Учебник столичного патриотизма

На этой неделе вышла фантастического качества книга — «Истории московских домов, рассказанные их жителями». МОСЛЕНТА публикует три её фрагмента — рассказы жильцов дореволюционной постройки домов на Покровке, Солянке и Большой Садовой. В столице в рамках издательской программы Музея Москвы вышла книга фантастического качества — «Истории московских домов, рассказанные их жителями». МОСЛЕНТА публикует три её фрагмента — рассказы обитателей домов на Покровке, Солянке и Большой Садовой.Как создавалась книгаЧтобы написать и издать «Истории московских домов, рассказанные их жителями», этнолог Дмитрий Опарин и фотограф Антон Акимов с 2011 года ходили по старым жилым домам в центре Москвы, создавая галерею их исторических портретов из рассказов стариков, архивных снимков и современных фотографий, в основном интерьерных. До 2013 года, адрес за адресом, они публиковали результаты своей работы в «Большом Городе». В этом году Дмитрий с Антоном подвели промежуточный итог своей работы: отобрали и издали под одной обложкой истории 25 из 40 описанных ими домов. Получившаяся книга с такой любовью и вниманием к деталям рассказывает про старомосковский быт, что может быть рекомендована как самоучитель московского патриотизма. По просьбе МОСЛЕНТЫ автор отобрал три самых ярких и интересных, на его взгляд, фрагмента из рассказов жителей. Покровка, дом №29 Отрывок из интервью с Татьяной Евгеньевной Ремезовой. Жила в квартире №8 дома №29 по Покровке со своего рождения в 1932 году до 1972 года. Сейчас проживает на Профсоюзной. Она приходится внучкой генерал-майору царской армии Николаю Митрофановичу Ремезову. По ее инициативе в 2015 году на фасаде дома установили памятные таблички в честь репрессированных родственников и соседей.«Сначала в 1937 году арестовали мужа моей тети, Афанасьева Владимира Никитича. После ареста сразу же была конфискована большая из двух комнат и увезена наиболее ценная мебель. Арестовали человека, забрали комнату — этого мало, еще и мебель увезли! В отобранную комнату вселили семью Дейкуна — работника НКВД с Украины или из Молдавии. Жильцы этой комнаты менялись еще много раз. Тетю Алю (жену Владимира Афанасьева и дочь Николая Ремезова Анну Николаевну — Д.О.) арестовали в 1938 году. Она ждала уже. Все произошло ночью. Я была в кровати. Моя дверь в коридор была открыта, и я увидела, как проходит тетя Аля и несколько мужчин в штатском. Она успела только крикнуть моим родителям: «Женя, Оля, берегите Никиту!» Ее сыну было 10 лет. Анна Николаевна провела в лагерях десять лет. Вернулась на Покровку с очень больным сердцем, жила нелегально, так как в Москве ей было жить запрещено. Благодаря добропорядочности соседей из нашей квартиры и из квартиры №7 ей удавалось прятаться во время периодических проверок милиции. Она пряталась в кровать к моей сестре, сидела в шкафах. Умерла она осенью 1953 года от разрыва сердца, ей было 55 лет. Родной брат Владимира Никитича Михаил Никитич тоже был арестован по причине никому неизвестной. Его продержали в следственных изоляторах Москвы и выпустили перед самой войной, определив место проживания за сто пятый километр от Москвы. А наш сосед Николай Семенович Оболенский был арестован и отсидел в лагере по обвинению, в которое трудно поверить — подвела княжеская фамилия, к которой он не имел никакого отношения». Солянка, 1/2 Отрывок из интервью с Вячеславом Павловичем Удовицким. Жил в доме по адресу Солянка, 1/2 со своего рождения в 1938 году. Сейчас проживает в соседнем Старосадском переулке.