«Маразм буржуазной культуры»: как англичанин влюбился в московские мозаики

«Страна ученых». Наука, космос, медицина

В 1960-е популярными темами среди монументалистов становятся достижения в научно-космической отрасли — героика труда в тяжелой промышленности и сельском хозяйстве остается в 1930- х, 1940-х и 1950-х. Изображение новых героев — представителей инженерно-технической интеллигенции — требовало иной пластической формы.

Знаковыми для развития космической темы в монументальном искусстве становятся три панно в интерьере Московского инженерно-физического института (1962) , выполненные художниками Григорием Дауманом и Михаилом Шварцманом. Одно из них — «Обуздание атомной энергии» — изображает вздернутую вверх конскую голову с горящим алым цветом атомом вместо зрачка, удерживаемую мужской рукой. В центре другого панно оказывается женская полуфигура, олицетворяющая науку и держащая в руках атомную станцию в окружении луны и солнца. На третьем панно снова женщина держит уже усмиренный атом на ладони.

Еще одной работой Григория Даумана стало панно в интерьере Главного вычислительного центра Госплана СССР (1970): в этом «кубе на ножках» архитектора Леонида Павлова три мозаичных рельефа располагаются в окружностях, условно, но узнаваемо изображая сталеваров и сварщиков, космонавтов, а также материнство и детство.

Близкой к абстракции оказывается рельефная композиции на фасаде еще одной постройки Павлова — Центрального экономико-математического института (1976). «Лента Мебиуса» работы Владимира Васильцова и Элеоноры Жареновой, на плоскости которой разместились математические формулы, была задумана архитектором как «глаз в нутро матери-природы».

Еще одним женским образом, олицетворяющим науку, становится панно на фасаде Института радиотехники, электроники и автоматики (1967). Гигантская фигура, держащая в вытянутой вверх руке пятигранник с гербом СССР, объединяет три полосы мозаичного набора. В верхнем изображаются облака и спутники, в среднем — технические сооружение на воде и суше, в нижнем — фигуры космонавтов, инженеров и ученых.

Наука в мужском аллегорическом образе представлена на фасадах другого института — МИРЭА (Московского института радиотехники, электроники и автоматики, 1978). Здесь изображено мужское бородатое лицо, схожее с иконописными ликами или героями русских былин, вокруг которого группируются научные символы и скульптурные фигуры исследователей из светлого металла.

Космический полет Юрия Гагарина в 1961 году и выход в открытый космос Алексея Леонова в 1965-м, конечно, находят отражение и в монументальном искусстве.

Памятники Гагарину, трагически погибшему в 1968-м, устанавливаются во многих советских городах. Мозаики с изображением космонавтов создает Юрий Королев. Его огромное панно на торцевом фасаде типовой школы на Варшавском шоссе изображает космонавта идущим в невесомости со звездой в руках. Фигуры в скафандрах плывут в космосе в интерьере Щелковского автовокзала (1971) и на фасаде Московского Дворца молодежи (1988).

Космическая тема продолжается в интерьере Опытно-конструкторского бюро А. Н. Туполева (1978) — протяженное панно солнечно-небесных оттенков представляет несколько сюжетов на тему авиа- и ракетостроения. Одно из них аллегорически изображает запуск человека в открытый космос — вверх его подкидывают группы космонавтов в желтых и голубых костюмах.

Охрана здоровья граждан была важной составляющей советского «социального государства», хотя при этом уровень услуг бесплатной медицины мог заметно отличаться в рядовых и ведомственных поликлиниках и больницах. Мозаичные панно на торцевых фасадах 68-й больницы, выполненные в условной манере контурными силуэтами, изображают подготовку к операции, уход за больным и лабораторные исследования с характерными деталями больничной повседневности: шприцами, зажимами, стетоскопами и цветами в вазе.

Настоящим шедевром мозаичного искусства стали панно на четырех фасадах библиотеки 2-го Медицинского института (1979) работы Леонида Полищука и Светланы Щербининой. По центру фасадов размещаются обобщенные композиции — «Наследственность», «Сердце», «Мозг», на главном фасаде над входом в здание размещена полуабстрактная композиция с раскрытыми книгами, под которыми выложены слова: Ум, Честь, Совесть, Доброта, Знания.

