«Горизонт планирования — 10 000 лет»: радикальные решения для мира на краю катастрофы

Искусственный метаболизм: энергия после учета внешних факторов

Программа «Стрелки» The Terraforming не является антиантропогенной в том конкретном смысле, что она подразумевает проантропогенное вмешательство в условия существующего антропогенного изменения климата. Цель не в том, чтобы оставить его без изменений, а в перемене курса от уничтожения к жизнестойкости.

Порыв самоустраниться перед лицом несомненного коллапса столь же беспомощен, сколь понятен и предсказуем. В той мере, в которой самоустранение возможно и необходимо, оно всегда частично и искусственно. Региональные заповедники окружены искусственно установленными границами между городами и парком, нарисованными на поверхности планеты, однако экосистема заповедника функционирует как часть большего потока обменных процессов — поступления, хранения, усвоения и расходования энергии, — заключённых в слоистую атмосферную оболочку. Любое пространственное разграничение на внутреннее и внешнее должно быть спланировано так, чтобы лучшим образом отрегулировать метаболические потоки, движущиеся между этими пространствами, и теми, которые не пересекают границ.

Пространство никогда не бывает абсолютно внешним — ни физически, ни метафизически, хотя сегодня многие территории и используются под свалки, именно поскольку разделение на культурное и природное позволяет некоторым поверить, будто внешнее пространство действительно находится снаружи. К числу управляемых планетарных потоков, требующих серьёзного учёта, относятся и потоки, которые не поглощаются большим метаболизмом, — мы называем их отходами.

Горизонт планирования - 10 000 лет

Очевидно, что нам трудно понять временные рамки таких циклов, и оттого мы весьма причудливо пытаемся укротить их с помощью этики. Иногда мы всё же пытаемся осмыслить действующий искусственный метаболизм во всей его полноте, проектируя в соответствии с ним. Например, в 1980– 1990-х годах, во время планирования экспериментальной станции изоляции в Карлсбаде в штате Нью-Мексико, предназначенной для долговременного хранения ядерных отходов, было разработано несколько сценариев на случай аварийного нарушения целостности камер в течение следующих 10 000 лет — столько времени хранимые радиоактивные вещества представляют опасность.

В этих сценариях учёные, писатели, архитекторы и другие их авторы должны были предвосхитить мир, который мы не можем непосредственно себе представить, но с которым антропогенный след нашей сегодняшней промышленности потенциально вступает в непосредственный контакт. Среди результатов — изобретение ядерной семиотики, предостерегающей будущих посетителей подобных объектов. Их рекомендации прямо повлияли на строительный проект, хотя ни этот план, ни необходимость безопасного долгосрочного захоронения отходов не смог- ли сами по себе преодолеть политическое со- противление строительству.

А не следует ли нам ввести подобные дальновидные планы для всех областей, где последствия человеческой деятельности растягиваются на тысячелетия, наделив их более широкими полномочиями? Какую геополитику это сформировало бы? На какую планетарность наложило бы ограничения? Если нациостроительство часто являлось терраформическим проектом (особенно в России) и его результатом в конечном счете было построение нации, то какая геополитика, геоэкономика, геотехнология возникла бы в результате планетарного терраформинга с последствиями, растягивающимися на тысячи лет? Это интересует меня в наименее визионерском и наиболее практическом из возможных смыслов.

Поскольку изменение климата буквально представляет собой силу детерриториализации, оно оказывает сильнейшее давление на институциональную архитектуру и открывает дорогу новым возможностям реструктуризации в соответствии с различными взаимоотношениями и географиями. Среди них могут быть и «круговоротные» химические цепи, с помощью которых промышленный метаболизм добычи, циркуляции, переваривания и выведения отходов становится менее хаотическим и разомкнутым, скорее спроектированным как часть умышленно искусственного терраформирования. Чтобы хотя бы приблизиться к такому плану, придётся инвестировать столько же внимания и капитала в технологии захвата и извлечения энергии, сколько уже тратится нами для её добычи и производства. Весь этот трубопровод должен быть запущен в обратном направлении.

Технологии сокращения выбросов

В дополнение к стремительной декарбонизации реальной экономики абсолютно необходимо развивать и отстаивать разнообразие технологий сокращения выбросов (Negative Emissions Technologies, NET), включая поддержку и развитие природных инфраструктур, в частности зелёных поглотителей углекислого газа.

