«Москва — это женщина, которая ждет любви». Алексей Кортнев о душе любимого города и своих местах силы
«Я рос в окружении сталинского ампира, конструктивизма и зелени»
Я родился на Ленинском проспекте. И это удивительно зеленое место. Наши окна выходили во двор, на противоположной стороне которого стоит здание, сейчас принадлежащее Федерации независимых профсоюзов России. Памятник конструктивизма. С детства я смотрел на него с восторгом. За ним находился Дворец пионеров, а дальше — Воробьевы горы, которые тогда еще назывались Ленинскими. А из другого окна было видно главное здание МГУ им. Ломоносова.
Так что я рос в окружении сталинского ампира, конструктивизма и зелени. В этом районе прошла все первая половина моей жизни. Я учился в школе, расположенной неподалеку от дома, бегал в кружки и секции во Дворец пионеров, а потом ходил пешком в университет.
Мне было уже за 30, когда я начал путешествовать по другим районам Москвы. Но именно этот, Гагаринский, Воробьевы горы я считаю своей малой родиной и люблю туда возвращаться.
И хотя мы живем совсем в другом месте, я и моя мама, мы до сих пор прописаны там, на Ленинском, в доме, где я вырос.
© Фото: из личного архива Алексея Кортнева
«Ни одной машины»
Мне ярко запомнилось одно июньское утро. Детство как раз заканчивалось, я стоял на пороге юности. Тогда у нас бытовало мнение, что документы в университет нужно подать как можно раньше, в идеале — первым. У каждого из выпускников была задача: как только получаешь их на руки, ты должен тут же бежать в приемную комиссию.
Вот и я, как и мои одноклассники, сразу после выпускного бала побежал в университет со своим свеженьким, только что выданным мне аттестатом. В МГУ.
И вот в пять часов утра, после бессонной ночи, проведенной на дискотеке в школьном актовом зале, в первом в моей жизни настоящем костюме, светлом таком, бежевом, в рубашке и галстуке, с документами в портфеле я шел по Ленинскому проспекту. Это был 1983 год.
Я шагал по проезжей части мимо универмага «Москва», наслаждался этим июньским утром и чувствовал абсолютную эйфорию от осознания, что иду не просто в университет, а сразу в новую жизнь. И вокруг меня не было ни одной машины.
Сейчас на Ленинском даже в час ночи, а то и в четыре утра не пройтись по проезжей части, чтобы на тебя не наехало какое-нибудь ревущее металлическое сооружение. А тогда это было возможно.
«Я покажу вам Москву, которой вы больше никогда не увидите»
Нечто подобное я увидел снова только в прошлом году. У меня был QR-код для посещения медучреждений, я посадил двух своих сыновей в машину и говорю: «Поехали! Я покажу вам Москву, которую вы больше никогда не увидите».
И мы проехали по Новому Арбату, по Манежной, по всему центру. И нигде никого! Никаких машин! «Вот это Москва моего детства», — сказал я им.
Сейчас, конечно, все снова пришло в норму. Пустых улиц больше нет.
Тогда, год назад, у нас, конечно, было легкое ощущение постапокалипсиса, но мы с ним быстро справились. Изначально все были настроены очень оптимистично. Эту волну не теряли и не теряем.
«Нас этому никто никогда не учил»
Университет я, к сожалению, не закончил. Проучился два с половиной года и ушел на вольные хлеба. Но вся моя жизнь так и осталась связанной с ним. Я постоянно там выступаю, провожу Дни первокурсника, как в прошлом и в этом году, и работаю. Я остаюсь его частью и не чувствую никакой оторванности.
Печально, конечно, что я так и не получил высшего образования, но тут не надо забывать, что это была за эпоха. Все стремительно менялось. Уже тогда классическое советское образование не отвечало требованиям времени и стоило не так уж много.
Нужны были совсем другие специалисты. И я со своим ближайшим другом и сподвижником Валдисом Пельшем начал активно заниматься рекламой, телевидением, съемками развлекательных передач и кучей других дел.
