«Это большая ловушка»

Изолированный город

Вы славист, насколько я знаю. Какие языки изучали?

Я переводил много поэзии и прозы с польского на шведский, изучал в Кракове историю польской литературы.

Получается, вы через европейскую прихожую в Москву зашли.

Да. Но сразу скажу, что мои представления о России сегодня не сильно связаны с Москвой. Ответов на многие основные вопросы здесь не найдешь, зато они приходят во время путешествий по стране. Мне невероятно повезло: я часто путешествую по разным русским городам и иногда вижу вещи, о которых многие люди и не знают.

Например?

Ну, например, когда я впервые приехал в Пермь, то был потрясен, оказавшись на берегу Камы. Такой гигантской реки я раньше не видел: шире, чем Обь, чем Енисей. И при этом на уроках географии никто мне о ней не рассказывал.

А потом я оказался на месте слияния Камы и Волги и, стоя на стрелке, вообще перестал понимать, что я вижу: гигантская Кама и небольшая Волга. При этом первая считается притоком второй, а не наоборот, и великая русская река — это почему-то Волга. Когда я стал об этом читать, сравнивать данные по объему воды, то совсем запутался. Стал спрашивать об этом русских — мне объяснили, что реки были дорогами древних славян и скандинавов, и популярный маршрут к Каспийскому морю шел именно по южной части реки, по Волге.

А когда я стал с татарскими писателями об этом говорить, они ответили: да, есть такой парадокс, мы знаем. Но на тюркских языках у реки, которая идет через Астрахань и впадает в Каспийское море, прежде было такое же название, как и у реки, которую русские называют Камой. Просто время расставило свои акценты, и теперь это Волга. А Кама считается ее притоком.

Глубоко. Не задумывался, надо будет изучить вопрос. Объехав всю страну, вы, наверняка, уже и тайну загадочной русской души раскрыли?

Для меня, как для жителя маленького города Стокгольма, — большая привилегия работать в таком мегаполисе, как Москва, с таким количеством театров, музеев и культурных институций. Наши партнеры — фантастически талантливые люди. Меня впечатляет и вдохновляет их работа и способность поднимать российскую культуру на новый уровень.

Я приехал сюда три с половиной года назад, сразу после ввода санкций. И многие русские, которых я встречал, старались рассказать и объяснить мне, какая она, Россия, на самом деле. Вы же, как увидите иностранца, думаете: «Они нас совсем не понимают. Надо просветить человека». Так что первый год я только слушал и, конечно, многое узнал и понял. Часто это было по-настоящему интересно.

А после этого я сделал проекты в 23 российских городах, объехал всю страну. И сейчас, когда встречаю москвича, и он хочет рассказать мне о России, я всегда спрашиваю: «А где вы вообще бывали в России»? Потому что теперь, думая о Москве, я понимаю, что этот город сильно изолирован от всей страны.

Сказки с хеппи-эндом

Я стараюсь понять, как получается, что все дороги сходятся здесь, из всех регионов люди приезжают в Москву, но город при этом живет своей обособленной жизнью. А сами москвичи если куда-то в России и ездят, то только в Петербург, Сочи, ну и еще иногда к родственникам, к бабушке. А в отпуск или на постоянное место жительства — за границу.

Понятно, что билет на самолет стоит дорого, если сравнивать со средней зарплатой. Но этим такая география путешествий не объясняется. И есть несколько вопросов, на которые москвичи вообще не могут ответить.

Какие, интересно?

Как Москва, так и Россия — живые организмы, о которых совсем немного современной информации. Если сравнивать со Швецией, то порой у меня создается впечатление, что ваши СМИ в большинстве своем не рассказывают о современности, а занимаются чем-то другим. Не знаю чем.

Можно сравнить с ситуацией в детской литературе. У нас, в Швеции, детская литература обсуждает проблемы современной взрослой жизни, такие сложные темы, как развод, смерть. А в России современная детская литература — это сказки с хеппи-эндом. И за таким положением дел мне видится эскапизм.

