«Москвичи — очень добрые и понимающие люди»

Театр «Практика» отмечает день рождения — ему исполнилось 10 лет. МОСЛЕНТА поговорила с худруком театра, драматургом Иваном Вырыпаевым о театре миллиардеров, будущем театра и добрых москвичах.

— Театр «Практика» в 2005 году и в 2015 году — это один и тот же театр?

И да, и нет. Да — потому что, безусловно, это одна и та же философия, один и тот же формат, одни и те же цели и задачи. Нет — потому что это динамическая структура, в которой нет труппы, в которой меняется менеджмент и которая все время развивается. Плюс меняется среда, в которой мы находимся — политическая ситуация, экономическая ситуация, культурная ситуация. Театр «Практика» как театр современных текстов интегрирован в среду, в которой он живет, соответственно он очень подвержен этой динамике перемен. В 2005 году в России еще только появилась современная драма. И вот — появился театр. Каким он должен быть — непонятно. Главное, чтобы он был. Теперь же мы выясняем: а что такое современная драма? Как она выстраивается? То есть идет уточнение, корректировка, и мы каждый день все точнее и точнее определяем себя. Театр 2015 года — это театр, в котором отстроена менеджерская система, который работает, зарабатывает, играет современные тексты, уверенно стоит на ногах.

— Театр современной драмы, вписанный в сегодняшний день, — сталкивались ли вы с цензурой? С какими-то запретами?

Напрямую мы столкнулись пока только с одним видом цензуры, если это можно назвать цензурой. Это связано с законодательством — с запретом ненормативной лексики. Никаких других ограничений театр пока на себе не испытывал. Но это не значит, что ограничений нет: просто мы еще с этим не сталкивались.

— Включается ли у вас в какой-то момент самоцензура?

Театр всегда проходит самоцензуру. Потому что театр «Практика» — это театр, для которого на первом месте стоит зритель. Мы — театр, который очень уважает и ценит своего зрителя. Соответственно, прежде чем что-то выпустить, мы много раз подумаем. Мы не выпускаем все, что нам нравится. Мы оцениваем каждый продукт с четырех секторов. Первый сектор — это текст, который создает драматург. То есть у нас есть высказывание, и оно интересно, оно талантливо. Второе — кто это сделает в театре? Это может быть очень интересно, но кто это сделает? Какие люди? Третье — а какой месседж несет этот продукт? Хорошо, драматург талантлив, очень талантливая группа, но что это за месседж? Сегодня в сложившейся политической и экономической ситуации, сложной, нервной — какой смысл несет это сообщение? И четвертое — для кого это? Как это продается? Все эти четыре позиции работают на создание продукта. И в результате мы имеем очень большой процент хитов. У нас есть неудачи, ну, не неудачи, а спектакли, которые мы сделали и которые «не попали в зал». Такое тоже случается, но в процентном отношении у нас почти всегда появляется хит.

— Есть ли вещи, о которых вообще нельзя говорить в театре?

Я считаю, что ни одной темы запретной быть не может. Темы можно поднимать все. Но вопрос вот в чем: что при озвучивании этой темы будет с человеком, который сидит в зрительном зале? Ты хочешь его оскорбить, унизить, разрушить, опустошить, или ты хочешь его сделать счастливым, удовлетворить его, наполнить? Вот это критерий. А говорить можно обо всем. Нужно говорить обо всем. Для меня нет запретных тем и как для художника, и как для руководителя театра, но для меня важную роль играет качество пересказа этой темы. Наш театр стремится к тому, чтобы после спектакля люди уходили наполненными, счастливыми, собранными, а не развинченными на кусочки.

— После спектакля выходит ваш зритель и этак удовлетворенно и сыто говорит другу — «хорошо отдохнули». Вас это обрадует или огорчит?

Обрадует. Я хочу, чтобы люди пришли и отдохнули. Все очень устали.

— Что вам сейчас нравится и что не нравится в театре «Практика»?

Нравится зритель. Нравится менеджмент. Нравится коллектив — весь. Наш театр — это волшебное место, это удивительное место. Мы ведь не находимся на «карте театральных событий». Когда говорят о «театральных событиях» — за границей или в России — не упоминают наш театр как таковой. Но мы абсолютно востребованы зрителем, и мы — очень прочные. Мы не пьем кровь налогоплательщиков, мы не облагодетельствованы департаментом культуры, не обласканы никем, ни перед кем не заискиваем, но мы стоим на ногах. И это все делаю не я или даже Эдуард Бояков, это делает коллектив, который здесь работает. Вся слава достается мне одному, потому что я худрук, но на самом деле я делаю 20 процентов этой работы. Здесь вся заслуга дирекции и менеджмента — людей, о которых не пишут в газетах, но которые действительно отдают свое сердце и душу театру.

А что не нравится… мы должны быть театром, который зарабатывает деньги. У нас не хватает помещений, у нас очень мало места. Я не могу позволить себе провалы, безумные эксперименты, все время все выверяю. Мы боимся рисковать. Это минус, и я думаю, что это очень опасная вещь, которая может нас в итоге завести в тупик.

— Ближайшая премьера вашей пьесы 9 октября — Mahamaya electronic devices. Что это такое?