Нас этому никто никогда не учил. Мы все придумывали из головы. Сами. И ничего! Получилось!
Так у меня появилась профессия, которая кормила меня потом долгие и долгие годы.
© Фото: из личного архива Алексея Кортнева
«Американский дедушка по имени Рональд Мак Дональд»
Когда вышла книга Виктора Пелевина «Generation П», я прочитал эти рассуждения о мире рекламы с большим интересом. Как человек безусловно талантливый на уровне гениальности, автор совершенно верно и точно подметил многие вещи. Но я, проработав 15 лет в разных рекламных агентствах, могу точно сказать: многое Виктор, конечно же, выдумал.
В конце 80-х и в 90-х мир московской рекламы был невероятно интересным, причудливым и хаотичным. Во-первых, было очень много бестолковщины. Правда, ее хватает и сейчас, но она хотя бы более формализована. А тогда мы всему только учились.
Конечно, к нам понаехали самые разные эксперты. Большей частью это были американцы и англичане, которые стали налаживать у нас рекламный рынок.
В частности, тем агентством, в котором я начал работать, руководил очаровательный американский дедушка по имени Рональд Мак Дональд. Такая вот ирония судьбы. По происхождению он был шотландцем, и ему было лет 80, не меньше.
Мы впитывали все как губки. Каждый день по несколько часов мы тратили только на то, чтобы смотреть, как делается реклама в западном мире. Это была совершенно уникальная возможность — отсматривать лучшие зарубежные образцы, ведь они не транслировались на российском рынке. Кроме нас, рекламщиков, их вообще никто не видел.
© Фото: из личного архива Алексея Кортнева
«Мы прицепили банку с этой шипучкой к станции "Мир"»
Смешного тогда было много. Мой любимый эпизод случился, когда мы работали на очень известный в мире шипучий напиток. Когда же это было? В каком-то лохматом году. Они меняли дизайн. По этому поводу шла мировая рекламная кампания. На этот ребрендинг ушли какие-то дикие миллионы долларов!
В России мы с нашей командой чего только ни делали. Например, мы прицепили банку с этой шипучкой к космической станции «Мир». Конечно же, в новом дизайне, в новых цветах. Эта банка потом так и летала в космосе, пока не затонула в океане вместе со станцией.
Потом мы купили рекламные секунды прямо перед выходом программы «Время». Тогда, да и сейчас тоже, они были не просто золотыми — бриллиантовыми. И вот перед выпуском новостей у нас шла пятнадцатисекундная заставка «Время шипучки», где мы сообщали какие-то идиотские новости об этом ребрендинге.
Кампанию финалил грандиозный концерт группы Spice Girls на Васильевском спуске, который вела какая-то супермодель. Кажется, это была Синди Кроуфорд.
Что могло пойти не так? Клиент отколол самое невероятное, что нам бы и в голову не пришло. Они не привезли новую продукцию.
В итоге рекламная кампания, в которую было вбухано какое-то совершенно космическое количество денег, закончилась заявлением в духе «А сам напиток мы представим вам через месяц». Косяк был не наш, а головного агентства. И это огромное счастье, потому что если бы такое сделали мы, нас всех, наверное, просто посадили бы.
«В больших агентствах заставляют работать по канонам»
Я работал в больших мировых агентствах, а там, к сожалению, свободы гораздо меньше, чем в маленьких фирмах. Любые твои идеи проходят утверждение где-нибудь в Дюссельдорфе или Ганновере. Однажды к нам вообще прилетел проверяющий из Аргентины, потому что был топ-менеджером, отвечавшим за проект, который мы рекламировали. Он прибыл в Россию, пришел на встречу, и пока мы ему рассказывали, что тут напридумывали, уснул. Проспал, наверное, часа полтора, проснулся, кивнул и уехал обратно в аэропорт.
Пропихнуть какую-то смешную и оригинальную идею в таких условиях очень сложно. У маленьких агентств такие штуки встречаются гораздо чаще. На внутреннем рынке время от времени появляются всякие слоганы, которые мне очень нравятся.
