Выпученные глаза

18 лет правления Юрия Лужкова, московского мэра-в-кепке были полны величественного средневекового символизма. Венецианский дож раз в год выплывал на церемониальной галере, чтобы обручиться с морем. Юрий Михайлович дважды женился на Москве. Он окольцевал ее МКАДом и Третьим Транспортным — что может быть символичнее, чем обряд венчания правителя и его домена. Кормление москвичей лужковским медом отдавало здоровым феодализмом — князь кормит подданных яствами с собственных полей и пасек. Раз в год Юрий Михайлович участвовал в главном новогоднем шоу на Тверской — он выходил на сцену с метлой, прогонял злодеев и спасал Деда Мороза, тем самым символически подтверждая свои полномочия повелителя Москвы.

И, конечно же, Лужков повелевал московским пространством: он прокладывал новые перспективы и перекрывал старые. Там, где было пустое небо, теперь высится храм или лес небоскребов. А в ключевых точках города он ставил своих людей и зверей из металла, которых для него изготавливал персональный маг и чернокнижник Зураб Константинович Церетели.

Абсолютная власть неизбежно порождает фаворитизм. Лужков приблизил к себе Церетели, скульптора к тому моменту уже достаточно известного. Монумент «Дружба навеки», который злоязычные москвичи прозвали «Шашлыком» и «Мечтой импотента», довлеет над Тишинкой с 1983 года.

Но самыми одиозными монументами стали именно работы времен Лужкова. В 1995 году небо над Парком Победы пронзила «Баба на игле» — «Монумент победы». На 104-метровой высоте размахивает ножичком Ника, у подножья иглы копьем рубит дракона в колбасу Егорий на коне. Где-то рядом стыдливо примостилось «Домино» — памятник «Скорбь народов», который поначалу стоял на самом видном месте, но уж больно пугал маленьких детей и пенсионеров. А в 1997 году, после маленькой гражданской войны, над Стрелкой вознесся пучащий глаза Петр Великий. Еще у Церетели есть страшноватые зверюшки на Манежной площади и в Московском зоопарке, пара собственных музеев и на удивление много памятников в самых разных уголках мира. Московские туристы начинают в ужасе креститься, безошибочно узнавая руку маэстро, при виде гигантского яйца в Севилье («Рождение человека») или вселенской вульвы в Джерси-сити («Слеза скорби»). В 1990-х и 2000-х никого уже не интересовало, что именно изваял Церетели — любой большой и страшный памятник приписывали мастеру. Его ненавидели даже больше жены Лужкова Елены Батуриной. Народная молва сочиняла легенды о том, что каждый из памятников Церетели был на самом деле отвергнут каким-то другим городом, а Лужков все съел.

А потом вдруг все кончилось. Лужкова сняли, Церетели тут же забыли. У народной ненависти столь же короткая память, как и у любви. Но любитель больших форм напомнил о себе — на Разгуляе открывается памятник «7-й Бауманской дивизии народного ополчения». Судя по фотографиям, нас ждет композиция из женщины с портретом солдата и девочки. У обоих фирменные церетелевские выпученные глаза. Женщина скорбит, одеяние почти монашеское, но большую грудь подчеркивает декольте. Девочка вообще не скорбит, а подтягивает платье, чтобы присесть в книксене. Солдат на фотографии мрачен.

Какое все это имеет отношение к народному ополчению — непонятно. Это же не какие-то абстрактные люди, которые жили где-то, когда-то и почему-то умерли. Это москвичи, которых бросили на фронт под Вязьмой в октябре 1941-го, которых немцы окружили и потом долго уничтожали в болотах, полях и лесах. Это люди, которые погибли, погибли страшно, но выполнили свою главную задачу. Они задержали немцев ровно настолько, насколько было нужно. Пока эти люди умирали, из Сибири шли эшелоны со свежими дивизиями. Потом, в декабре 1941-го эти дивизии разобьют немцев под Москвой. Мы живем потому, что они тогда погибли. Недалеко от Вязьмы есть Богородицкое поле, тут из котла пытались выбраться окруженные красноармейцы. Там стоит страшный памятник, никаких выпученных глаз и декольте. Просто плита с перечислением погибших здесь. Не людей, не батальонов, не полков, даже не дивизий, а целых армий. Тут погибших армиями считают, и это страшно. Эти скупые буквы гораздо более сильный памятник трагедии и подвигу, чем любые фигуры скорбящих.

А что до Церетели, то он на самом деле хороший скульптор. Пройдитесь по его галерее на открытом воздухе на Грузинской площади. Его Пикассо и Пиросмани очень интересны. Церетели умел передавать металлом боль, напряжение, страсть, отчаяние, амбиции. Но талант — ресурс ограниченный, он редко уживается с властью, а вот безвкусица передается воздушно-капельным путем. И от нее потом не избавиться.