Конечно, я могу ошибаться, но иногда мне кажется, что СМИ здесь вообще не рассказывают о том, чем занимается современное искусство, литература, не служат для общества и страны тем зеркалом, которым должны быть. Ведь, чтобы понять свою жизнь, надо видеть ее через отражения в зеркале чужих рассказов о современности. Конечно, важно знать и помнить историю, но одного этого недостаточно. И когда, например, в телеэфире нет сюжетов о том, что действительно происходит сегодня в регионах, многие этого и не представляют. Ведь, если такую информацию надо где-то искать самому, это мало кто делает.

Так что, я думаю, у многих москвичей вообще нет представления о том, как выглядит обычная жизнь в Астрахани, Новосибирске, Владивостоке, потому что никто об этом на самом деле не рассказывает. Если где-то случается взрыв — выходит сюжет, на этом новости из регионов обычно и заканчиваются.

И только через искусство, через общение с художниками, писателями можно найти свежие образы современной России. Я стараюсь чаще встречаться с людьми искусства, так как считаю, что всегда важно ощущать пульс времени и места, в котором живешь. Реальность вокруг постоянно меняется, и чтобы оценить это, поверхностного взгляда недостаточно. Надо понимать, что происходит в глубине.

Например, Россию и Москву я воспринимаю и считываю через все чувства, очень физиологично: через запахи, звуки, визуальные образы… И не так важно, по-моему, что происходит в политике — на это я как раз мало внимания обращаю, стараюсь замечать другие вещи.

По моим наблюдениям, русские, например, не мигрируют из Москвы. Есть, конечно, те, кто переезжает насовсем, но в большинстве своем, даже купив квартиру за границей, начинают жить по полгода там — в Берлине, скажем, — а полгода все равно проводят в Москве. Постепенно они начинают больше времени проводить в том же Берлине — скажем, по восемь месяцев в году, но в Москву все равно продолжают возвращаться. Для этого надо какую-то особую внутреннюю организацию иметь.

Эффект зеркала

И все-таки, давайте поговорим о самой Москве. Вы хорошо ее знаете, организуете здесь мероприятия, и наверняка подмечаете много странного и диковатого, на что москвичи не обращают внимания просто потому, что уже привыкли.

Разговор о Москве обычно сводится к обмену впечатлениями разных людей. С какими-то диагнозами, бывает, можно согласиться, но, как правило, получается расплывчатый, не совсем конкретный образ. По большому счету, в каждом обществе это так. Но почему я заговорил о СМИ: во многих странах, как правило, есть этот важный эффект зеркала современности — через книги, статьи в газетах и журналах люди ощущают связь с сегодняшним днем. Вырабатывают собственную позицию, понимают свое место в этом моменте. Еще раз оговорюсь: возможно, я ошибаюсь, но у меня такое ощущение, что здесь такой рефлексии нет.

Что на это сказать... Да, гигантский и своеобразный у нас город, который вполне довольствуется новостями о событиях, которые происходят внутри МКАД-а. Крупнейшая агломерация Европы, 25 миллионов человек, по численности населения можно сравнить только с Токио, Мехико и еще парой городов на планете. Одна из мировых столиц.

Насчет мировой столицы: с одной стороны — да, но с другой — тут есть с чем поспорить. Например, тут очень сложно найти иностранные книги, иностранную прессу.

А в Дом иностранной книги на Кузнецком мосту вы заходили? Во всех крупных книжных есть секция англоязычной литературы. По-моему, с этим у нас как раз порядок. Я много путешествовал и хорошо себе представляю признаки изоляции и информационной блокады: в Иране садишься за компьютер, набиваешь название сайта, другого, а они не грузятся. Потому что цензура в интернете. И книжных магазинов с современными европейскими и американскими изданиями там нет. У нас не тот случай, у нас «кто ищет, тот всегда найдет».

Я не об этом говорю. Просто есть признаки глобализации, в том числе — доступность англоязычной литературы, уровень владения английским языком среди населения. Этого тут иногда не хватает, как и кое-чего еще. Так что, когда сюда приезжают иностранцы, их обычная реакция: «Такой большой город, а привычной глобальной инфраструктуры меньше, чем я привык».

Самый большой мусульманский город Европы

Первая вещь, о которой я всегда говорю только приехавшим сюда знакомым европейцам: Москва — это самый большой мусульманский город Европы, если не считать Стамбул. И в других странах никто об этом не знает. Да и сами москвичи об этом не говорят обычно.

Да, для москвичей актуальнее то, что Швеция — это страна, в которой сейчас много беженцев и много проблем с ассимиляцией мусульман.

