На Арбате жил Пушкин. Когда я ставил спектакль «Онегин», обращался в его музей-квартиру.

Люблю Москву за хорошее освящение, за огни большого города, за тепло. В Литве все экономят свет, тепло, воду, а в Москве — нет. Москва горит, светится, живет круглые сутки.

Про собственный снобизм, Китай, Францию и Италию

Люблю путешествовать, менять обстановку и вообще люблю все новое. Несколько стран поразили мое воображение. Одна из них — Китай. Я ставил там «Фауста» Гете.

Впервые я увидел Китай в 1988 году и тогда не понял уникальности этого древнего народа. Китайцы казались мне подражателями, а не творцами. В 2019-м я изменил свое отношение. А тогда, в конце 80-х, я был снобом. Критиковать другую страну, не зная ни ее историю, ни ее культуру, — признак невежества и дурного вкуса. Мы все страдаем от плохого вкуса, потому что мало знаем, мало видим, мало читаем, мало думаем. Ленивы и не любопытны, как говорил Пушкин. И слишком воинственны. Причем эта воинственность не имеет никакого отношения к рыцарству. Воинственность зачастую — от зависти, подлости, глупости.

Мало кто хочет узнавать друг друга, постигать, искать точки соприкосновения. Все это долго и трудно. Гораздо легче и проще — нахамить, оскорбить, убить словом. Все происходит с зарядом отрицания. С нигилизмом и неверием. Не доходят до автора, не доходят до эпохи, не доходят до музыки, не доходят до сути. Надо идти навстречу друг другу, а не хватать топор и рубить сплеча.

Для меня страна истинной свободы — Франция. Духом свободы пропитан весь Париж. Хотя как раз по духу мне ближе Италия. Итальянцы — невероятно уникальный народ. Лично для меня это самые загадочные люди.

Про построенный дом, дочерей, внуков и сад

Все делаю сам. Все умею. И починить, и приготовить, и дом построить. В детстве хотел быть скульптором, вылепил даже бюст Ленина, но его осмеяли и разбили.

Рыцарство — в аскетизме и скромности. Сейчас я могу многое выдержать и вынести. Но так было далеко не всегда. Я зарабатываю хорошие деньги, но лично мне они не нужны. Думаю о том, чтобы обеспечить внуков. Сам я очень сильно нуждался — голодал, бедствовал. У меня две дочери от двух браков, и они дружат как сестры. У них есть дети, и я хочу оставить им наследство и доброе имя.

Своими руками я построил дом, вырастил сад, у меня есть дети. Для меня это главное. Сад — моя отрада. Все лето провожу за городом, где занимаюсь деревьями. Один из моих любимых композиторов Верди, кстати, был еще садовником.

Про запах женщин и дурака Онегина

Всю жизнь преклоняюсь перед женщинами. Люблю женщин натуральных, простых, немного деревенских, с вкусным запахом.

В детстве наблюдал за женщинами, разглядывал их и изучал. Моя мама была портнихой, и к ней приходили женщины на примерку. Татьяна Ларина — мой идеал. Онегин — дурак. Не верю в то, что такой дурак способен на любовь. Им движет только тщеславие и гордыня. Почти все мужчины как Онегин. И я был таким. И мой отец был таким.

Женщина не может смириться с тем, что во всем есть конец и в любви тоже. Но в конце есть начало.