Углы занимают более конкретные и динамичные сюжеты: «Исцеление» (терапия), «Спасение» (хирургия), «Надежда» (онкология), «Рождение» (педиатрия). Общее трагическое и вместе с тем возвышенное звучание этих панно отсылает к муралам мексиканских художников Давида Сикейроса и Хосе Ороско.

«Загадочные произведения». Абстракция

Считается, что первая абстрактная картина была написана русским художником Василием Кандинским в 1910 году в Мюнхене. За его «ритмическим использованием цвета в живописи» последуют супрематизм Малевича и Суетина, кубизм Бурлюка и Лентулова, лучизм Ларионова и Гончаровой, проуны Лисицкого и контррельефы Татлина.

В 1930-е советский авангард замалчивался и преследовался, его адепты и творцы подвергались травле и репрессиям. Советский модернизм, или второй авангард, казалось, наконец реабилитирует «современный язык» искусства. Но случилось это далеко не сразу – абстракционизм долгое время просуществует в подполье, в андеграунде.

В 1957 году газета «Советская культура» писала: «Некоторые наши молодые зарубежные друзья прислали на выставку, мягко говоря “загадочные произведения”. Непонятные комбинации цветовых пятен… в “картинах”… не что иное, как дань абстракционизму, калечащему вкусы людей». Никита Хрущев, последовательно боровшийся со сталинскими излишествами в архитектуре, ругал художников «абстракцистами».

Первые нефигуративные мозаики в Москве появляются уже при Леониде Брежневе, став определенной уступкой властей современным веяниям в первую очередь в международных архитектурных проектах. Так, на фасаде конференц-зала Совета экономической взаимопомощи (СЭВ, 1967) венгерские мастера выкладывают композицию в духе лучизма Михаила Ларионова: в интерьере работа Григория Опрышко, выпускника Суриковского училища, работавшего ранее в соцреалистической стилистике, абстрактно и символически изображает «Богатства недр», Евгений Аблин выкладывает крупнокалиберным флюоритом стены столовой и ресторана.

Таким образом, через мозаики СЭВ, главному архитектору Москвы, Михаилу Посохину, занимавшемуся застройкой проспекта Калинина (Нового Арбата), удалось «продемонстрировать свободомыслие» (А. Броновицкая) на международной арене. Несколькими годами позже Евгений Аблин декорирует мозаикой с четким ритмом черных треугольников и розово-зеленых полукружий внутреннюю лестницу с фонтаном в другой постройке Посохина — Центре международной торговли (1980).

Другой путь «легализации» абстракции, помимо объектов интернационального взаимодействия, лежал в оформлении научных институтов и учреждений, связанных с энергетикой, технологиями или строительством. Здесь формалистские композиции обозначали «Рождение стекла» (фасад Абдуллы Кулиева, 1973), «Макромир — микромир. Макрокосм — микрокосм» (работа Евгения Казарянца, 1974) или саму «Энергию» (панно Нинель Мироновой, 1981). Биоморфные абстракции появляются в работах Константина Александрова («Морская спираль», 1982) и неизвестного автора (бассейн Дворца водного спорта «Фили», 1988). Но если в спирали — раковине головоногого моллюска — различимы представители морской флоры и фауны: скаты, осьминоги, крабы, кораллы и водоросли, то на стене бассейна округлые текучие формы, вероятно, символизируют жизнь в воде.

Тематическое решение декоративные плоскости получают на трех фасадах Института русского языка им. А. С. Пушкина (1990). Анастасия Васильцова, выпускница Строгановки, выводит на первом, левом панно литеры старославянской кириллицы, а на последнем, правом, литеры фигурируют уже в современной типографике.

Советское монументальное искусство — мозаичное и витражное, — технически вынужденное прибегать к ломке формы и членению пространства фасадов на отдельные плоскости, во многом способствовало трансляции сквозь эпохи приемов русского авангарда и возвращению абстрактного искусства из андеграунда — широкой публике. Так, абстракция — этот «маразм буржуазной культуры» и «бесстыдное шарлатанство» — стала одним из любимых пластических решений советских художников.

Фрагменты книги «Монументальная мозаика Москвы: между утопией и пропагандой» публикуются с разрешения издательства Бомбора.