Мы по-разному решаем проблемы, которые в связи с этим возникают, но я всегда обращаю внимание, как это устроено у вас. Как, по-вашему, в Москве это большая проблема или нет?

Мечети пока стоят, и трассы для проведения праздничных намазов перекрывают. Я, кстати, только что опубликовал статью по истории вопроса. Похоже, первая мечеть или молитвенная комната — мусалля, с XIII века находилась в Кремле, входила в комплекс построек Баскакского двора, и вместе с ним в 1342 году переехала в Татарскую слободу на Китай-городе. Отдельно стоящую мечеть городские власти разрешили построить только в 1823 году, вторая открылась в 1904. Так что Москва уже семь веков в контакте с исламом. Формировалась и налаживалась эта связь постепенно.

Казачья и якутская кухни

Так что, по-вашему, Москва не тянет на звание одной из мировых столиц?

Город космополитический, это измерение в нем, несомненно, есть. Но иностранцу, особенно европейцам, американцам, сложно это увидеть и почувствовать. Потому что Москва представляет и репрезентует нации, этносы и языки, с которыми мы вообще не знакомы. Никто из иностранцев не представляет, кто такие удмурты или буряты. Так что в итоге космополитическая природа Москвы для людей западных оказывается спрятана в смеси неизвестных, почти сказочных национальностей. Причем, думаю, и сами москвичи находятся в подобной ситуации, по сути игнорируя интернациональную природу своего города.

И в чем это проявляется?

Например, меня удивляет, что если оставить за скобками любовь москвичей к грузинской кухне и одержимость суши, то, похоже, у вас нет интереса к кухням народов, которые живут в России. Меня всегда поражало, как мало этнической кухни в Москве. И это не часть глобального тренда. Во всем мире-то как раз популярно открывать кафе и рестораны этнической кухни. Но я захожу в тупик, когда ищу здесь доказательства того, что казачья еда, блюда из сибирских степей, из Якутии — это все не вымысел. Я сам не могу понять, почему это так. Может, дело в том, что здесь в принципе нет к такой кухне любопытства, нет спроса? Наверное, это еще не раскрытый здесь потенциал.

Думаю, по большому счету это происходит из того, что самая большая ловушка, которая есть в русской ментальности, — чрезмерное внимание к Западу, равнение на него. И когда меня спрашивают, является ли Москва по-настоящему космополитичным городом, я всегда отвечаю: «Есть одна вещь, которая делает ее несколько провинциальной. Это равнение на Нью-Йорк, Лондон и Париж». Потому что в подлинно космополитичном городе в первую очередь интересуются всем самым передовым и интересным, что происходит сейчас в мире — в Нигере, Сан-Паулу, Бомбее... Но Россия одержима Западом.

Есть такой акцент, и не у нас одних. Я, например, так люблю Японию, что в Токио уже раз пять ездил. И они там точно так же пытаются догнать и перегнать Америку, все на этом построено: от производства до телеэфира. Это можно понять: и мы при Петре I, и они после революции Мэйдзи опомнились, поняли, что мало землю пахать, надо налаживать промышленность, строить заводы, военные корабли. Тогда и заложилась дожившая до наших дней традиция ориентироваться на технологически развитые страны.

Знаю, и, по-моему, это ловушка. Может, Россия увидела бы себя в новом свете, если бы сравнила себя со странами, экономики которых строятся на добыче полезных ископаемых — Мексика, Бразилия? Тот же уровень бюрократии и коррупции, те же проблемы с демократией, та же ситуация с олигархами, контролирующими принадлежащие им СМИ и финансирующими искусство. Существует большой вопрос: Россия старается уйти от такого сравнения, чтобы избежать понимания, какую роль в этой модели играет экономика?

С одной стороны, если сравнивать ситуацию с бразильской, то можно прийти к выводу, что все тут не так уж плохо. Но, если сравнивать Россию со Швецией, где программы по искоренению безграмотности крестьян начались 500 лет назад, и страна уже 200 лет живет без войн…

Я говорю сейчас вот о чем: если постоянно сравнивать себя с обществом, у которого есть ряд преимуществ и привилегий, которых у вас не было, — таких как долгая спокойная жизнь без войн и социальных потрясений, как в Швеции или США, то это принесет только ощущение «что-то с нами не так». И я считаю, что этот замок надо снять, потому что Россия как будто закрылась в таком состоянии. Вот я вас спрошу теперь, — как это изменить?

