«Милиция выворачивала все карманы»

20 июня отмечается Всемирный день беженцев. Переселенцы из Афганистана, Сирии и Баку рассказали МОСЛЕНТЕ о причинах переезда в Москву и о своей жизни в городе.

«На улицу выходил только с дипломом»

Мохаммед Фахим Фероз, 47 лет, Афганистан

На родине меня сразу убьют. Я знаю, что меня внесли в черный список. Последний раз я был там еще при Наджибулле в 1991 году. С тех пор у меня умерли мать и отец, но я даже не могу попасть к ним на могилу под Кабулом. Это очень грустно…

В Советский Союз я попал в 1986 году. По распределению учился в Харькове. Стал инженером и хотел вернуться на родину, но власть в Афганистане захватили исламисты. А я ведь был членом коммунистической Народно-демократической партии, окончил высшую комсомольскую школу, институт молодых кадров. Такие люди, как я, стали первыми мишенями боевиков. Друзья, родственники меня от возвращения отговорили. Я и сам никаких иллюзий не испытывал. Знаю, что в Афганистане и недели не проживу.

В Москву я переехал в 1993 году. Помню, первая зима была очень снежная. Я ходил по городу как пьяный и языком ловил снежинки.

Миллион раз меня задерживали милиционеры. Если были деньги, то просто откупался. Если денег не было, то меня везли в отделение. Там шмонали, выворачивали карманы. Если что-то ценное все-таки находили, то отпускали. Если не было вообще ничего, то держали до следующего дня. Я просто с ума сходил от всего этого. На улицу я всегда выходил с дипломом об образовании, показывал его при задержании. Были такие, кто прислушивался. Хлопали меня по плечу и говорили: «Все, афганец, свободен». Большинство просто денег хотело.

Я за любую работу брался. Был носильщиком, продавцом на рынке, грузчиком. Иногда денег совсем не было. Покупал еду дочке, а сам грыз макароны. Сейчас дочке уже 22 года, она гражданка России. Родной язык она знает только на уровне «привет», «пока», и «дай». Меня и самого друзья называют обрусевшим афганцем. Я ведь, получается, большую часть жизни беженец.

Я вижу, как москвичи изменились за последнее время. В 90-х все были злее, агрессивнее, резче. Сейчас люди более приветливые, расслабленные. Раньше иногда сталкивался с проявлениями, как говорят, ксенофобии. В транспорте школьники пальцем тыкали, в магазинах продавщицы, бывало, обзывались. Не часто, но бывало такое.

Я как коммунист все связываю с экономикой. В 90-е годы очень трудная жизнь была. Советский Союз развалился, инфляция была бешеная, заводы рушились, фабрики стояли, зарплаты не платили. Понятно, что чужаки, нерусские вызывали в такой ситуации неприятие. Теперь денег и доброжелательности стало больше.

Статус беженца я получил только в 2008 году. В ФМС я доказал, что моей жизни в Афганистане угрожает опасность. Я хотел и гражданство получить, но мои документы просто 4 года лежали в районном отделении миграционной службы. Я даже официального отказа не дождался. Мне звонили каждые три-четыре месяца: «Принесите новую справку», «Приходите с дополнительными документами». В итоге сказали, что срок вышел, нужно новое заявление на гражданство писать. Я плюнул и больше этим пока не занимался.

Сейчас у меня очень интересная работа. Я устроился диктором на радиостанцию «Голос России», читаю новости на родном языке дари. Кроме этого, помогаю с переводами комитету «Гражданское содействие», куда обращаются многие беженцы.

Конечно, слежу и за событиями в Афганистане. Многие теперь признают, что при коммунистах было лучше. После вывода советских войск началась война всех против всех. В 2001 году в Афганистан пришли американцы. Огромная часть населения занята в производстве наркотиков, про такие вещи как медицина, образование никто и не помнит. Страна рухнула в архаику и вряд ли в ближайшие годы восстановится.

«Москвичи не знают своего счастья»

Хусам Мохиэдин, Сирия, 34 года

В Москву я переехал в августе прошлого года. До этого жил в Дамаске, но пришлось бежать ради семьи. У меня жена русская. Мы сейчас живем у ее родственников в Матвеевском. У меня оформлено разрешение на временное проживание. Подрабатываю сейчас переводами, но найти постоянную работу не получается — иностранцев берут неохотно.

