У нас всегда будет Париж

Этой ночью Москва не спала.

Этой ночью слова Jе suis Paris перестали быть искренним выражением сочувствия и обрели буквальный смысл. Кровь, пролитая в столице Франции, стерла разницу между Бульварным кольцом и Елисейскими полями.

Расстояние в две с половиной тысячи километров сократилось до нуля. Потому что мы знаем, что чувствуют сейчас парижане. Мы сами это чувствовали, когда был захвачен театр на Дубровке, когда были взорваны дома на Гурьянова и Каширке, когда взрывались переходы и московское метро. Мы знаем, что такое полицейские оцепления, военные на городских улицах, проверки на дорогах.

Мы знаем, каково это — бояться зайти в метро, показывать содержимое сумки на входе в торговый центр, ускорять шаг при виде человека, который показался опасным.

Теперь мы знаем кое-что еще. Собственно, мы всегда это знали, но забыли. И те, кто называл Европу адом, и те, кто считал ее чем-то вроде рая — люди с полярными взглядами проводили одинаково жирную черту между ними и нами.

А те, кто ходил по парижским бульварам и прикидывал, где лучше атаковать, чтоб побольше жертв — вот им плевать на границы. Они точно так же могут ходить по Камергерскому и Мясницкой — просто потому, что им все равно, что взрывать — Лувр или Третьяковку.

Наши ценности — наши общие с французами ценности! — не имеют для «тех» никакого значения. Для «тех», вооруженных и готовых убивать, мы все на одно лицо, и нет никакой разницы между москвичами и парижанами.

И это единственное, в чем «те» не ошибаются. Единственное, что «они» поняли раньше нас. Нет, мы не на одно лицо. Мы разные: лингвистически, внешне, в каких-то проявлениях и ментально. Но тем не менее Париж и Москва — это одна цивилизация. Один мир, который мы, его обитатели, сами расчертили границами — призрачными, глупыми границами, которые ничего не дают и ни от чего не спасают.

Для нас, русских, Париж всегда был большим, чем просто точка на карте. У нас с ним особая связь. И у тех, кто ездит туда несколько раз в год, и у тех, кто там никогда не был.

Наш Париж — это звон мушкетерских шпаг в Люксембургском саду, это Монмартр Амели и набережная Сены Франсуазы Саган. Это голос Эдит Пиаф и «Опавшие листья» Ива Монтана. Это юная Софи Марсо, это Ремарк, это Дягилев. Дэн Браун, в конце концов. Это уличные кафе, занавески в клеточку, горячие круассаны. Это запредельные цены, при виде которых ты сначала впадаешь в ярость, а потом пожимаешь плечами и платишь, потому что — «Ну, это же Париж». И улыбаешься. Потому что — Парижу можно. Он того стоит.

И как бы ни ругался ты на пробки, эмигрантов и наглых подростков на улицах, белоснежный купол Сакре Кер словно говорит тебе: я все тот же Париж из твоих снов, тот, о котором ты читал, который ты видел в кино, в который ты стремился. Удивительное, магическое свойство Парижа — дарить беззаботное, беспричинное ощущение счастья.

Каждый раз, когда происходит что-то страшное, мы думаем, что никогда не станем прежними. Что каждый новый теракт отъедает какую-то часть нашей души. Так было в Москве. Так было в Париже. И так хотят те, кто нас убивает.

Но Париж будет жить. Он останется таким же прекрасным, величественным, легкомысленным и остроумным. Он не изменится. Не станет мрачным, испуганным, запустелым. Парижане этого не допустят. И мы этого не допустим. Потому что, как ни крути, а мы с ним — одно целое.