Опубликовано 26 февраля 2016, 12:00

«Я сказал, что вернусь туда только за миллион долларов»

Альпинист Владимир Шатаев о восхождении на Эверест и о том, что бывает, когда «гора не пускает»

Антон Белицкий / МОСЛЕНТА

Владимир Шатаев, 78 лет, альпинист

Я сам был на Эвересте, фильм «Эверест» смотрел три раза. Могу сказать, что на 90 процентов там всё правда. Единственное, удивительно, что они там все без очков, без рукавиц, во многих местах идут без касок.

На такой высоте без очков невозможно находиться, от солнца можно сразу зрение потерять. А про кислород всё правда, если человек не очень хорошо акклиматизирован, то зависимость от кислорода большая. Могут быть постоянные головные боли, рвота.

Известны случаи, когда иностранцы на Эвересте просто садились и умирали, не боролись за свою жизнь.

Я, например, с кислородом поднимался с 8300 метров. Я совершал туда восхождение в 1995 году с севера, со стороны Тибета. В фильме они поднимались со стороны Непала. Я бы сказал, что там чуть-чуть сложнее. Потому что там ледник Кхумбу. Перепад его высот где-то 600 метров, и он движется на метр в сутки.

Там есть трещины, которые постоянно растут. То есть альпинисты могут поставить лестницу, а потом прийти завтра, а она уже в трещину провалилась. В 2014 году там был ледовый обвал и 16 шерпов там погибло. Ну и в 2015 году в базовом лагере люди погибли из-за ледового сброса, но это произошло из-за землетрясения.

Мы поднимались туда тоже не без происшествий. Я был там от экспедиции Северной Осетии. В качестве тренера. Мы уже почти завершали акклиматизацию, но кислорода практически не было, его было сложно достать. Тогда мы попросили одного шерпу, Анкриту, поставить нам палатки на 7800 и на 8300 метрах. Он спускается вниз и говорит, что всё в порядке. Мы выходим на 7800, а палатки нет. Нас трое. Ну, думаем, до верха ещё часа три, пойдем.

На 8300 тоже палатки не оказалось. Шли мы без кислорода, и я очень плохо себя чувствовал. Почти попрощался с жизнью. Решили, что мешок спальный свой достанем, ляжем, будем умирать.

Ребята всё же нашли палатку, но она была не поставлена, а под камнем спрятана. Почему так произошло, мы узнали только потом. Кислородный баллон у нас только один на троих был, ночью мы им дышали.

На утро — вот тут уже мистика какая-то была — мне внутренний голос говорит: «поднимайся и иди наверх». Прошёл метров сорок и увидел: лежат 24 кислородных баллона. Это был наш шанс подняться наверх.

Где-то около 18:00 мы были уже на вершине. С погодой нам очень повезло, было не холоднее -20. Идём назад, и где-то на 8500 метрах у меня кислород кончается. Я спрашиваю у ребят, у всех запасные баллоны закончились. И прохожу буквально метров 50 и вижу, кислородные баллоны лежат.

Там раньше бивак был, люди начинали штурм вершины с этой высоты и оставляли начатые баллоны после ночёвки. Нашёл один — 50 атмосфер, все остальные были по 30, ну и как-то спустились мы в 22:00 к своему биваку.

Когда поднялся шерпа Анкрита с группой, я рассказал ему про оставшиеся наверху 12 баллонов. Но оказалось, что их там уже не было, за ночь унесла другая группа. Тогда Анкрите и пришлось рассказать про ещё одно место со спрятанными баллонами. Палатку он нам не поставил, потому что искал его.

Когда я спустился, подошёл к мисс Хоули, она записывает всех, кто поднялся и спустился, она сказала мне, что я второй человек в мире по возрасту, поднявшийся на Эверест. На тот момент рекорд был 60 лет, у испанца. Мне было 58 лет.

Я возвращался на Эверест спустя три года. Мои друзья меня уговорили, сказали, надо рекорд Гиннеса устанавливать. Я сказал, что вернусь туда только за миллион долларов, очень тяжело.