Из отчетов МГЭИК ясно следует, что нет способа сохранить повышение температуры на уровне 2–3 °C или меньше, не удалив угле- род из атмосферы в «значимом для климата» количестве — порядка сотен миллиардов тонн. Учитывая это, наша неспособность больше инвестировать в разработку технологий улавливания углекислого газа, а также отсутствие политики, которая принудит к этому энергетические компании, — вопиющий провал самой сути и деятельности современного государственного управления. Климатические активисты об этом помалкивают — иногда из опасения, что подобные исследования будут использоваться как способ избежать декарбонизации производства. И здесь не обойтись без искусственного вмешательства.

Восстановление лесного покрова («посадить триллион деревьев») — это прекрасно, но простым и лёгким этот путь не назовёшь: взять хотя бы проблемы с изъятием земли. А как продолжится потепление, новые леса загорятся, и весь этот накопленный углерод высвободится враз? Так или иначе, таков уровень необходимого мышления и действенного контрвмешательства человека, если он желает устранить результаты своей же деятельности.

Ещё важнее защита существующих экосистемных услуг. Масштабирование природных технологий сокращения выбросов ограничено естественной ёмкостью поглотителей: будучи заполненными, они не смогут удерживать больше углерода. Нам необходимо уловить и удалить углерод, уже накопленный в атмосфере, другого пути нет.

Совокупность потенциальных технологий сокращения выбросов должна включать как пассивные методы (например, позволить тропическим лесам Амазонки восстановить свои доиндустриальные объёмы), так и активные (прямое улавливание углерода в воздухе).

В конечном итоге мы должны стремиться к созданию целых конвейеров для работы с выбросами углерода в масштабе всей современной нефтедобывающей инфраструктуры. Фактически нефтяные компании кнутом или пряником нужно превратить в концерны, улавливающие и хранящие уже высвобожденный углерод; а если и не их, то организации с аналогичным техническим опытом, масштабом и мощностью. Где мы их обнаружим?

«Геоинженерия»

В контексте нашего подхода к преодолению границ между природой и культурой термин «геоинженерия» необходимо адаптировать и дать ему новое определение — куда более широкое, охватывающее далеко не только новые странные схемы засева облаков.

К этому относится целый спектр методов проектирования, конкретнее — воздействие проектирования, включая посадку и защиту от уничтожения поглотителей углерода. Это тоже геоинженерия.

Сам термин приобрел дурную славу. Фигурирует в конспирологических теориях химиотрасс (cогласно которым правительство распыляет химикаты из самолётов), а ранее — в маниакальных с виду идеях вроде «Атлантропы». Речь о проекте немецкого архитектора Германа Зёргеля, в 1929 году предложившего построить дамбу через Гибралтарский пролив, тем самым получив электроэнергию и одновременно объединив Африку с европейским «жизненным пространством» (советский писатель-фантаст Григорий Гребнев в романе «Летающая станция» описывает, как эта плотина была построена социалистами под угрозой нацистского саботажа).

Многие из тех, кто выступает за более трезвую оценку реальных углеродных бюджетов, понимают, что, даже если мы радикально сократим выбросы, одна эта мера не способна предотвратить ката- строфические изменения. Поэтому они квалифицированно, но энергично и настойчиво поддерживают программу массового удаления углерода из атмосферы.

Программу геоинженерии необходимо выстроить не как всеобъемлющую, ограничивающую систему контроля над экологическими механизмами, а как трезвое, практичное, геотехнически ориентированное и геополитически чуткое, продуманное антропогенное воздействие на окружающую среду без стремления заработать отпущение грехов. Эта программа призвана не обеспечить статус-кво с помощью стандартных решений, а создать буквальную, физическую возможность жизнеспособного будущего. Она может показаться по преимуществу геотехнической, поскольку преобразование планетарной биохимии само по себе мероприятие технологическое, — однако её невозможно отделить от геоэкономики.

Вероятно, как следствие этого должна появиться геополитическая архитектура, необходимая для надлежащего управления такой инфраструктурой и соответствующая заданным условиям. Ориентир этой программы — не геоинженерия, которая упрощает проблему, чтобы та поддавалась той или иной несложной технике, а геополитика, которая может наращивать масштаб согласно требованиям собственных сложных обязанностей. Тем самым мы радикально расширим спектр доступных нам методов, облечем само понятие геополитики в образ проекта терраформинга, который наша программа предполагает.