В Сирии было очень страшно. К жене все приставали, когда узнавали, что она русская. Россия ведь однозначно поддержала государственную власть, президента Башара Асада. Многие ее благодарили за участие в наших делах России. Но были и те, кто враждебно относился. Были случаи, когда, например, высаживали из-за национальности из такси. По всей стране у нас установлены блокпосты. На государственных все всегда нормально было. Но посты оппозиции мы старались объезжать, там и расстрелять могли.

Дважды бомбардировки Дамаска происходили, когда наша дочь находилась в школе. Один раз она мне звонила, плакала, просила забрать ее, но дороги были перекрыты, мне просто не на чем было за ней ехать. Учителя как-то спасли детей в подвале. Однажды мы пошли с дочерью в магазин, и снаряд упал на противоположной стороне улицы. Я упал на дочь, закрыл ее.

Еще один ужасный момент был, когда мы попали в перестрелку. Мы ехали по дороге. С одной стороны окопались боевики оппозиции, с другой — правительственные войска. Несколько десятков метров мы ехали как мишени в тире, пули свистели.

Вряд ли вообще есть что-то страшнее гражданской войны. Я видел трупы людей на улице, видел выгоревшие дома. В Москве я первое время был счастлив просто от того, что не взрываются бомбы. Мне казалось, я каждого встречного готов обнять. Для меня удивительно было, что люди здесь такие серьезные, строгие, мало общаются и улыбаются. Не знают счастья, которым обладают. Потом я понял, что русские просто не раскрывают душу первому встречному. У меня, например, есть друзья, мне с ними очень хорошо, они добрые, открытые люди.

Я сам по образованию химик-нефтяник, я учился в МХТИ, поэтому русский язык хорошо знаю. У меня сейчас много свободного времени, я гуляю по Москве, очень люблю Арбат. Мне нравится Пятницкая улица, ее очень хорошо обустроили, большой тротуар сделали, много старинных домов. Мне вообще нравятся места, связанные с историей. Еще люблю парк «Фили». Там можно белок с рук кормить.

«У нас такого не может быть»

Татьяна, армянка из Баку, 52 года

У нас все было прекрасно. Мы жили дружно, город был очень многонациональный. Было много смешанных семей. А потом случился армянский погром в Сумгаите в 1988 году, и мы думали «да не может такого у нас быть!» А моя бабушка говорила: «История повторяется». Она пережила геноцид армян в 1915 году, ее родителям помогли сбежать из Баку в Грозный.

В 1991 году мы оказались в Москве. Тут, слава Богу, армянское посольство приютило всех. Вповалку лежали, кабинеты под это дело пристроили. И потом уже служба по работе с беженцами правительства Москвы определила всех в гостиницы, там мы жили до 1996 года. Когда гостиницы стали приватизировать, ветеранов войны, многодетных и прочих льготников выселяли в Востряково. Сейчас это называется Сколково на западе Москвы, давали квартиры в пятиэтажках. Но нас очень долго не прописывали, хотя Собчак в Питере уже через три года всем дал жилье. Только в 2006 году нас официально прописали. Я так думаю, это Лужков тогда все дело тормозил, не знаю почему.

Самое трудное было то, что в Баку мы жили все очень хорошо, место было благодатное. И мы потеряли в один миг все, мы оставили там две трехкомнатные квартиры, не смогли даже вывезти вещи, люди собирали железнодорожные контейнеры, а их сжигали. Пришлось начинать с нуля, это было, конечно, очень тяжело. Но мы были молодые...

У нас в Баку жило полмиллиона армян в двухмиллионном городе. И не было на самом деле разделения на армян, азербайджанцев, татар, евреев. Говорили: «Я — бакинец», и всем все было ясно. Так же и в Москве мы компактно проживаем, дружим, общаемся. Зла не держим.

Слава Богу, спасибо и России, всегда она руку протягивала. Нет худа без добра, я так считаю. А Бог сверху все видит, как говорится.