Опубликовано 12 апреля 2016, 14:00

«Уезжай в своя Россия»

Торговцы блошиного рынка о жизни в Сирии, русском патриотизме и нелюбви к долларам
МОСЛЕНТА поговорила с подмосковными торговцами Блошиного рынка о том, кто такой "уртак", зачем продавать туфли "на смерть", почему продавцы не принимают доллары, сколько можно заработать на рынке, и кто покупает такой товар.
«Уезжай в своя Россия»
Даниил Фимин / МОСЛЕНТА

МОСЛЕНТА поговорила с подмосковными торговцами блошиного рынка в Орехово-Зуеве о том, кто такой "уртак", зачем продавать туфли "на смерть", почему продавцы не принимают доллары, сколько можно заработать на рынке, и кто покупает такой товар.

Людмила Акулюшина, 69 лет, пенсионерка, бывший инженер по буро-взрывным работам

«Уезжай в своя Россия»

© Даниил Фимин / МОСЛЕНТА

Я сама сегодня тут купила форму для выпечки за 50 рублей. Мы часто друг у друга покупаем. Себе купила тут несколько кофточек за 150 рублей, а в магазинах они как – 500, 700 рублей, нам, пенсионерам, это не под силу.

Люди покупают с этикеткой, как будто бы новая. Это не просто "барахлянка". Я здесь шляпу за 10 рублей взяла, дочь говорит: "старомодная", ну, для вас может и старомодная, а для меня что надо.

Торговцы приходят к семи утра, чтобы занять место. Боятся, что постоянный покупатель их не найдёт, если место сменят. Самый молодой продавец тут - 25 лет, он монеты продаёт, старшие - за 80 лет, в прошлом году вот Галина Ивановна умерла, ей было 86 лет. Мы все тут друг друга знаем, ходим в гости, общаемся. Я прихожу часам к девяти и раскладываю свой товар на клеёнку.

За сегодняшний день продала на 900 рублей коллекцию советских артистов на открытках - одна женщина пришла и все купила.

Она приходит к нам раз в две недели. Видимо, покупает у нас и где-то перепродаёт, никогда не торгуется. Я артистов собирала с 1965 года, в альбоме они - всё чистенько. Продаю от 10 до 15 рублей, если цветные, умершие, которых больше не печатают, с автографами, которые они мне давали - 20-25 рублей. Мне самой интересно полистать было этих артистов.

Открытки покупают разные люди: одни берут только красивых женщин, другие - только российских актёров: «Вот, мне бы Куравлёва, он там в одном фильме в шляпе как сказанул такое, вот он у вас есть?»

А иногда я ничего не продаю, вот дублёнки свои никак не могу продать.

Я прожила с семьёй почти сорок лет в Узбекистане, а потом Союз развалился и всё: «Уезжай в своя Россия». У нас там было две квартиры, две машины, дача – всё продали спешно за копейки.

– Почём у вас эти сапоги резиновые?, - нас перебивают.
– 750.
– Спасибо, - уходит.
– А в магазине 999 рублей – без рубля.
– Нет, - возвращается. – Там подвал есть на станции, где сапоги 72 рубля.
– Не знаю, какие там у тебя сапоги. Эти современные у меня сапоги. По 72 там вот и купи.

Ну вот, так вот торгуем. На базаре два дурака: один продает, другой покупает.

После Узбекистана вернулись в Астрахань, на родину. Но детям Астрахань показалась маленькой, они переехали в Москву, а мы - за ними. До этого жили в Сирии 3 года, работали по контракту, строили каскад ГЭС в посёлке Тапка.

Со всеми этими переездами накопилось много барахла. А мы пенсионеры, нам лишняя копеечка не помешает: кризис, сами знаете, на лекарства, опять же. А лекарства дорогущие.

Я за год зарабатываю тут 10 000 рублей, вот такая прибавка к пенсии.

Вот, и общаемся тут. Тут много русских и узбеков, приехавших из Средней Азии. Хочу вам сказать, что русские, которые были в Средней Азии и русские, которые жили в России всегда – они разные. Нам не хватает общения со среднеазиатскими русскими, на рынке мы и знакомимся, делимся новостями, общаемся, вспоминаем. Нас уже тянет на этот рынок.

Они ко мне все как к эсперту идут - эти бабушки: "Мила, а почем это продавать? А где у нас в городе вот это? А что там в новостях говорят? А какие лекарства дешевые?", - вот спрашивают у меня.

Конечно, когда я иду по городу, вы меня не узнаете: я иду в шляпе, одетая, обутая, но сюда-то я так не приду, поэтому вот так одеваюсь тут.