Те, кому не терпится свести счеты

В обсуждаемых подходах к геотехнологиям есть заметный дисбаланс: один подход слишком тяжело поддается диагностике и деконструкции, норовя уложить кирпичик за кирпичиком в соответствии с планом, другой предлагает разнообразные решения, но наивен в своих выводах. С точки зрения гуманитарного знания это может быть не случайностью, а неотъемлемой частью рефлекса критического мышления, избежать которого сложнее, чем кажется. Любой путь к более жизнеспособной планетарности будет несовершенным, умыть руки не удастся никому. Наш план и проект — не утопия, но, вероятно, антиантиутопия и, конечно, антидистопия.

Вроде бы здесь не должно быть противоречий, но в сферах искусства, дизайна, философии и гуманитарной теории порою сложно распознать, до какой степени коллега действительно хочет предотвратить коллапс, а не приблизить его либо попросту повысить собственный авторитет апокалиптической проповедью. Для некоторых «Дорога» Кормака Маккарти — не столько антиутопическая притча, сколько пророчество о конце света, возможном на деле. Долгожданное возвращение к первобытному равновесию, заслуженный Судный день для бесполезной культуры, дикая игровая площадка выживших социопатов, время собирать урожай и отбирать стадо для вашего локального Таноса — либо некоторое сочетание вышеперечисленного. Выживальщик выживальщику рознь, и не каждый, кто громко предвещает апокалипсис, активно пытается его предотвратить.

Многие позиции, на первый взгляд со- гласующиеся между собой, в действительности обнаруживают глубокие различия. Некоторые из них ближе к нашей, другие дальше. Кто-то считает сочетание капитала и углерода фактором абсолютного распада и детерриториализации. Катастрофа/крах/распад/кризис — тоже вполне себе план. Иные полагают, что крупномасштабное техническое преобразование возможно только в том случае, если сперва произойдут равно решительные политические и экономические изменения. Третьи думают, что политический и экономический сдвиг возможен исключительно как следствие технологического сдвига, который придаст политике и экономике структуру. Моя позиция, с бесчисленными оговорками, всё же ближе к последней, чем к первой. Кто-то не признаёт возможности подобного геотехнического сдвига без сдвига геополитического, который обезопасит нас от создания технологией даже худших условий; другие мыслят ровно наоборот.

Некоторые уверены, что геотехнические изменения не зависят от геополитики вовсе, что они сами прекрасно могут смягчить наихудшие экологические сценарии. Часть этих некоторых делает вывод, что геополитика, возможно, вообще бессмысленна. Другие приходят к противоположному заключению: с их точки зрения, даже если геотехнологическое вмешательство и будет успешным, оно окажется практически бессмысленным без фундаментальной трансформации мирового общественного устройства — или, хуже того, приведёт к новому кризису, лишь укрепив несправедливое положение дел.

Естественно, даже здесь можно прийти к разным практическим выводам. Одним важно, чтобы геотехнологическое вмешательство учитывало трансформацию систем управления, другие всеми силами стремятся исключить геотехнологическую повестку из обсуждений, проходящих под символической рубрикой климатической справедливости. Под грузом выводов, следующих из их убеждений, некоторые считают вполне приемлемыми сценарии гибели миллиардов, лишь бы пал Вавилон. Но я не из их числа.

Чья это алгебра?

Не так давно один человек, пользующийся за- служенным уважением в области цифрового искусства и активизма, так мне и написал: «Я бы скорее предпочёл ущерб, которым грозят климатические изменения, чем позволил этим людям выйти сухими из воды». В данном случае «эти люди» — те, кто потреблял подавляющее большинство земельных, углеродных и энергетических ресурсов на душу населения за счёт всех остальных. С тех пор он скрыл и дезавуировал своё онлайн-сообщение, хотя сама реплика вполне может выражать определённый подход, явно или неявно представленный во многих критических дискурсах.

Понимаю, какой гнев стоит за этим порывом, однако само собой разумеется, что для миллиардов людей, которые сейчас живут и которым предстоит родиться в странах «глобального Юга», для тех, чья жизнь зависит от «успеха» геотехнического вмешательства, эта этическая алгебра устроена иначе. Как предполагает наш преподаватель Ким Стэнли Робинсон, эти чертовски рискованные проекты могут быть запущены не условным Доктором Зло, а легитимным правительством прилегающей к экватору страны, не могущим спокойно наблюдать за гибелью сотен тысяч своих граждан от аномальной жары. Они могут взглянуть на север и сказать: «У вас нет морального права запрещать, мы должны попытаться!»