Например, на Новом Арбате одно время висел плакат «Пора по пабам!». Не помню, кого он рекламировал, но как красиво, как восхитительно сформулировано! Прекрасно же!
Рекламная цель подразумевает определенную остроту. И в этом деле кто-то работает по учебникам, а кто-то выдумывает такие яркие и юморные штуки. Конечно, последнее намного веселее, чем попытки удержаться в строгих рамках. Но, к сожалению, в больших агентствах заставляют работать по канонам.
© Фото: из личного архива Алексея Кортнева
«У нас была изрядная доля везения и таланта»
Вся история «Несчастного случая» началась в 1984 году, собственно, я еще учился в университете. Там я и познакомился с Валдисом Пельшем и другими моими близкими друзьями и коллегами. Трое из них и сейчас играют в нашей группе.
Мы очень помогли друг другу на этапе становления.
Это было большое везение — найтись, встретиться. И, судя по всему, произошла такая взаимная «разгонка». Мы начали работать, как-то подстроились друг под друга, и стало получаться.
У нас была изрядная доля везения и, наверное, таланта. Без него ничего в итоге не вышло бы, как и без взаимной поддержки. Мы помогали друг другу и так шли вперед.
При этом у меня куча друзей и знакомых, которые начинали вместе с нами. Мы и сейчас близко дружим, довольно часто видимся и общаемся, но они давно занимаются совсем другими вещами. Мы все познакомились в студенческом театре МГУ, но из нескольких человек в итоге получился «Несчастный случай», а многие другие, закончив физфак, географический факультет, мехмат, ушли в совсем другие сферы. Сейчас они занимаются в основном торговлей.
«Всегда с легкостью бросал то, что не получалось»
Мне больше по душе начать что-то новое, чем вымучивать явно не выстрелившее старое. Я никогда не относился к своему творчеству слишком серьезно и всегда с легкостью бросал то, что не получалось. И это продолжается до сих пор.
Мы постоянно затеваем какие-то новые проекты и программы — как на телевидении, так и на YouTube.
Но если что-то не идет, не получается, оставляем и беремся за следующее. Идей предостаточно.
За все эти годы мы перебрали множество самых разных жанров: снимали передачи, ставили спектакли, придумывали мюзиклы. Чего мы только ни делали!
И бывало, что вещи, в которых мы сами были абсолютно уверены, не выстреливали. Например, так получилось с проектом «МузФак», который мы сейчас пытаемся пропихнуть на YouTube. Не получается. И вроде бы задумка отличная, нам самим очень интересно создавать этот проект, но просмотров — кот наплакал, и количество их никак не увеличивается. Очевидно, мы стали слишком архаичными. Мы пленники эстетики ХХ — начала XXI века, а сейчас она, судя по всему, уже неинтересна. Да и наша потенциальная аудитория — женщины за 50 — смотрят телевизор, а не видео в интернете. Мы в них не попадаем.
Проект, судя по всему, придется закрывать. Он нам обходится слишком дорого. И если мы не получаем никакой рекламы, не происходит никакой монетизации, оплачивать миллионами рублей съемки новых выпусков из своего кармана становится накладно. Мы, конечно, отсняли первые десять роликов, а потом поняли: все, нерентабельно.
© Фото: из личного архива Алексея Кортнева
«У нас нет ни диктата, ни сектантства»
Мы, участники «Несчастного случая» и наши близкие друзья, долго и внимательно друг к другу присматривались. К тому же мы умеем идти на компромисс и признавать право друг друга на какие-то дела, помимо группы. Наверное, это и позволило нам столько времени продержаться вместе.
У нас нет ни диктата, ни сектантства, которое зачастую начинается в каких-то коллективах или, например, театрах, когда лидер выходит и говорит: «Вы пришли в самую лучшую группу на свете! Все остальное — фигня! Здесь вы не просто работаете! Здесь вы служите искусству». Вот у нас подобного нет и не было с самого начала.
Все мы имеем полное право параллельно заниматься и другой музыкой, и вообще другими, совершенно не музыкальными делами.