Крестьянские корни

Даже не представляю. Когда отказываются от временной моды, обычно возвращаются к корням. Но интереса к этому у наших людей, похоже, нет. Например, русская традиционная музыка и песня никому не нужны и непонятны. Сам наблюдал сцену, когда в зале «Древнерусский город» Исторического музея выступал ансамбль «Русичи». Седые старики, играющие вместе с 1980-го, под гусли, гудки и владимирские рожки исполняли традицию как она есть: от былин до плясовых. А ряженые в косоворотки и сарафаны музыканты, выступавшие в соседних залах, проходили мимо, голов не поворачивая. Хоть бы один остановился. Но нет, даже их не цепляет.

Да, я тоже с таким сталкивался. И это в стране, где так много говорят о сохранении своих корней.

С тех пор как я жил и учился в Польше, я внутренне часто сравниваю ситуацию здесь с тем, что видел там. Например, в Польше раньше никто не говорил о крестьянах, и только лет семь назад это у них началось. Большая драма — то, что веками они были практически в положении рабов, — просто не обсуждалась. То, что в советские времена об этом говорилось, воспринималось скорее как пропаганда, никто не придавал этому значения. Люди говорили: «Да, были ужасные времена, но моя бабушка была дворянкой». И так вся нация возводила себя к дворянам.

Подобное есть и в России. И если говорить о Москве, о том, что мне здесь по-настоящему нравится… Я не большой поклонник соцреализма, но в нем есть определенная сила. Когда это искусство стало обязательным, оно стало включать в себя работы многих одаренных людей, потому что всякий художник вынужден был творить именно в таком заданном формате. И когда я был в музее русского реализма, то увидел, что одна из сквозных тем представленных работ — это тема миграций.

Когда Москва — исторический город дворцов и монастырей — снова стала столицей, и сюда началась миграция из деревень, с этим пришел невероятный стыд за свою принадлежность к миру деревни. И сегодня можно видеть написанные советскими художниками портреты простых людей, мужчин и женщин, в метро или автобусах. И ощутить этот стыд, связанный с деревенским прошлым, попытку этих людей как можно скорее забыть об этом, стать модным москвичом или москвичкой.

Думаю, сегодня мы забываем, что даже в советском обществе, в стране с серпом и молотом на флаге, существовал такой стыд. И эта традиция жива до сих пор: люди как будто избегают темы глубинки, связанных с ней корней. Но если мы говорим о том, что рабство, оставшееся в прошлом, по-прежнему влияет на историю Америки, то так же и крепостное право, пусть и отмененное полтора века назад, по-прежнему влияет на сегодняшнюю жизнь России. Однако, если в американском обществе, начиная с 1960-х, не прекращается дискуссия на тему рабовладельческого прошлого, то в России почему-то нет дискуссии, связанной с крепостным прошлым.

Другое ощущение языка

Приведу один пример на эту тему — меня тогда, помню, как током ударило. Я был на конгрессе для переводчиков с польского, и там выступал пожилой уже автор по фамилии Мысливский, который писал только про сельскую жизнь. Выступая, он сказал: «Все мои предки были безграмотными. Я первый в истории всего своего рода умею читать и писать. И в этом — вся история нашей части Европы и всей нашей поэзии. Наши поэты росли и формировались среди устной народной традиции». И я уже от себя продолжу: среди песен и былин, о которых вы говорите, вспоминая концерт в Историческом музее.

И если говорить о силе польской и русской поэзии, то их мощь как раз в этой связи с народной традицией. За этим — и стыд за отсутствие образования, и красота того явления, которое больше не существует в таких странах, как Англия или Голландия. Я говорю о красоте устной традиции — пластичности языка.

В России до сих пор сохранилось очень глубокое понимание поэзии. И если сравнивать с другими странами, где поэзия уже — очень маргинальный феномен, то в России поэзия по-прежнему говорит с людьми. И я думаю, это как раз из-за другого ощущения языка, которое идет от устной традиции. Всем этим я пытаюсь сказать, что мы часто отгораживаемся от старых, древних пластов культуры, считая их слишком сложными или неполноценными. Они как будто закрыты от нас, запечатаны. И через это стоит пробиваться, потому что в них заключено нечто действительно важное, фундаментальное. Все, что есть великого и уникального в русской традиции, похоже, ждет момента, когда к нему обратятся. И эта тема тоже заслуживает отдельной дискуссии, которая нужна обществу.