Нервозное возражение «глобального Севера», что вторичные и третичные последствия трансформации планетарной геохимии сказываются на всех, что это требует программы урегулирования и планирования в масштабе планеты, будет справедливо и обоснованно. Сегодня мы обязаны прислушаться к собственным словам. Вот чем нам следует заняться прямо сейчас: выяснить, как предотвратить подобные сценарии. Внедрение геотехнологий может ускорить формирование соответствующей им геополитики. Это ещё один вариант.

Планета - это не сюжет

Действительно важно, как мы называем со- временность — антропоценом, капитоценом, петроценом, ктулхуценом или как-то иначе. Разные рамки фиксируют разные диагнозы, каждый из них подразумевает свой образ действий. Важно, насколько современность понимается как часть двухсотлетнего периода индустриальной экспансии, десяти тысяч лет существования сельскохозяйственных обществ или эры человеческих миграций и трансформации экосистем длиною в сотню тысяч лет.

В то же время если свести этот практический образ действий к простому дискурсу, то выбор будет не в пользу справедливости, но в пользу своего рода утешительного нигилизма. Словно роль проектирования должна быть связана с достижениями гуманитарных наук, которые в значительной степени характеризуются сопротивлением любому возможному плану или программе — платформе, способной защитить собственный авторитет правоприменения, в особенности действовать в условиях перманентной планетарной чехарды, — а также стремлением развенчать оные.

Тогда всё, что нам остается, — неубедительные телеологии и языковые уловки, строящиеся вокруг того, что ответные меры против климатической катастрофы обязательно и очевидно должны быть зеркально симметричны её причинам (т. е. если индустриализация вызвала изменение климата, то деиндустриализация это исправит, и так далее).

Как и в случае любой префигуративной политики, стремящейся воплотить утопические импульсы, смешение причинно-следственных связей и связей между целями и средствами может быть разрушительной иллюзией. То же относится и к неиссякаемому источнику самовлюблённости, найденному теми жителями «глобального Севера», которым удается сводить климатический коллапс к кризисам личной активности, интенсивным эмоциональным переживаниям и морально-этической бухгалтерии. Планетарная биохимия, как всегда, безразлична к подобной риторике чувств, сколь бы праведной ни была её первопричина. Поздно рассматривать планету как великий сюжет: это никогда и не было хорошей идеей.

Применение модели

Нелишне будет повторить, что необходимый нам план — это не закрепление статус-кво и не кропотливый, перестраховывающийся инкрементализм. Напротив, чрезвычайные ситуации не только подразумевают тасовать, пересобирать и пересаживать человеческие инфраструктурные системы, но делают это фактически нашей целью. Особенно в контексте городского, ландшафтного и географического проектирования.

Возражение, что мы никогда по-настоящему не контролируем последствия никакого плана, очевидно, верно. Но это не значит, что нет возможности точно моделировать последствия нашей искусственной агентности. Именно этим занимается наука о климате, и именно таким образом вычисления планетарного масштаба обнаружили изменение климата как согласованную концепцию, основанную на математических моделях.

Сомнительным кажется умозаключение, будто подлинным выводом из применения точных моделей антропогенного воздействия оказывается свидетельство невозможности получения каких бы то ни было точных моделей в этом вопросе. Утверждение, что мы не способны вмешаться, может быть сигналом к отказу от ответственности за агентность, которую мы по-прежнему за собой признаём.

Планирование парков

Ничто из вышесказанного не подразумевает полного слияния всех экосистем в некое то- тальное энтропийное образование. Одна из самых надежных и эффективных стратегий географического вмешательства на уровне управления состоит в строгом запрете на расселение, торговлю и добычу в определённых зонах. Напомним, что процессы сплавления людей/машин и процессы исключения — это крайние точки спектра планирования автоматизации в её экологическом измерении.

Когда во время промышленной революции в большем количестве стали появляться природные парки, они были искусственной территорией, поначалу отведённой для элиты. Затем уже парк стал популярным местом отдыха, национальным достоянием, в конечном счёте средством управления экологическими ресурсами. Парки возникли из понимания, что самый быстрый способ убить природу — пытаться жить за её счёт, воспринимая её как неистощимый рог изобилия.

Другими словами, парки — это искусственные островки не просто нетронутого ландшафта, но следов человеческой деятельности в заданных границах. Парки включают в себя города в той же мере, что и сами включены в города. Самоизоляция как стратегия искусственной геоинженерии оказалась очень эффективной, и её следует расширить и усилить в рамках плана планетарного территориального проектирования.