Раскладываемся на земле, рядом с богатым рынком [там, где стоят палатки]. Хочу попросить вот власти, чтобы нам какие-то лотки помогли поставить, а то мы же не поросята тут в грязи сидеть. Я вот смотрела у Андрея Малахова передачу про блошиные рынки - там всё цивильно. Я поэтому хочу обратить внимание главы города, чтобы нам тоже, в связи с кризисом, такие сделали условия хорошие для приработка.

Приходят торговать по разным причинам. Есть вот у нас тут алкаши, всё по 10 рублей продают – им на бутылку надо. Они из дома всё прут. К ним приходят полицейские, смотрят, не краденое ли.

Есть у нас «мусорщики», так мы их зовём, вот они ходят по помойкам по выходным, когда люди делают уборку, сортируют-выбрасывают, вот они всё собирают и тоже продают по 10-15 рублей.

Потому что кроме своего времени, они ничего не тратят на эти вещи. А я продаю своё имущество или внуков-детей вещи. Вот вы молодежь – всё покупаете, а потом – то мало, то разонравилось, вот я продаю.

Вот Марина из Душанбе, вот Роза, она немка, они вяжут натабуретники, салфеточки, "бабушкины коврики круглые", чехлы на чайники красивые в виде петушков, чтобы вода не остывала. Кто-то вещи аж своих бабушек и дедушек продаёт, то есть сороковых-тридцатых годов. Кто-то телефоны б/у узбекам продаёт. Игрушек много мягких, велосипеды по 600 рублей, где ты в магазине так дешево купишь.

Тут вот бабушка туфли купила, хотела «на смерть себе», а потом поняла, что узкие, вот и продаёт.

Покупают у нас вот что. Молодёжь берёт бабушкам халаты бумазейковые, сейчас их уже не выпускают, а себе кухонную утварь. Бабушки сами берут обувь у нас советскую, чтобы широкая лапа была.

Семьи игрушки мягкие берут. Перекупщики скупают антиквариат весь, книги, диски, открытки, журналы.

К нам часто приходят узбеки, которые из глубинок в Москву приехали строить. Вот им надо телефон, в первую очередь купить, джинсы, бейсболку и дутую куртку. Я ему говорю: «Уртак, иди сюда!» А он: «Ооо, по нашему знаешь». «Уртак» – это друг. Это вот когда они только приехали в Москву - мы уже рынок изучили, знаем, что им надо.

Я ему: "Фарит Ака" - уважаемый. А я "Мила Апа", - бабушка Мила, то есть. И он: "Вай-вай, хоп майли!"

"Хоп майли" - хорошо, значит. А иногда он идёт по рынку и вслух скажет: "Джаляп". Это значит: **** [женщина легкого поведения] - ругательство по-узбекски. А я понимаю и говорю ему:

– Ты что материшься?
– Ой, извини, извини, понимаешь наш язык, - вот так отвечает.

Потом, значит, месяц они поработают - заработают денег, им нужна хорошая ветровка и хороший телефон. Потом они проработали полгода, едут домой, а родни у них много - всем надо везти подарки. «Ооо, из России приехал - богатый!», - так их там встречают.

Вот они набирают вещей своим родным: дедам, бабкам - рубашки, халаты, молодёжи - цветную футболку, и чтобы написано было по-английски, а что там написано, им это всё равно. Я уж теперь научилась - они очень любят с этикетками.

«Хоп майли, хоп майли», - говорит. Ещё они велосипеды скупают - купил сыну и тот по аулу на нём разъезжает, как на машине своей. Ветровки, джинсы, кроссовки яркие любят. Женщины у них молодцы, пекут хорошо. Вот, они им покупают технику всю: блендеры, миксеры, мешалки всякие.

Любят всё включать - выключать. Купили, не купили, стоят выключают. Розетки-то нет, а он всё равно выключатель щёлкает. Я ему: «Что ты мне тут выключаешь, пошли проверим вместе, если хочешь брать».

Про жизнь и рынки в Сирии

Три года мы с мужем работали в Сирии при Ефратском гидроузле, побывали в Алеппо, Хомсе, Ракке, Пальмире – везде, а теперь всю эту красоту разбомбили. Там были бури - хамсин назывались: очень опасная песчаная буря, как закрутит, так и не видно ничего.

В квартире слой песка после неё на полу остаётся, сантиметров десять. Там были специальные шланги, которыми мы это всё мыли и в межэтажные трубы стекало всё это – ага, прямо на стены воду лили, вот так.