Кто-то из нас работает в рекламе, кто-то играет джаз, кто-то пишет музыку для кино и телевидения. Например, наш басист Рома Мамаев — известнейший московский хлебопек. Он снабжает своим хлебом магазины и дорогущие рестораны. И начал он этим заниматься, когда проиграл у нас на басу лет 15, наверное. Просто однажды ему пришло в голову, что он хочет еще и печь хлеб. Пожалуйста. Круто же!
«У нас не развивается болезнь замкнутого пространства»
Мне очень нравится, что участники группы приходят со своим уникальным опытом, которого набрались в других сферах жизни. Нам всегда друг с другом интересно. Мы не сидим в консервной банке, и у нас не развивается болезнь замкнутого пространства.
Свобода, которая есть у всех участников «Несчастного случая», не мешает, а обогащает нашу жизнь. Я в этом совершенно уверен.
И у меня никогда не было опасений, что из-за параллельных увлечений или работ моих друзей группа развалится. От нас по своей воле никогда никто не уходил. Было так, что один человек заболел, а еще один просто уехал жить на другой континент. Все. Остальных ситуация полностью устраивает.
На мой взгляд, быстрее развалится коллектив, в котором тебя насильно удерживают, заставляют кланяться в ножки и делать вид, что тебе все нравится. Если этого не происходит — не появляется и желания куда-то уходить. Свобода сближает людей. Этот принцип работает и в профессии, и в дружбе, и в любви. Чем меньше ты навязываешься, тем прочнее становятся твои связи с другими.
«Писать очередную рок-композицию мне просто скучно»
С годами все сильно изменилось. Если раньше, работая над новой песней, я испытывал творческий восторг и желание писать как можно больше, сейчас, честно говоря, я пребываю в некоторой растерянности. Я не очень понимаю, как и что писать. Прежние формы, язык, сама эстетика, на мой взгляд, исчерпали себя совершенно. В рок-н-ролле и роке писать уже толком нечего. Конечно, пишут многие, но по большей части получается какая-то чушь. И мне абсолютно ясно, что нужно осваивать какой-то новый язык. Но я все еще не понял, какой.
Мне очень нравятся некоторые сегодняшние группы и исполнители. Их не так уж много, но, например, это OQJAV, Сергей Сироткин и его группа Sirotkin, «Обе Две», Монеточка. Это инди-рок, а то и эмбиент-рок — музыка нам очень близкая, но все равно в ней слышится, как сильно поменялись и язык, и подход к аранжировке.
Я слушаю и понимаю, что так можно и, наверное, нужно писать, но сам пока не умею.
А если продолжать тиражировать то, чем я занимался последние почти 40 лет... Если честно, писать очередную рок-композицию мне просто скучно. Поэтому сейчас единственное, чем я занимаюсь, — большие проекты. Надеюсь, у нас все сложится, и скоро мы начнем писать очередной музыкальный спектакль для одного из московских театров.
© Фото: из личного архива Алексея Кортнева
«Душа города — это люди»
Москва для меня — безусловно, женское начало, а мужское — это Питер. Отношения у нас с ним долго не складывались, хотя мы стали довольно часто ездить туда и давать концерты. Все изменилось, когда у меня в этом городе появились друзья. Тогда же появилась и песня «Питер». До этого момента желания писать о нем как-то не было.
Любой город раскрывается исключительно через людей. Архитектура, здания, улицы и проспекты — его тело. Но душа города — это люди. Через них она открывается.
Скажем, меня восхищают Лондон и Нью-Йорк. Я люблю их, люблю гулять по их улицам и жду возможности снова пройтись по ним. Но писать о них мне и в голову не придет. Кому нужна моя песня про Лондон? Россиянам про него рассказали еще в школьном курсе английского: London is the capital of Great Britain. А англичанам я ничего нового про их город рассказать не смогу.
Без близких людей в городе ты видишь только внешнюю его оболочку, которая у того же Петербурга, Лондона или Нью-Йорка, конечно, прекрасна, но ее недостаточно, чтобы написать о них не научную монографию, а лирическую песню.