История создания парковых комплексов шла параллельно с развитием представлений о различиях между природой и культурой, ставших наглядными благодаря физическим границам парков. Но в то же время она помогла превратить секулярную искусственность человеческой деятельности в волнующую и рациональную философскую проблему.

В 1818 году фигура доктора Франкенштейна, созданная Мэри Шелли, приподнимает завесу разнообразных догадок, противоречий, заблуждений и возможных чудовищных последствий человеческой деятельности в утратившей невинность природе. Тот факт, что чудовище отзовётся и предъявит собственные требования, ставит под сомнение всё предприятие. Сегодня такая искусственность — данность, а не подвиг Прометея. Ограждение и отчуждение от городов необитаемых зон — скорее вопрос выживания и поддержки жизнеспособных экосистем и их жителей, включая нас.

В ходе нашей предыдущей программы «Новая норма» мы исследовали, как территориальная типология зон отчуждения варьируется по своему масштабу. От внутри- фабричных пространств до целого полушария, выделенного для возрождения и восстановления дикой природы (см. идею биолога Эдварда Осборна Уилсона сосредоточить и уплотнить человеческую промышленность в мегаполисах, чтобы выделить половину территории Земли на выздоровление и возрождение дикой природы). По мере масштабирования этой геополитики планета, какой мы её знаем, выживет, потому что одна её половина станет парком, другая — плотным автоматизированным объединением переплетённых людей и машин. Причём обе половины будут в равной степени искусственными.

Инфраструктура, работающая на длительных циклах

Вопросы об энергетических системах и искусственных географиях тесно связаны, и эта связь станет ещё теснее благодаря геотехнологиям и соответствующей геополитике, учитывающей реальную продолжительность энергетических циклов. Системы на подобных циклах будут работать веками, а не десятилетиями: это не сенсация, но наша отправная точка. Нам нужны энергетические инфраструктуры, глубже укоренённые во времени. Сами по себе они определяются тем, как мы поглощаем, производим, распределяем, храним, оцениваем, измеряем, улавливаем, восстанавливаем, перерабатываем и рассеиваем энергию, от которой работает всё в наших городах.

Важнее, что эти энергетические инфраструктуры должны соответствовать и быть соразмерны временнóму масштабу экологических и геологических ресурсов, из которых энергия извлекается. Такие инфраструктуры должны включать в себя и геополитику, способную наладить сбор и хранение выбросов/отходов разнообразных энергетических систем, связанных с отоплением, добычей полезных ископаемых, радиацией, изготовлением пластмасс и т. д.

Надлежащее хранение ядерных отходов требует принятия необычайно долгосрочных обязательств, и противники атомной энергетики часто поднимают этическую проблему принятия решений о землепользовании (а по сути загрязнении), как бы решая за будущие поколения, которым придётся управляться с этими отходами; мы не спрашиваем ни их совета, ни согласия.

Ситуация, при которой парниковые газы как попало выбрасываются в атмосферу, очевидно не сильно лучше. Эти отработанные газы будут циркулировать в течение жизни десятков поколений, но поскольку они вездесущи и невидимы, мы как будто в меньшей степени несём за них ответственность. Зато ядерные отходы — дискретны, плотны и осязаемы, а потому ответственность за действия, необходимые для их захоронения, труднее переложить, как и решения связанных вопросов невозможно перенести ни в другое место, ни в другое время.

Прямая ответственность за твёрдые отходы рождает странную веру в то, что, отказавшись от них, можно не подписываться под решением, создающим проблемы в будущем. Но ведь подобный отказ от мусора (в том числе и ядерного) неотличим от отказа управлением отходами. Какой бы удивительной ни представлялась сейчас подобная логика, нормы межпоколенческой этики в их нынешнем виде работают против собственных последствий. Выбросы и отходы, связанные с использованием разнообразных источников энергии, а также культурный контекст технологий сокращения выбросов, таких как улавливание и хранение углерода, в конечном счете обнаруживают те же слепые зоны и заблуждения, что и проблемы хранения и утилизации ядерных отходов.

Этически или экономически обосновываемые мнения, будто работа с системными отходами аморальна, нерентабельна или опасна, — это не принципиальные позиции, а массовый отказ от ответственности. Для жизнеспособного искусственного метаболизма необходимы: геотехнологии ответственного захвата, сбора, транспортировки и изоляции отходов; геополитика долгосрочного планирования, точного моделирования правильных решений, справедливого распределения рисков; при- остановка этических и экономических норм, основанных на пренебрежении невидимыми экологическими экстерналиями.