Калька с Запада

Когда мы говорим о глобализации, я иногда чувствую: да, первый слой, который подмечают люди, привыкшие путешествовать по миру, — это то, что в Москве бывает сложно найти книжный с англоязычной литературой, и Economist сложно купить в ларьке со свежей прессой. У меня, как у иностранца, есть ощущение, что если бы я решил позвать сюда много друзей, жить здесь им было бы сложновато. Потому что мало кто тут знает английский, надписи в основном на кириллице — это чужая территория.

А вслед за этим приходит ощущение другого слоя: как только ты понимаешь, что же написано кириллицей, вся экзотика улетучивается. Потому что ты видишь, что в большинстве случаев это калька с Запада. Москва настолько увлеклась погоней за западными стандартами, что потеряла свой собственный характер, изюминку. Складывается впечатление, что люди здесь настолько безразличны к собственной истории и традиционной культуре, что с радостью замещают ее той глобальной и суррогатной, от которой лично я стараюсь держаться подальше. Типа черных бургеров, например, — это не то, чем я интересуюсь. И количество такой ерунды растет и занимает все больше места в жизни Москвы. Можно сравнить с тем, как иностранные слова все чаще проникают в русский язык и закрепляются в нем.

Сложно отделаться от этого первого и второго впечатления, которые приводят к мысли о незадействованном потенциале. Такой вот парадокс: с одной стороны — совсем не глобальный у вас город, а с другой — слишком уж глобальный.

Здесь слишком много денег

Больше конкретики: можете перечислить, чего именно Москве не хватает, чтобы стать одной из мировых столиц?

Мне в Москве не хватает андеграунда. Я это понял, когда приехал в Екатеринбург, Владивосток.

Разумеется, он существует и в Москве. Просто искать надо не через площадки и институции, а через группы в соцсетях. И часто это закрытые группы.

Иногда мне кажется, что в Москве все столько стоит, что весь андеграунд отсюда уехал или так спрятался, что без местных друзей не найдешь. Конечно, это не только центра Москвы касается, но и Манхэттена, и центра Лондона. Не хватает пространства для художников, музыкантов и артистов, представляющих неформатное искусство, контркультуру. Может, здесь слишком много денег? И они через коммерческие структуры захватывают любую интересную площадку, любое явление? И нет возможности новому искусству родиться и жить в андеграунде?

А вот когда я приезжаю, например, в Екатеринбург — тоже большой город, в котором, правда, нет этих денег, этого истеблишмента, — там везде виден андеграунд. Честно говоря, я не устаю восхищаться тем, насколько талантливые люди живут в российских городах, их необыкновенной креативностью, которая буквально повсюду.

Так, с андеграундом разобрались. Еще чего не хватает?

Когда меня просят назвать самую провинциальную черту Москвы, я отвечаю: отсутствие интереса к Востоку. Когда я приезжаю во Владивосток, то вижу, что вся молодежь или, скажем так, все, кому нет сорока, живут там в азиатской поп-культуре. Слушают японские группы, играют в корейские игры, смотрят китайские фильмы. А здесь все подключены только к Америке.

Кроме того, москвичи кажутся немножко жесткими. Когда я общаюсь с иностранцами, которые только приехали в этот город, я говорю: вам надо понять, что каждый, кого я тут знаю, едет на работу час минимально, а бывает, что и два часа. Представьте: два часа утром и два вечером в метро, в автобусе, в электричке, — и вы многое поймете о том, почему Москва такая, какая она есть. Это невозможно сравнить с городами вроде Стокгольма, где 15-20 минут все едут на работу, часто на велосипеде.

И когда на меня неприветливо смотрит продавщица в магазине, я всегда вспоминаю о том, что эта женщина, прежде чем встать за свой прилавок, ехала часа полтора, а вечером ей до дома столько же. И ясно, что если у тебя не хватает семейной жизни, личного времени, то все это что-то делает с человеком, как-то влияет на него.