«Готовая усадить за свой стол миллионы людей»
Я совершенно уверен, что Москва — это хозяйка. Она довольно взбалмошная и любит покричать, но одновременно очень щедрая и гостеприимная. Это мать или старшая сестра, готовая усадить за свой стол миллионы людей, накормить, дать работу, предоставить возможности.
Москва взамен требует немало. Она ждет учтивости, внимания, времени. А еще Москва — женщина, которая ждет любви, любит и надеется на ответное чувство.
Но, конечно, бешеный ритм этого города разобщает нас, как и технологическая революция, происходящая на наших глазах. Мы все глубже и глубже погружаемся в виртуальный мир. Все наше общение сейчас полностью перешло в мессенджеры. Через экраны смартфонов мы говорим друг с другом гораздо чаще, чем вживую.
Но это характерно не только для Москвы, а для всего мира. Наверное, в крошечном городе K над речкою N людям до сих пор проще прийти в гости друг к другу и поговорить глаза в глаза, потому что время и пространство не разбрасывают их в разные стороны.
А москвич или гость столицы только в дороге проводит по несколько часов в сутки. Например, я говорю с кем-то по телефону и одновременно езжу по своим делам, иначе я просто не смогу все успеть. Помните нашу песню «График»? Так и живем.
© Фото: из личного архива Алексея Кортнева
«Что-то я больше не хочу в Америку»
Пандемия ясно и доходчиво показала всем нам, что привычная жизнь может быть просто стерта в течение нескольких дней и заменена совершенно новыми правилами. Прошло полтора года, и люди стали тревожнее и, наверное, в целом несчастнее. Я смотрю на их лица и вижу, что веры в светлое будущее в них стало меньше.
К тому же, прошу прощения за штамп, пандемия привела к росту международной напряженности. Это тоже печалит. Хорошо, что в моем окружении нет людей, которые радуются, что Россия отделяется от остального мира, задраивает люки и иллюминаторы.
Но, если честно, сейчас весь свет трещит по швам, и мы — только один из лоскутов этого постепенно расползающегося на части одеяла.
Раньше у нас был универсальный рецепт: если станет совсем плохо, свалим на Запад. Но на фоне движений BLM, #MeToo и прочих мне уже совсем не хочется, чтобы мои дети оказались в просвещенных Европе и США. Что-то я больше не хочу в Америку. Эти движения производят гнетущее, негативное впечатление. В их основе лежат правильные идеи, но уровень истерии, который демонстрируют их приверженцы, просто неадекватен.
«Хорду жду, как манну небесную»
Но если на лицах москвичей все чаще отражается тревога, то изменения в самом городе меня скорее радуют. Я искренне поддерживаю программу развития столицы, которую проводят мэрия и правительство Москвы. Особенно это касается транспортной системы.
На мой взгляд, у нас произошла революция в метростроении, которой город ждал десятилетиями.
К тому же я, как автомобилист, активно интересуюсь, как прокладываются новые трассы. Северо-Восточную хорду жду, как манну небесную. Когда она дойдет до востока города, моя жизнь сразу станет гораздо легче. У меня есть адреса, где нужно бывать регулярно, и новая трасса позволит проще и быстрее туда ездить.
А еще меня радует то, как меняется осознанность горожан. Многие, например, занимаются раздельным сбором мусора. Наша семья этот принцип тоже исповедует, в том числе дети относятся очень внимательно к этому вопросу. Мы поддерживаем многие экологические программы.
«Своим местам силы я не изменяю»
Из всех районов, расположенных близко от центра Москвы, родной Гагаринский так и остался самым любимым. Он очень мало пострадал от точечной застройки. Да, там есть несколько уродливых небоскребов, возведенных в лужковскую эпоху, но их все же очень мало. Основной архитектурный ансамбль и Ленинского проспекта, и улиц Вавилова, Строителей и Новаторов сложился в 1950-1960-е годы и почти не пострадал. Здесь, в отличие от многих других районов Москвы, очень просторно.
Своим местам силы я не изменяю, так что и сегодня главное из них — Воробьевы горы. Там очень красиво и есть где набраться энергии.
