Что помнит Москва о теракте на Пушкинской

Сегодня, 8 августа, исполняется 15 лет теракту в подземном переходе на Пушкинской площади. Памятную стелу в память жертв теракта многие москвичи видят каждый день. Что они помнят об этом событии, выяснила МОСЛЕНТА.

Терактов в Москве было немало, да и было это давно. Наверное именно поэтому большинство москвичей не помнят ни дату, ни год теракта на Пушкинской.

— Так я вообще тут часто хожу, но что написано, не читаю, — начала оправдываться женщина средних лет. — Еще, помню, был на рынке какой-то теракт, на Гурьянова, самолет вроде бы взорвали две террористки-смертницы?

О том, сколько человек погибло, не помнит почти никто. Прохожие, спешащие спуститься в переход, называли разные цифры.

— Человек сто погибло.

— Пятнадцать.

— Если мне надо будет, я в википедии посмотрю.

На самом деле в результате теракта погибли 13 человек. Ранения получили, по одним данным, 61 человек, по другим — 118.

На вопрос, не страшно ли им было после теракта спускаться в подземный переход, большинство ответили: «не помню» или «не страшно».

— Помните, когда поезд в метро взорвали? Или авария не так давно, когда его даже не взорвали, а он сам сошел с рельсов? Тогда, по-моему, больше погибло, чем от рук террористов. Вот что страшно! Это российское разгильдяйство. Потому что никто не застрахован, и может случиться что угодно в любой момент. Я мужа на работу провожаю, потом звоню — как ты доехал? Потому что время сейчас такое, — переживает москвичка Анна.

Многие москвичи признаются, что после терактов в начале двухтысячных начали настороженно смотреть на сумки, которые едут в вагоне метро одни, без хозяина.

— Мужики неславянской внешности усядутся, ноги раскорячат и давай четки перебирать. А сами небритые такие… Едешь, смотришь на такого и думаешь — наверное, бомбу в сумке привез в Москву. Вот и молится сидит, четки перебирает, прощается с жизнью. Сидишь напротив него и тоже с жизнью прощаешься…, — рассказывает пенсионерка Валентина.

Не нравятся Валентине и девушки в платках:

— У меня давление, инсульт был недавно. А тут спускаешься в метро — они в хиджабах ходят. Или в чем там, я не знаю. Нет, я не плохо к мусульманам отношусь. И Кадыров молодец. Пусть они ходят в Чечне или в Дагестане в платках, пожалуйста. А тут встретишь такую даму в хиджабе беременную, едешь с ней в вагоне и думаешь — взорвет или не взорвет? От такого сразу давление подскочит, — объясняет Валентина.

Мужчин больше волнует вопрос юридической ответственности:

— После теракта хотя бы одного кого-нибудь с должности сняли? Я помню то время прекрасно — в одном месте взорвали, Патрушев в своем кресле как сидел, так и сидит. Чуть ли не на следующий день снова взорвали — опять никто с должности не снят. Собрались на совещание у президента, пардон, потрындели, чаю попили, компенсации пострадавшим выплатили, и рукой махнули, уехали в Сочи отдыхать. А им что? Путин в метро не ездит, — переживает инженер Михаил.

Были ли найдены исполнители теракта, он не помнит:

— Не найдены? То есть там что, вообще никто не наказан? Ну понятно. Хорошо, что хотя бы случайных людей вместо террористов не посадили. Пусть никто не найден. Хотя бы так. А то вон арестовали каких-то людей по делу Немцова — а они говорят, что никого не убивали. Как теперь разберешь?

На самом деле следствие тогда долго рассматривало несколько версий: террористический акт, конкурентная борьба между владельцами палаток, хулиганские действия, личные неприязненные отношения и так далее.

Уже с первого дня почти все москвичи были уверены, что это теракт. Но официально терактом взрыв на Пушкинской был признан только в 2005 году. А уже в 2006 году прокурор Москвы Юрий Семин сообщил, что исполнители теракта вряд ли будут найдены, потому что их уже нет в живых.

Дело было приостановлено. Единственное, что было озвучено официальными лицами, — «чеченский след».

— А чего вы всех опрашиваете? — интересуется москвичка Лада. — Может, снова теракты ожидаются? Я смотрю, этим летом в метро через каждый метр — полицейские с собаками. С чего бы это их столько нагнали? И рамки — они давно у них стоят на вокзалах, но раньше они у них не работали, стояли чисто символически, чтобы в программе «Время» их можно было показать. А сейчас, я недавно на дачу ехала, так меня полицейский за руку схватил — ставьте сумку на ленту. Пять лет у них стоит эта лента, никогда раньше не видела, чтобы она у них работала...

К самой памятной стеле отношение у москвичей тоже разное. Большинство «за». Но не все:

— Я по образованию психолог, и знаю, что эта стела действует на многих людей угнетающе. Да, это память, надо относиться с уважением. Открывать памятную стелу, конечно, надо было. Но не здесь и не такую. Например, возле театра на Дубровке установили памятник жертвам теракта в виде аистов — и красиво, и память, и заставляет задуматься. А в переходе какой смысл? Человек едет на работу, заходит в метро, видит стелу и думает — вот люди шли точно так же на работу, а потом вдруг — раз! — и умерли. И нет их. «И ведь я тоже могу так умереть», — думает каждый про себя. Это дань уважения? Это память? Нет, это просто неврозы, психозы. Вся страна — психопаты. И так больной народ, доллар скачет, медицина разваливается, а тут еще народу стелой по башке — бум! — прокомментировал прохожий в переходе, представившийся психологом Антоном Бабушкиным.

Москвичка Елена стелу в метро тоже не одобряет:

— Нужно повесить стелы в память жертв всех терактов в какой-нибудь специальной аллее в парке. Пусть на каждый теракт будет своя стела, с описанием — когда это было, где, чего, кто виноват, кого нашли. Если нашли, конечно. И все пусть ходят к этим стелам в какой-то определенный день. Например, 8 августа пусть будет Днем памяти. А тут в метро бежишь мимо и не задумываешься. Говорят, это дань уважения погибшим. Я не считаю, что дань уважения — бегать мимо памятника погибшим с авоськой. Теперь говорят — раз в переходе этот памятник есть, давайте еще на мосту памятник Немцову поставим. И так вся Москва в табличках — тут убили, там взорвали. Это не добавляет городу позитива. У нас было много памятных великих событий, но памятные таблички висят именно там, где кто-то умер. Москва — не кладбище, — считает Елена.