Но вот что интересно, вспомните: во время чемпионата мира по футболу в Москве можно было видеть совсем другие лица. Я живу в переулках на Старом Арбате, и тут недалеко есть круглосуточный продуктовый супермаркет. В нем работают в основном девушки из Центральной Азии: очень суровые на вид, на протяжении года я не видел, чтобы хоть одна из них улыбнулась. Но стоило начаться чемпионату — и все переменилось: в супермаркет стали ходить веселые аргентинцы, и девушек как будто подменили. Они стали, как на танцах в сельском клубе, сбиваться в группки, шептаться, хихикать и стрелять глазами. Оказалось, что элементарно это каменное выражение улетучивается с лиц!

И так же в метро: люди стали на время чемпионата более вежливыми, больше улыбались. И это не от того, что распоряжение правительства такое вышло. По-моему, москвичи сами были рады смене формата.

Русский мачизм

А вы читали дискуссии о том, стоит ли нашим девушкам гулять с иностранцами?

Да-да, это было очень интересно. У вас тут довольно традиционные гендерные роли. И много чего можно сказать о русских мужчинах, но несомненно одно: русский мачизм не очень очарователен. Не стоит забывать, что мужчины, приезжавшие на чемпионат, тоже часто были из стран с довольно стереотипными гендерными ролями: из Перу, например, из Мексики. Но их мачизм был более очаровательным.

Пожалуй, во всей этой дискуссии вокруг свиданий с иностранцами меня больше всего поразила колонка девушки, которая писала: на свидании с русским мужчиной, если становится ясно, что ничего не складывается и секса не предвидится, он становится грубым, начинает тебя оскорблять. А тот же мексиканец в подобной ситуации скажет: «Приятно было пообщаться, надеюсь, все у тебя будет хорошо».

Думаю, за этим стоит, скажем так, зашифрованное послание русским мужчинам от русских женщин. Это не касается обсуждения традиционных гендерных ролей. Это о том, что внутри своей гендерной роли мужчины здесь утратили свой шарм, свое очарование. Может, за этим женским примером, за этим рассказом, стоит рассуждение о диспропорции, которая существует между тем, сколько усилий женщина предпринимает здесь для того, чтобы выглядеть хорошо, быть милой, внимательной, и как мало усилий в этих направлениях предпринимают мужчины?

Конечно, когда мы говорим о флирте, то в первую очередь имеем в виду людей молодых, не состоящих в браке — это они в основном ходят на свидания. И ключевой момент, на который все обращают внимание, это игривость.

И юмор.

Конечно. Я обо всем этом говорю, потому что за этим — еще одно лицо Москвы: несоответствие между теми усилиями, которые мужчины и женщины вкладывают в общение, в налаживание отношений. Тут, кстати, недалеко до еще одной темы — улыбки.

Вы о том, что никто тут тебе не улыбнется просто так?

Да. Я понимаю, конечно, что русские считают: если будешь улыбаться незнакомым людям — будешь выглядеть глупо. И что москвичи, как жители всех больших городов, одержимы тем, чтобы выглядеть круто. А улыбаться в России — не круто. Ни с того ни с сего здесь улыбаются только дурачки или пьяные. Я все это знаю и даже могу понять — у такого явления есть глубоко традиционные корни.

И у меня был об этом разговор с молодым итальянским парикмахером, после которого я, можно сказать, сдался и оставил надежды на ответные улыбки в московских кафе, магазинах, на улицах — неважно где. В первый раз, когда я пришел к нему постричься, осенью, мы довольно мило поболтали ни о чем: о погоде, о ресторанах. А во второй раз, когда я к нему пришел, была уже зима, и он шепотом меня спрашивает, чтобы русские не слышали: «Как ты тут обходишься без улыбок? Мне люди тут совсем не улыбаются». Я говорю: «Ну, как-то перебиваюсь. Я ведь из северной страны. Когда англичане в Швецию приезжают, им тоже кажется, что им никто не улыбается. А ты тут как справляешься, со своим южным темпераментом»?

Он сказал, что встретил, наверное, единственную в России девушку, которая не хочет переезжать в Италию, так что живет теперь здесь. И что утром ему нужна хотя бы одна улыбка: когда он покупает кофе, или на улице, от прохожего. И тогда весь день он полон сил, неважно, какая погода — дождь, снег. И он шутит, идет на всякие ухищрения, но ничто не может высечь из москвичей улыбку.