А еще мне дороги ВДНХ и район Ботанического сада. Там жили мои бабушка и дедушка, так что, еще будучи школьником, я часто ездил к ним в гости. Те районы я тоже знаю очень хорошо.
Сейчас наша семья перебралась за город. Это был выбор в пользу экологии и собственного дома. Но если бы мне предложили вернуться в Москву, я бы выбрал свой родной район. Не могу без Воробьевых гор.
А выступать мне очень нравилось в клубе «Б-2». Жаль, что его закрыли. Но остался, конечно, великолепный «16 тонн», где мы выступаем довольно часто и продолжим эту практику. На сегодняшний день это старейший в Москве рок-н-ролльный клуб. Я его люблю искренне.
Рестораны моими местами силы не стали. Я всеяден, так что где живу, там и нахожу какое-нибудь местечко и очень быстро убеждаю себя, что именно здесь кормят лучше всего. А на самом деле такой ресторанчик просто в паре шагов от моего дома.
«Москвич — человек в наушниках и на самокате»
В моем представлении москвич — довольно замкнутый и, честно говоря, одинокий человек. Он постоянно куда-то мчится, погруженный в свою музыку или разговор по телефону. Москвич сегодня — человек в наушниках и на самокате.
Сейчас довольно сложно увидеть кого-то, кто просто стоял бы или сидел и думал о чем-то своем. Житель большого города, как правило, не столько анализирует, сколько поглощает информацию извне. Но это примета времени.
Мне, конечно, это не нравится, но я понимаю, что точно так же я когда-то раздражал поколение моих родителей. Так всегда было, есть и будет. Надо с этим просто смириться.
А еще типичному москвичу в моем представлении всегда лет 30. Это самый эффективный, самый действенный возраст. В это время мы можем быть наиболее полезными и своему городу, и стране в целом.
© Фото: из личного архива Алексея Кортнева
«Каждому из них нужно будет советовать что-то свое»
Боюсь, своим детям не смогу посоветовать, как справляться с одиночеством в большом городе. Просто они обречены на совершенно другую жизнь. В их возрасте я жил совсем в других реалиях. У меня было в разы меньше одежды и развлечений, но гораздо больше живого общения с друзьями. Их одиночество от моего отличается кардинально.
В нашей семье мы детей к общению не принуждаем, но как-то само собой получается, что общаются они с нами довольно много. Но все — очень по-разному.
Старший, Арсений, которому уже исполнилось 18 лет, — добрейший человек. Он очень любит брата и сестру, постоянно возится с нашей собакой, часто с нами обнимается, но вытащить из него какую-то информацию непросто. Он довольно замкнут и сам по себе. Афанасий, напротив, — душа нараспашку. Он всегда все рассказывает и часто приходит ко мне поделиться своими первыми литературными опытами. Я иногда поражаюсь тому, что он совершенно не стесняется, потому что я в свое время как раз стеснялся показывать, например, недоделанную работу. И сейчас не стал бы этого делать. А Афоня может набросать несколько строчек, прийти ко мне и сказать: «Пап, тут какая-то ерунда получается. Прочти». Абсолютно открытый человек.
Для этих двух мальчишек, как и для их сестры, рецепты жизни будут совершенно разными. Каждому из них нужно советовать что-то свое. Единого алгоритма, единой инструкции по выживанию просто не существует.
«Чуть больше половины сотни»
Для меня 55 — это просто цифра. Пять лет назад была половина, а теперь чуть больше половины сотни. Я решил, что никак не буду праздновать. Не стану организовывать никаких концертов и мероприятий.
Сейчас я могу порадовать публику разве что старыми песнями и не вижу, что нового могу ей предложить. Так что мы решили придержать коней и сосредоточиться на подготовке к большому концерту, который запланирован на 1 апреля 2022 года.
На приближающийся день своего рождения я обращаю не так уж много внимания. С возрастом этот праздник постепенно перестает тебя волновать, к тому же он становится скорее грустным. В детстве, да даже в зрелом возрасте поверить в это сложновато. А потом проходит время и понимаешь: так и есть.