История человеческих энергетических технологий представляет собой переход от материалов с большим объёмом и низкой энергоёмкостью (например древесины) к веществам с низким объёмом/высокой энергоёмкостью (например углю). И далее — к элементам с наименьшим возможным объёмом/ наивысшей энергоёмкостью, из которых энергия выделяется на атомном уровне и используется для питания паровых двигателей регионального значения. Электростанции и предприятия, работающие на ископаемом топливе, выбрасывают свои отходы в атмосферу, где те хранятся в течение нескольких поколений, непрерывно нагревая планету.

Вместо этого отходы энергетического производства можно собирать в твёрдой форме и захоранивать в глубоких подземных соляных пещерах, которые, как было доказано, могут противостоять геологическим изменениям в течение десятков миллионов лет. Так ими проще управлять, контролируя объём в соответствии с нашими энергетическими потребностями. Если не рассматривать этот переход как ряд нежелательных полумер, а успешно спланировать и осуществить его, это предотвратит бесконтрольные потери энергии, которые сегодня принимаются за данность.

Заражение дилеммами кажущегося риска

В свете необходимой геотехнологии и геополитики атомная энергия походит на пятно Роршаха. Она предлагает крайне творческие интерпретации, которые больше говорят о сознании наблюдателя, чем о реальности наблюдаемого. Многие умные люди не знают, что о ней и думать, что неудивительно, учитывая разность культурных коннотаций. В основе нетфликсовского сериала «Чернобыль» лежит история о катастрофической политизации управления атомной станцией, которая привела к взрыву и загрязнению 30-километрового непреднамеренного заповедника в Припяти и окрестностях. Зрителя, среди прочего, убеждают в том, что радиационное облучение в буквальном смысле заразно и передаётся от человека к человеку через прикосновение. Памятуя о стереотипах фильмов про зомби, зададимся вопросом: какой тип политизации инфраструктуры подразумевает и представляет антиатомно-энергетический популизм?

Мы ни в коем случае не считаем все антиядерные позиции популистскими или необоснованными. Но спрашиваем: во что обойдётся отказ от использования низкоуглеродной формы энергии по соображениям, которые не всегда выдерживают проверку? Почему, учитывая важность инфраструктурной декарбонизации, страх перед атомной энергетикой кажется опаснее последствий углеводородной энергетики? Студенты исследовательской программы «Стрелки» проехали на автобусе сквозь зоны отчуждения Фукусимы. И знаете что? Возможно, больший объем радиации они получили при перелёте из Москвы в Японию — особенно те, кто перекусил в пути бананом.

Так как насчёт всех этих людей, погибших от ядерных аварий? На АЭС Три-Майл-Айленд от радиации погибло ноль человек.

Согласно последним подсчётам, только один человек умер от радиации на Фукусиме. Около пятидесяти — в Чернобыле (по не- которым оценкам, еще 1000–4000 человек умерли позднее)95. Для сравнения: количество погибших при эвакуации из Фукусимы превысило 2000 человек. А вот число тех, кто преждевременно умирает из-за разных видов ископаемого топлива, варьируется, по разным заключениям, от 3 до 4,5 миллионов в год. Данные исследовательской лаборатории НАСА — Центра Годдарда — говорят о том, что в среднем смертность, которую удаётся предотвратить благодаря использованию атомной энергии, уже составляет примерно 80 000 человек в год.

После того как Германия в 2011 году наполовину сократила потребление электроэнергии атомных станций, общий объём энергии, вырабатываемой за счёт угля и природного газа, практически не изменился, множество гигаватт появилось благодаря возобновляемым источникам. Благие, но ошибочные политические намерения грозят привести к неоправданным смертям. Пускай это противоречит интуитивному пониманию, но всё же: по самым прямым показателям смертности на киловатт-час атомная энергия минимум вчетверо безопаснее солнечной. Просто проверьте.

«Ядерное оружие»

Проблемы, препятствующие появлению жизнеспособных геотехнологий и геоэкономики (таких как инфраструктуры энергетической экономики, учитывающие длительность энергетических циклов), носят культурный, психологический и политический характер в большей степени, нежели технологический или экологический. Источники энергии имеют идеологические ассоциации. Ветряная и солнечная энергия предпочтительнее сжигания угля, природного газа, древесины, навоза. Но подобная возобновляемая энергия, вероятно, не представляет самостоятельного решения и ставит перед нами проблемы материальных ресурсов, землепользования, электронных отходов, невозможности давать постоянную мощность и так далее.