В итоге решил попытаться поставить рекорд. Более того, в базовом лагере я действительно заключил договор, что если я поднимусь на вершину и сделаю 12 снимков с определённой продукцией, получу миллион долларов. Но на вершину во второй раз я так и не поднялся, гора не пускала.

Во-первых, изменился состав экспедиции, во-вторых, фирма отказалась оплачивать расходы, затем сошли 98 лавин между непальской и китайской территорией. Потом я что-то съел, ещё до базового лагеря, и мой маршрут был — палатка-туалет-палатка. 8 апреля я вышел из базового лагеря один, потому что яки и мои напарники ушли раньше, и был вынужден идти сразу с 5200 до 6300 метров без акклиматизации в непогоду.

Я ещё шёл в кроссовках и чуть не погиб. В этот день моя супруга вернулась домой и увидела записку: «Уехал в Непал, буду 31 мая». Как она потом рассказывала, ей никогда не было так жутко за меня. Она пошла в церковь и поставила где-то семь или восемь свечей за здравие, а я в этот момент шёл и умирал. Я это только потом узнал. В итоге это всё сказалось, я заболел и уехал раньше, так и не дойдя до вершины.

Молодые альпинисты сейчас, конечно, ходят куда более сложные маршруты. Для нас в то время было очень сложно подниматься в Италии на стену Гран Капуцин, а теперь этот маршрут проходят свободным лазанием. Мы шли два дня с ночевкой, а они уже без ночевок проходят. Да и снаряжение сейчас значительно лучше.

У некоторых бывает страх высоты. А у меня в горах, даже когда подо мной пропасть в километр, ноль внимания. Привык. Но когда я учился в институте физкультуры, у нас была сдача плавания, прыгнуть с одного метра в бассейн для меня было очень сложно. Почему, я не знаю.

В этом году я планирую выезд в Армению на вершину Арагац, относительно простой маршрут. Страховка и ледорубы там не нужны. А второй выезд запланировал под пик Ленина. Это 7134 метра высота, горная система Памир, Киргизия. Я там был три раза, теперь еду, потому что там похоронена моя первая супруга, Эльвира Шатаева. Она погибла во время восхождения.

Была экспедиция, восемь девушек попали в ураган и все погибли. Я подробно описал это в своей книге «Категория трудности». Они просили о помощи по рации, к ним пытались выйти японцы, но не смогли уйти дальше 50 метров от палатки.

Тогда было запрещено освещать такие трагедии. Если гибло более двух человек, где-то это печатать было нельзя, всё везде было «хорошо».

И только «Литературной газете» тогда удалось выпустить материал «Пока стоит Памир» об этой экспедиции. За 56 лет в альпинизме действительно страшных моментов было много. После того как я уже выполнил значок «Альпинист СССР», это первая вершина, мы пошли на Кёль-Баши, она легкая.

И когда мы, поднявшись на вершину, начали спускаться вниз, я сорвался. Пролетел 10-15 метров в снегу и задержался. И этот срыв на всю дальнейшую жизнь стал напоминанием, что нужно каждый свой шаг просчитывать.

Раньше было распоряжение, что альпинисты старше сорока лет не могут принимать участие в чемпионатах, так как они часто погибали. Теперь такого распоряжения нет. То же самое случилось, когда произошла трагедия на пике Ленина — запретили чисто женские группы. И только спустя двадцать лет, как Советский союз распался, женские группы снова разрешили.

Я сорок лет не ходил к врачу. До Нового года проблем никаких не было. Более того, когда я после праздников пришёл в поликлинику, уже и карточки моей там не было.

Говорят, что наши клетки в течение года практически полностью меняются. И если ты в это время много находишься в горах, то организм там омолаживается. Иногда мы там бываем по два-три месяца. Значит, за эти месяцы наши клетки заменяются там на здоровые.

Иногда приезжаешь сверху, на десять килограмм похудел, но всё равно люди встречают и говорят: «Ой, какой ты стал молоденький, свеженький». И этого потом хватает ещё на восемь-девять месяцев обычной работы.

Чтобы прочитать истории других спортсменов, щелкайте по значкам на картинке.