Я бы не стал называть это именно словом «пьеса», скорее, это текст, который я написал специально ко дню рождения театра. Этот текст состоит только из вопросов и ответов. Там нет героев — там час вопросов и ответов. Эти вопросы и ответы сканируют все сферы сегодняшнего бытия — социальные, внутренние, политические, психологические, болезненные, патологические, сексуальные. Мы поручили это сделать дебютанту — Анне-Марии Сивицкой. На мой взгляд, она очень интересный молодой режиссер. Думаю, что это имя мы будем скоро хорошо знать, потому что из нее может получиться что-то очень неожиданное и интересное.

— Представляете ли вы себе аудиторию театра «Практика»?

Конечно! Обязан представлять. Я только этим и занимаюсь. Аудитория театра «Практика» — уникальнейшая аудитория. Зритель театра не делится по социальному статусу. К нам сюда ходят миллиардеры (наш театр действительно очень любят миллиардеры, директора банков, крупных компаний), звезды шоу-бизнеса, студенты, учителя, люди среднего класса, приезжие из провинции. Аудитория не делится и по возрасту — на спектакле «Сахар», где играет рок-группа, в зале сидят пожилые люди. Зрителей объединяет то, что они приходят в театр за получением чувственного опыта. За разговором о современности с помощью чувств, а не концепций.

Сегодня зачастую для того, чтобы употреблять современное искусство, нужно быть интеллектуально подкованным. В большинстве случае надо иметь бэкграунд, иначе вам будет непонятно. У нас этого не нужно. Вы можете прийти, не разбираясь ни в каком современном искусстве, и вам должно быть это чувственно понятно. Мы стараемся держаться этой линии, поэтому к нам и приходят. Может быть, единственное, что у нас трудно найти — яркие визуальные формы. У нас маленькое пространство, низкий потолок, и мы просто не можем себе позволить спецэффекты. За этим к нам в театр, наверное, не приходят.

— Вы как худрук театра имеете возможность выбирать, с кем вам работать. Кого вы предпочтете в работе — очень талантливого человека, который безусловная сволочь, или человека менее талантливого, но милого, дружелюбного и прекрасного?

Вы мне не даете выбора вашим вопросом. Я никогда не буду работать с человеком, которого я считаю сволочью. Это исключено. Во-первых, в этой жизни так случилось, что практически нет людей, которых я считаю сволочами. Во-вторых, если бы я думал про человека, что он сволочь, я не стал бы с ним работать, потому что это очень тяжело. Талант — вещь обязательная, без таланта нельзя, но если ты не уважаешь актера, с которым работаешь, то тебе лучше с ним не работать. Творчество — очень интимный процесс, во время которого вы с актером в течение полутора-двух месяцев находитесь в очень интимной связи. Да, это интимная связь, потому что вы говорите о психологических вещах, делитесь своим внутренним опытом, каждый день с ним переживаете трудности, слезы, эмоции, и вы должны быть открыты к этому человеку. Если вы внутренне закрыты перед ним, то ничего хорошего из этого не будет.

— Каким вы видите театр «Практика» через десять лет?

Я не знаю, что будет через десять лет в этом мире. Не знаю, будет ли театр через десять лет. Мне кажется, что мы сейчас на Земле находимся в такой ситуации, что десять лет — это слишком большое время. Но если мы здесь будем жить и будем еще как-то развиваться, я хотел бы, чтобы театр «Практика» был живым. Чтобы не превратился в мертвую машину, которая выпускает спектакли и берет у зрителей деньги. Живым, а уж какая форма у него будет — это уже неважно.

— Ходите ли вы как зритель в другие театры?

Крайне редко, признаюсь вам. Проблема в том, что я не воспринимаю театральное искусство, в котором актер не находится в настоящем контакте со зрительным залом. Просто на физическом уровне не воспринимаю. Не верю ему. То есть я прихожу в театр, и какая бы там ни была режиссура, если актер не присутствует по-настоящему передо мной как человек, я перестаю воспринимать. А поскольку 95 процентов театрального репертуара именно такого плана — мне трудно смотреть спектакли. Нравятся мне в основном студенты. Вот спектакли мастерской Брусникина мне понравились.

— Иркутск, Магадан, Камчатка. Опыт взросления и опыт жизни в Сибири и на Дальнем Востоке помогает вам чем-то в Москве или мешает?

Любой опыт помогает. Я с пониманием отношусь к приезжим. Я никогда не думаю про узбеков и киргизов, что они сюда понаехали. Потому что я точно такой же понаехавший. Когда приходит ко мне человек или пишет мне в фэйсбук: «Иван, я из Кемерово, хочу попасть на ваш спектакль», я вспоминаю, как я приехал из Иркутска и тоже хотел попасть на какой-то спектакль. Мы все здесь приехавшие, и не надо об этом забывать.

Я считаю Москву очень жестоким городом, это один из самых жестоких городов, где мне приходилось бывать, но я все равно испытываю к нему чувство благодарности, потому что он меня приютил. Здесь есть очень хорошие люди, и москвичи мне очень нравятся. В регионах — вы, наверное, знаете — не любят москвичей и ругают, но это происходит только потому, что они не знают москвичей. Попадая в Москву, они сталкиваются с приехавшими ранее, и именно те часто плохо ведут себя по отношению к только что приехавшим. Человек, говорящий «понаехали», скорее всего, сам приезжий. А москвичи как раз очень добрые и понимающие люди.

Анна Гордеева