Нынешний спор между ядерными и возобновляемыми источниками энергии — например, о том, следует ли включать ядерные источники в различные «новые экологические курсы» или исключать их оттуда, — это культурная война в наихудшем смысле в наихудшее время. Вернувшееся в повестку обсуждение ядерной энергии говорит о том, какие геотехнологии приемлемы и неприемлемы в условиях нынешних политических и культурных ограничений. Во многом оно показывает, почему подобные ограничения не могут существовать.

Возражение левых против атомной энергетики ещё состоит в том, что та требует централизации производства и распределения энергии. Но энергия в виде электричества, подобно транспорту, водоснабжению, образованию, должна стать частью платформенного коммунального хозяйства и быть широко доступной для всех как автоматизированный рукотворный ресурс. Продолжаются разумные дискуссии об относительных плюсах и минусах централизации и децентрализации энергетики, о том, где риск наиболее остро ощущается наименее защищёнными слоями населения.

Если смотреть шире: в какой мере убеждения, облечённые в политические обязательства, ответственны за эстетику сопротивления и страха, окружающую атомную энергетику, которую некоторые почитают за военно-промышленный комплекс энергетических инфраструктур? В малой? В большой? В определенных кругах антиядерный символ веры не подвергается сомнению: он проходит по линии зла и добра. Мирная атомная энергетика с 1968 года и до сих пор отягощена ассоциациями со взрывами бомб и идёт в одном ряду с распылением ДДТ; коротко стриженными белыми парнями, покрывающими Уотергейтский скандал; коллажами британской анархо-пацифистки Джи Воше с изображением Рейгана, пришедшего спасать Тэтчер от ядерного взрыва.

В Японии, на Украине и в России эта тема задевает за живое ещё больнее — прямо за нерв межпоколенческих драм, взывая к подозрительности, напоминая про реальное и серьёзное институциональное пренебрежение гражданами. Очень мощные ассоциации. Но если культурная преданность мешает расчищать путь для долгосрочной инфраструктурной декарбонизации, то она, эта преданность, наглядно показывает опасную неспособность традиционных зелёных левых, при всех их добрых делах и чаяниях, справляться с серьёзными задачами построения и жизнеспособной геотехнологии, геополитики, геоэкономики, управления ими. А значит, и жизнеспособной планетарности.

Антропоцен как нимбизм

Атомная энергетика символизирует разрыв. С одной стороны — геотехнических систем, которые необходимо обдумать и создать. С другой — текущих культурных и геополитических норм, негодных для подобных систем ввиду их собственной ограниченности. Пожалуй, самый труднопреодолимый аспект этого разрыва — временной, между ритмами культурной необходимости и временны ́ ми масштабами экологии и геологии, от чьей энергетической и материальной поддержки эти ритмы напрямую зависят. The Terraforming может прийти к реформированию первых в соответствии с реальностью временны ́ х масштабов последних.

Безусловно, вопрос захоронения ядерных отходов — серьёзный и тяжёлый. Утилизационный цикл составляет десятки тысяч лет, и его администрирование — проблема крайне длительных периодов, которую нельзя исключать из плана. Это сложная история, но давайте посмотрим на предложенный план репозитория Юкка-Маунтин в Неваде как на притчу. То был хороший план — до тех пор, пока мог разрабатываться.

Древние соляные пещеры под пустыней Невада являются одним из самых удачных мест изоляции производственных отходов атомной энергетики. Проект был отменён в силу политической токсичности для структур представительной демократии. Никому не хотелось с ним связываться, ведь это риск потерять работу. Люди не желали нести ответственность, запомниться поколением предков, захоронивших это. Теперь ископаемое топливо в структуре энергопотребления заполняет долю возобновляемых и ядерных источников энергии, а мы выбрасываем больше от- ходов в атмосферу, где их намного сложнее контролировать, взвешивать, улавливать, утилизировать и направлять обратно в цикл искусственного метаболизма. Но их не видно — значит, с нас взятки гладки.

Неучтённые клубящиеся выбросы нашей «планетарной» искусственной энергосистемы означают ужасную экологическую несправедливость по отношению к странам «глобального Юга».

