Фото с пуантом

Плисецкая улетела. Распоряжения в ее завещании были бескомпромиссны: тело сжечь, а когда придет черед ее мужа Родиона Щедрина, их прах вместе развеять над Россией. Казалось бы, все предельно понятно: она хочет быть здесь, но принадлежать никакому месту не хочет. Но — если ее уже нет, мы же не обязаны исполнять ее желания, правда? Мы хотим фотографироваться с Плисецкой. Давайте поставим ей памятник.

Сниматься будем в обнимку. Ну, то есть если работу не поручат Зурабу Церетели и еще кому-нибудь из больших мастеров — иначе обниматься придется с одним пуантом балерины. Место определим у Большого театра. Там на площади слева — Молодежный театр, кассы Большого и проход к Новой сцене Большого, вечно не протолкнешься, нормально не попозируешь. Справа — узкая площадка у Малого театра, где уже сидит Островский. В центре — фонтан. Ликвидируем его? Или водрузим скульптуру прямо из воды? Если выберем в авторы Михаила Шемякина — фонтану не бывать. Встанет масштабная композиция, где Майя Михайловна окажется в центре, а вокруг в выразительных позах люди, мешавшие ей жить и творить. Дело в том, что балерина твердо помнила всю жизнь, кто и какую гадость ей сделал, — и подробно описала это в мемуарах. Туристы будут бродить меж бронзовых артистов и политиков и обсуждать, похож Иосиф Виссарионович на себя из фильма «Взятие Берлина» или нет. Увлекательно. Впрочем, лучше отдать заказ Александру Бурганову — тому, что поставил на Старом Арбате Пушкина с Гончаровой. Тогда злоязыкая, блистательная, грозная Майя Михайловна выйдет сущим ангелом в завитушках, и особый успех будет иметь у новобрачных.

Летучий дух, воплощение свободы, всю жизнь продиравшаяся сквозь ограничения искусства советского времени в открытый мир, всегда интересовавшаяся новейшими именами и течениями в хореографии — хотим ли мы, чтобы ее сковали этой туповатой бронзой? Чтобы кто-нибудь в мастерской выверял ее черты по фотографиям-видеозаписям, складывал в «Умирающего лебедя» или ставил в вечный арабеск? В первом случае туристы «на счастье» будут тереть пальцы ее рук, во втором — мысок вытянутой назад ноги. «Портретная» скульптура (а у нас другой не устанавливают) принадлежит государственным деятелям и кладбищам; памятники первым служат политике, на вторых родственники изливают неизбежное чувство вины из своего кошелька. Есть еще прижизненная портретная скульптура — как памятник Иосифу Кобзону в Донецке или бюст хореографа Бориса Эйфмана рядом с петербургским Университетом профсоюзов, но это совсем особый случай. Суть профессии балерины состоит в преодолении «портрета»; когда из физиологических составляющих (такой-то рост, такой-то вес, такая-то выворотность) возникает танец, «портрет» забывается, остается ее искусство. Устанавливая монумент, мы вычтем искусство, оставив паспортные данные.

Увековечить память Плисецкой можно иначе. Можно назвать ее именем улицу, причем новую, а не переименовать старую — саму балерину переименования страшно раздражали, вряд ли бы она хотела такого для себя. Можно привести в порядок музей Большого театра, чтобы он стал общедоступным музеем, а не пыльным собранием архивных документов, и там открыть зал Плисецкой, где не только крутилось бы видео, но и звучала бы легендарная аудиозапись ее выступления. В давние времена фанаты записали выступление Плисецкой в «Дон Кихоте» на магнитофон — и, слушая музыку и вопли зала, можно было понять, что происходит на сцене; наверняка эту запись можно разыскать у старых балетоманов. Можно учредить стипендию для юных танцовщиц. Построить, в конце концов, где-нибудь в новых микрорайонах театр, приспособленный для балетных постановок. Таких в Москве катастрофически мало, и поэтому молодым сочинителям танцев так сложно показать свои творения публике. А Майя Михайловна всегда интересовалась развитием искусства танца и поддерживала молодежь.

Можно назвать этот театр в ее честь. Но не ловить, не запирать танец в неподвижный монумент. Плисецкая такого не заслужила.