Я приехала туда в 1984 году, как член семьи, мужу добавляли за меня деньги. У них базар называется “сук”.

Наши русские мужики, которые туда одни приехали, писали письма семье: «по четвергам ходим по сукам».

Вот так смеялись мы. Там на базарах были джинсы, курточки дутые, кожаные, пластмассовая бижутерия, а у нас джинсы было не достать. Вот я всё присылала домой.

Там в Сирии девочку воспитывали с детства, чтобы она была нарядная, пусть в дешевом, но у неё должны быть заколочки, пластмассовые серёжки. Всё это я там покупала, что-то присылала, что себе, а потом вот здесь на блошином рынке продавала.

Я как мужняя жена в Сирии занималась тем, что ждала мужа и готовила еду. Покупала местные продукты, но готовила всё по-русски. Приходишь на «сук», там торговец тебя «мадам» называет. «Мадам, какую вам курицу?»

А курицы бегают прямо перед глазами в загоне у него. Покажешь пальцем, а он прямо при тебе ей голову свернёт, в барабан кинет – она там очистится, он тебе её даёт. А она ещё тёплая!

Так вот, мы русские женщины их снова в морозилку клали, чтобы замерзла курица, не привыкли так тёплую ещё разделывать.

У нас были переводчики, они специально для нас ездили в Алеппо за свининой. А ещё кости не продавали никогда, только мясо. Мы просили специально, чтобы на бульон дали чуть-чуть.

Они там в Сирии ходят стайками, как утка с утятами: муж, жена и выводок детей. «Мистер, мадам, у вас сколько бэби?» Когда говоришь: «Один» - это для них бедность, головой качают.

Владимир Федяев, 66 лет, музыкант и композитор

«Уезжай в своя Россия»

© Даниил Фимин / МОСЛЕНТА

Я профессиональный музыкант и фотограф, мой ансамбль называется «Синий романс».

Работал в Москве, но уехал оттуда, потому что я патриот своего города. Как Виктор Сухоруков – актёр, тоже патриот. Мои друзья уехали за границу, и сдохли все уже почти. Так что, лучшая заграница – это родные пенаты.

Мне друзья сказали, что если бы я за границу уехал, меня бы там с руками и ногами таскали по гастролям, но мне не надо, я на родине живу. Я самоучка, у меня прекрасный слух, будь моя воля, я бы тут устроил людям оркестр и играл бы тут. Но полиция придёт.

Так-то тут торговля не облагается никаким налогом, как везде в мире – блошиные рынки вне налогов, даже взяток никому не даём

По электричкам я не играю. Что я, дурак что ли? Там такое безобразие. А мне помещение не даёт администрация для ансамбля. А у меня жена – поэтесса. Я знаю всех поэтов в городе. Но она нигде не печатается, потому что у неё такая сатира, что её посадили бы за это в 37 году. Вот она выходит из подъезда и читает соседям свои опусы.

В советское время мы плохо жили, говорят. А я ездил по всему Союзу и покупал сувениры разные. У меня их накопилось очень много отовсюду. Жена говорит: «Давай выкинем». Мне выкидывать жалко, я стал продавать. Продал за три года на 300 000 тысяч рублей на этом блошином рынке и купил новую машину себе, вон стоит.

Был у меня случай такой, когда я только начинал торговать. Подошла одна женщина – одета как кукла: вся в ярко-жёлтом. Жёлтые ботинки, жёлтая шляпа, белая блузка, золотые кольца и цепи, намазана вся гримом, лет 80.

Я ей вслед: «Картина маслом!». Она подошла и на кружку показывает. Я ей говорю: «50», а она мне: «30». Дело даже не в деньгах, мне просто поговорить с ней захотелось. Ну так вот и стоим, я ей – «50», она мне «30».

Она мне: «30 долларов». И достаёт деньги какие-то зелёные. А я долларов-то никогда не видел.

Говорю: «Убирай свои фантики и давай мне наши советские деньги»

«Уезжай в своя Россия»

© Даниил Фимин / МОСЛЕНТА

Она крутилась тут, морда красная. Рассказала, что из Канады приехала, на свою историческую родину к нам в Орехово-Зуево. Я говорю: «Какой Канады, ты мне наши деньги давай». А ей сувениры нужны были туда. Она так плохо разговаривала по-русски, да и ходит вся, как уточка болтается, не по-нашему. Ну, так и ушла.

А я жене рассказываю вечером историю, а она мне: «Дурак ты! Она ж тебе доллары предлагала!» Так вот было. А я думаю, что она мне лопочет на ухо и суёт деньги непонятные? Я тут долларов ни у кого не видел, и не надо мне!