Радиоактивные отходы, не захороненные в глубоких пещерах, в основном так и хранятся на электростанциях. Ситуация равно безумная и бессмысленная. В минуту от- чаяния исторгается вопрос: не намерен ли «глобальный Север» позволить всей климатической системе буквально взорваться — из- за того, что у нескольких тысяч активистов из пустынного штата есть глубоко негативная ассоциация между ядерным распадом и фактом собственной смертности. Притча о репозитории Юкка-Маунтин — это одно из проявлений взбесившегося нимбизма континентального масштаба. Быть может, это ещё и притча о том, как вето хеклера становится доказательством власти кричащих задир прямо в канун коллапса?

Если так, значит, критическое заблуждение крошечного про- цента мирового населения подталкивает всех остальных к климатическому кризису, суще- му аду на Земле — просто в силу их невероятно дорогостоящих представлений, рядящихся в одежды этических принципов.

Может, главный вывод заключается в том, что разногласия по вопросу отходов вызовут к жизни иные геотехнологии, которые, в свою очередь, дадут импульс совсем другой геополитике? Основополагающая проблема радиоактивных отходов — их долгий век: нельзя просто так взять и выбросить их, подобно отходам других источников энергии. Они дискретны, тверды и неопровержимы.

Именно эта длительность должна принуждать геополитику, управляющую ими, к созданию целостной энергетической системы — согласованной и соответствующей экологическому временнóму масштабу (как и должно быть). В отличие от выбросов после использования ископаемого топлива или электронных отходов солнечных батарей, отходы атомной энергетики нельзя удалить либо изолировать как фактор внешнего мира; придётся управляться с ними иначе — как с отчаянным напоминанием и неизбывным остатком энергетической системы (как и должно быть). Их нельзя избежать, зато с ними можно разобраться.

В размышлениях о политике энергетической инфраструктуры можно зайти с другого конца. Суть не столько в том, как политика управляет инфраструктурой, но скорее в том, что жизнеспособные энергетические геотехнологии, в случае своего возникновения и правильного управления, приведут к появлению соответствующих и согласованных с этими геотехнологиями геополитических и геоэкономических институтов.

Проблема с голосом, когда выхода нет

В соответствии со множеством разных идеалов необходимый геотехнический сдвиг должен быть обусловлен, создан и утверждён демократическим консенсусом, без которого любой такой сдвиг потенциально будет несправедливым. Но из чего и для кого может возникнуть общее согласие — или даже, возможно, авторитарное несогласие? Это попрежнему неясно, вопрос открыт. Его задают в контексте стихийных общественных движений, что требуют принять меры в отношении изменения климата, а также в контексте более популярных установок: налогов на выбросы парниковых газов, контроля за выбросами, общественного городского планирования, научной экспертизы в области наук о Земле, регулирования долгосрочного земле- пользования, устойчивой продовольственной политики, выступлений против углеродного учёта и политики, основанной на потреблении (Carbon-CAP). И так далее.

Если преграды на пути жизнеспособного планетарного управления имеют культурную и политическую природу, разрешимы ли наши дилеммы в их определениях? Текущий рецидив реваншистского популизма являет собой глубоко деструктивное глобальное антиэкологическое движение, независимо от того, готов ли он самоопределятьсяв так их терминах или нет. Но также этот популизм — симптом кризиса создания политических и культурных институтов, которые по крайней мере способны целенаправленно формулировать проблемы, не говоря уже о согласованной политике и планах противодействия им.

Что делать в случае, когда народная воля не утверждает необходимые изменения планетарной биохимии? Есть ли ещё у нас время? Жива ли реальная возможность ждать? Что, если ответ на оба вопроса — «нет»? Выберите на свой вкус любой вариант оперативного вмешательства в климатические изменения. Уверен, оно полезное. Если окажется, что невозможно убедить большинство сменить точку зрения, одобрить инвестиции и своевременно провести нужные изменения, будь то из-за мифа, непонимания, личной заинтересованности или еще чего- то, — откажетесь ли вы от вмешательства или будете искать другой путь?

Благоговение перед культурным самовыражением как самоценностью обходит- ся нам слишком дорого. Аватарная модель политического представительства — невероятно кривой путь. Следует допустить, что как в случае планирования, так и в случае планетарности геотехническая необходимость может стимулировать геополитическую институционализацию сильнее, чем наоборот.

До 10 ноября включительно все желающие могут подать заявку на участие в программе Института «Стрелка» The Terraforming 2021