Я его послушал и подумал: если этот 25-летний очаровательный итальянец не может заставить людей улыбаться, то мне-то уж точно пора сдаться. Хотя, конечно, есть у этого и другая сторона: если уж тебе тут улыбнутся, то с этой улыбкой можно жить много дней. Потому что когда это происходит…

То это от всего сердца?

Звучит как клише. Нет, не в этом дело. Тут, если человек тебе улыбнулся, это показывает, что он увидел тебя, принял в свой круг. Такая личная история за этим. И здесь это дорогого стоит.

Велосипедная жизнь

Стокгольм всей Европе дает пример того, как можно полгорода пересадить на велосипеды. Поделитесь своими наблюдениями и выводами насчет московской велосипедной жизни.

У меня была одна коллега, которая считала, что Москва — прекрасный город для того, чтобы ездить на велосипеде. Она ездила с Нового Арбата на Мосфильмовскую, в посольство Швеции, большую часть пути — по набережной, и была этим очень довольна. Но скажем прямо: все так совпало, у нее сложился удобный маршрут.

А я вырос в велосипедном городе, и здесь мне не хватает возможности ездить на велосипеде. Я подстроился под местные особенности и езжу тут на самокате.

На электрическом?

Нет, потому что мне нужна кардионагрузка. А в таком большом городе, как Москва, с самокатом передвигаться удобнее. И тут я скажу спасибо вашему мэру за то, что были выделены и отделены бордюрами пешеходные части на улицах.

Вы знаете, у нас много разговоров ведется о том, что по примеру Стокгольма Москва разовьет велосипедную инфраструктуру. По-моему, у всего города шансов мало, слишком уж Москва большая. Скорее, удастся создать отдельные островков и зоны велосипедных маршрутов.

Cлишком много внимания центру

Да, согласен, особенно на периферии, а то в Москве слишком много внимания уделяется центру. Кстати, вот еще одно наблюдение. Мой австрийский коллега Симон Мраз в этом году делал арт-проекты только на окраинах. В то же время фонд VAC начал много подобных проектов. И я, встречаясь с представителями таких институций, как «Стрелка», увидел, как они впечатлены тем, что можно делать проекты на окраинах.

Есть что-то странное в том, насколько Москва централизована. Это даже сложно логически объяснить, потому что в периферии столько потенциала! Там просто устраивать веломаршруты, включив в них много красивых зон, протяженных набережных. По-моему, ваши спальные районы — суперинтересные, полны скрытых возможностей и неразведанных локаций. Но при этом Москва необычайно централизована — не могу понять, почему.

И не могу объяснить, почему так мало культурных событий происходит на периферии города. Как будто никто об этом и не задумывался, а теперь, когда появилось несколько человек, которые делают первые художественные проекты в спальных районах, все говорят: «Wow»!

Я в привилегированном положении: посольство снимает мне квартиру в центре, но, кроме нескольких иностранных дипломатов, я тут не знаю никого, кто жил бы в центре. У всех квартиры где-то на окраинах. И я иногда задумываюсь: а что делают на выходных люди в Химках? В Чертаново?

Идут в торговый центр-мультиплекс или едут в центр Москвы.

Да, но зачем? Они всю неделю туда ездят на работу, на это уходит много времени. В Красногорске, я знаю, можно пойти в лес, и люди с большим удовольствием это делают. Но далеко не на всех окраинах есть такая возможность. Думаю, все москвичи предпочли бы в выходные обойтись без длительных поездок. Только вот что им остается делать в своих районах?

Сильное андеграундное кино

Вот вы говорите, что наша пресса не отыгрывает актуальные темы. Но это делает искусство: были и есть режиссеры Балабанов, Звягинцев…

Да, соглашусь. И кроме этих больших имен у вас есть сильное андеграундное кино. Я знаю об этом, потому что езжу по российским кинофестивалям. Но здесь, в Москве, я бы этих фильмов никогда не посмотрел, потому что их обычно показывают два-три дня — и все.

Когда объявили год кино, я думал: «Ну, наконец-то разберусь, что происходит в русском кинематографе». Но большинство событий были посвящены советским игровым фильмам, блокбастерам — киноклассике. Из всего того, с чем я здесь сталкивался по работе, это вызвало у меня, наверное, самую серьезную фрустрацию. Потому что я оказался перед фактом: Россия не промоутирует свое собственное современное кино.