«Проезд кишел детьми. Они развлекались по-разному: кто-то прыгает на скакалках, кто-то играет в ручную лапту, кто-то в классики, кто-то в расшибалку режется, в пристенок. У нас во дворе стояли и бильярд, и пинг-понг, а на зиму убирали всё в подъезд. Играли в карты: в петуха, козла, очко. В очко традиционно играли в праздники. В казаки-разбойники играли вокруг дома. Это был высший класс. В подвалы забегали, по крышам, чердакам бегали. В башне дома у нас был свой чердак. Там стоял диванчик, висели качели. И туда попасть могли только мы: у нас была доска-лестница, которая убиралась наверх, и никто нас не мог достать. Загорали на крыше. Мама моя все время ходила загорать со своими подружками. Во время войны с нашей крыши пускали салют в честь освобождения какого-нибудь города. Наши враги жили в доме Мандельштама (Старосадский, 10. — Д.О.). Происходили всевозможные сражения, драки, ходили дом на дом как стенка на стенку. Почему, не знаю. В школе мы существовали вполне лояльно друг к другу, враждовали, только когда во двор выходили. Раньше двор был для посторонних вообще табу. Войти чужим было просто исключено. Выкидывали немедленно». Большая Садовая, 10 До революции седьмую квартиру дома №10 по Большой Садовой арендовал сотрудник банкирского дома братьев Джамгаровых Багдасар Артемьевич Вартанов (1871–1950). У него было трое детей — Србуи (1915 г.р.), Маргарита (1916 г.р.) и Мелик (1919 г.р.). Маргарита Вартанова выехала из квартиры №7 только в 1980 году. Отрывок из интервью с внуком Багдасара Георгием Меликовичем Вартановым. Жил по адресу Большая Садовая, 10 со своего рождения в 1948 году до 1976 года. Сейчас проживает в районе Дмитровского шоссе.«Дед был старорежимным человеком и всегда в доме ходил в пиджаке. Я запомнил один момент. Он держал меня на руках. Во внешнем кармане пиджака у него всегда была расческа. Я вынимал эту расческу и расчесывал ему эспаньолку. Это один момент о деде, который я запомнил. Больше ничего.Дед, тетя, отец — все говорили на армянском, но в семье говорили по-русски. За продуктами ходили в магазины и на рынки — на Тишинский и Палашевский. Тишинка была за Садовым кольцом, а Палаши были между Тверской и Садовой. Самым популярным гастрономом был магазин “Грузия”. В гостинице “Пекин” великолепнейшая кулинария была. Там продавали китайские продукты, еду, которую готовили на кухне ресторана, — китайские пельмени, суп с грибами сяньгу. В булочной на пересечении Бронной и Садовой продавали французские булки за семь копеек с продольным разрезом. Маленькими мы в основном с родителями гуляли в саду “Аквариум”. Летом дворник нам срубил теннисный стол и мы рубились в пинг-понг. Из других дворов к нам не приходили. Тогда было опасно совать нос в чужие дворы, можно было получить по лицу. Очень сильная ненависть была с волоцкими. Так мы называли жителей домов, до революции принадлежавших полякам Влоцким (Доходные дома А. А. Волоцкой. Большой Козихинский, 28-30. — прим. ред.). Наша дорожка в школу 112 шла мимо этого дома. Мы ходили все время втроем, вчетвером. Доставалось иногда, когда их было больше. Это класс пятый, шестой. У волоцких не было замкнутого пространства, как у нас. В моего друга Сашку Ольшевского тогда швырнули банку консервную и губу раскровили. Летом и зимой ходили на Патриаршие пруды. Там мы эту вражду и прекратили. На Патриарших летом была лодочная станция, а зимой — каток. Помню, привозили нам молоко. Две женщины шли с Белорусского вокзала и несли 40-литровый бидон. Они начинали раздавать молоко прямо у вокзала уже. У них была мерная алюминиевая кружка с длинной ручкой. Старьевщики заходили во двор. Когда старьевщик кричал: “Старье берем!”, все слышали — тихо было и по двору этот крик разносился. Точильщики ножей привозили станок во двор — и тут же женщины дома бежали со своими ножами».

Учебник столичного патриотизма

Самое читаемое