За границей я иногда встречаю людей, которые работают с русской культурой, но они обычно зациклены на золотом веке русской музыки, живописи и литературы. А когда я путешествую по России, то вижу столько креативности, в том числе и в Москве, даже несмотря на то, что здесь не хватает андеграунда.. Но у вас так мало механизмов промоутирования своего актуального искусства!

Может быть, москвичам, которые интересуются современным кино, и проще находить его, чем мне, иностранцу. Но я честно пытаюсь это делать, слежу, какие артхаусные фильмы появляются на профильных страницах в Instagram и на Facebook. Однако очень часто с ними происходит та же история, как с фильмом «Довлатов»: когда он привлек внимание в Берлине — продлили дни его показов. Но в начале это был стресс — успеть посмотреть за пять дней, понимая, что потом такой возможности уже не будет!

Так что быть в курсе того, какое стоящее кино снимают в России, крайне сложно. Слава богу, что я хожу на фестивали.

И что посоветуете посмотреть неискушенному зрителю?

Один из самых сильных фильмов, которые я увидел за последнее время, — это «Теснота». На первый взгляд, современная драма о Кавказе и киднепинге, которая на самом деле посвящена теме очень глубокой и важной для современного российского искусства: если родители делают для тебя все, должен ли ты им свою жизнь? Картина содержит сильную метафору и ставит очень важный вопрос: если родители оплатили квартиру, обучение, имеют ли они право требовать взамен твою жизнь?

Договор между поколениями

Ведь одно из важных отличий России от Европы заключается в том, что здесь люди очень долго живут с родителями, которые годами за них платят, «выводя детей в люди». Отсюда проистекает вопрос, который я часто задаю тут своим знакомым: каковы у вас условия негласного договора между поколениями?

Потому что я из страны, где в 18 ты съезжаешь из родительского дома. И если они и покупают тебе что-то, то это подарок на день рождения или на Рождество. Ну, и пока ты еще в начале пути, студент, родители могут оплатить приобретение микроволновки, например, или телевизора. Но мы не живем дальше за их счет, у нас уже раздельные бюджеты. Оборотная сторона этой медали заключается в том, что мы не заботимся о родителях, когда они стареют, так, как это делаете вы.

У вас государство делает это на достойном уровне, остается только навещать пожилых родителей время от времени.

Да, но мы сейчас говорим о различиях в культурном коде, и эти отношения между поколениями — важный момент для меня, как для иностранца. В нем — один из главных ключей к пониманию существующей между нами разницы.

Что делает Швецию страной индивидуалистичной? Это возможность проявления и развития индивидуальности, которая заложена в нашей модели отношений между поколениями. У нас ты можешь сказать родителям: «Я живу своей жизнью и детей своих воспитываю так, как считаю нужным. И неважно, принимаете вы мой выбор или нет».

А у вас — совсем другая ситуация из-за того, что связи между поколениями сильнее. С одной стороны это является причиной многих позитивных явлений: одиночество в России, как мне кажется, меньшая проблема, чем у нас. Но в то же время для людей, более индивидуалистично настроенных, такое положение дел порождает проблемы.

Вы говорите, москвичи слабо представляют, что сегодня происходит в мировой культуре. Какие доступные в переводе шведские книги и фильмы вы можете порекомендовать, чтобы начать этот пробел заполнять?

В литературе у нас сейчас, можно сказать, кризис. Превалируют детективы. С фильмами дела обстоят получше. Шведские криминальные драмы, вроде «Шальных денег» или «Девушки с татуировкой дракона», в рекламе не нуждаются — многие и так их смотрят. Это такой живой мостик к современному кинематографу Швеции.

Разумеется, у нас снимают и другое кино. Я, например, был очень доволен тем, что наш фильм «Border» 2018 года вызвал в российской прессе живую дискуссию между Антоном Долиным и другими критиками о морали в этой ленте. В вашем прокате она шла под названием «На границе миров».

Стефан Ингварссон поделился своими наблюдениями, как иностранец, живущий и работающий в Москве. Все его высказывания составляют его личное мнение и не являются официальной позицией Швеции, шведского МИД или Министерства культуры.