Метод Пятачка

Есть один методический вопрос, который широко используют в своих работах ученые-физики. Сформулирован он знаменитым путешественником и исследователем: «Любит ли Слонопотам поросят? А если любит — то как?».

Собственно, этот вопрос применим для анализа практически любой ситуации. Например, вопроса о возведении памятника князю Владимиру в Москве.

Сразу скажу: в моих словах нет ерничания или насмешки, как и вообще подрыва основ. И уж тем более нет оскорбления чувств верующих. Отношусь к личности князя с огромным уважением и пиететом, отдавая дань судьбоносному для страны решению, которое он принял больше тысячи лет назад. Не было бы крещения Руси — мы бы жили в другой стране. И вполне может быть, что и самой страны не было бы.

Так что речь только о возведении памятника. Да и о московских памятниках вообще. И вот здесь метод Пятачка будет очень даже уместен…

Собственно, в том, что памятник будет поставлен, уже никто не сомневается — большинство специалистов-историков, да и москвичей считают, что князь Владимир заслуживает монумента уж всяко больше, чем некоторые персонажи нашей истории, уже увековеченные в бронзе, мраморе, граните и прочих материалах.

Да и появление еще одного монумента, в общем-то, значительной роли не сыграет: достаточно сказать, что специалисты насчитали в Москве около 5 тысяч исторических памятников и монументов. А с присоединением новых территорий их количество возросло до 11 тысяч.

Кроме того, есть у монументов одна особенность — к ним население достаточно быстро привыкает, вводит в городской обиход и фольклор. Например, памятник Гагарину на Ленинском проспекте удостоился неприличного народного четверостишия, а монумент Петру I таксисты используют для определения собственного местоположения в переулках Замоскворечья.

Продвинутые могут вспомнить и о Мопассане, который так ненавидел Эйфелеву башню в Париже, что предпочитал обедать в ресторане на ней, потому что это было единственным местом, откуда ее не видно…

Так что в реальности осталось ответить лишь на вторую часть вопроса Пятачка: «Если любит — то как?». В нашем случае — где следует поставить памятник и кто за это заплатит?

К чести московских (да и федеральных) властей, к месту возведения монумента жестких требований, в общем-то, нет. Здесь, скорее, был использован классический психологический прием армейского старшины: сначала закрутить гайки до упора, а потом слегка и постепенно их отпускать. Власти и инициаторы возведения памятника изначально жестко настаивали на Воробьевых горах. Но потом пошли на компромисс.

Дескать, не хотят студенты МГУ и активные москвичи, чтобы 25-метровый монумент возводился на смотровой площадке Воробьевых гор — давайте обсудим. Еще 10 июня министр культуры РФ, председатель Российского военно-исторического общества Владимир Мединский согласился с аргументами за изменение места установки памятника князю Владимиру. И заявил, что, по его мнению, выбрать, где в столице будет установлен монумент, должны москвичи. То есть по самому факту сооружения памятника претензии отсутствуют…

По финансам тоже особых вопросов нет — инициатор создания памятника, Российское военно-историческое общество, берет на себя финансирование работ по изготовлению и установке памятника князю Владимиру. То есть, организует сбор средств для этого.

Так что инициатива Онуфрия Ивановича Негодяева, одного из градоначальников города Глупова, который «…размостил вымощенные предместниками его улицы и из добытого камня настроил монументов», москвичам не грозит. Ну, в стратегическом смысле…

В общем, можно ли считать, что в вопросе о памятнике все проблемы решены, цели определены и, как говорил Хрущев — «за работу, товарищи»?

А вот — не знаю.

В Москве много монументов. Причем основная их часть — действительно памятники истории. О воинских мемориалах даже говорить не надо: российские мужики во все времена шли умирать за «жизнь на земле» — и свою вечную память они заслужили.

Но есть монументы, появление которых вызывает у меня сомнение. Например, на улице Миклухо-Маклая стоит бюст Патриса Эмери Лумумбы. Где располагается эта улица? А недалеко от улицы Саморы Машела! Ничего не имею против борцов за свободу, президентов и премьеров африканских стран. И понимаю, что «…время было такое». Вопрос-то в другом...

Идея монументальной пропаганды, задуманная Томмазо Кампанеллой в начале XVII века и сформулированная в 1918 году Лениным, дело, конечно, хорошее и проверенное историей. Фараоны египетские тоже свои пирамиды строили не только в качестве усыпальниц, но и для пропаганды преимуществ своего правления.

И памятников, построенных по этой самой ленинской программе монументальной пропаганды, осталось еще много. И у меня создается впечатление, что медленно, но верно Москва превращается если не в город мертвых, то в пантеон непонятно каких исторических личностей, к истории Москвы и государства отношения не имеющих.

В общем, прав был Анатоль Франс, когда говорил: «Излишество вредно — даже в добродетели».

С персоналиями, вроде, разобрались. Но еще один вопрос не дает мне покоя. А вот чем тот же кладбищенский памятник отличается от монумента, достойного занять место на площади? В том же Париже в центральных округах шагу негде ступить, чтобы не наткнуться на статую, монумент или памятник. И ничего, ощущения, что гуляешь по месту упокоения как-то не возникает. А даже вовсе наоборот…

Так почему же при виде некоторых московских монументов поневоле прислушиваешься — а не звучит ли невдалеке третья часть Сонаты для фортепьяно № 2 си-бемоль минор ор. 35 Фредерика нашего Шопена, которую лабухи-духовики ласково называют «кормилицей»?

Ответ на этот вопрос не так уж и прост. Например, сегодня в творческой среде Москвы идут активные споры о памятнике Майе Плисецкой.

Кстати, сам факт его возведения даже не обсуждается — власть в лице главы московской комиссии по монументальному искусству Москвы Льва Лавренова высказалась достаточно ясно: «Памятник должен быть. Учитывая ее вклад, ее мастерство, всенародную любовь к ней — обязательно должен появиться какой-то памятник... Это значительное явление в нашем искусстве, в нашей жизни, и не отметить его просто неуважение».

И даже место, вроде как, предварительно определено — «в районе Большого театра».

А спорят деятели искусства о том, какой должен быть памятник. Реалистичный, как на могиле? Или правильней дать образ, красоту, намек — ведь памятник даже не Плисецкой, а в честь Плисецкой?

Наверное, здесь и кроется разгадка. Но заключается она, как мне кажется, даже не в реалистичности или наоборот — например, памятник Никулину и Шуйдину около цирка на Цветном уж куда более чем реалистичный, но вот о кладбище рядом с ним никто вообще и не вспоминает. Фотографируются, ржут, в машину залезают…

Секрет кроется в словосочетании «в честь...». Человек сделал что-то такое, что оставило о нем добрую память. И живой памятник — это тот, когда большинству людей есть что ответить на вопросы ребенка: «А что это за дядя? Что он сделал?».

Сомневаетесь? Тогда ответьте на вопрос. В Москве есть памятники двум поэтам с африканскими корнями. Назовите второго?

…А идея создания монумента князю Владимиру в Москве мне нравится. Он будет живым по определению. И потому, что он крестил Русь. И потому что он ее объединял. А еще и потому, что личностью он был хотя и неоднозначной (триста жен и наложниц чего стоят!), но без преувеличения — личностью огромного масштаба, сумевшей повернуть ход истории. Хотя был рабичичем — сыном рабыни…

Кстати, что-то мне кажется, что скоро на повестке дня может оказаться и вопрос о памятнике Жанне Фриске. Не знаю, как на это отреагирует общественность, но хотелось бы, чтобы памятник у нее был живой. И не столь уж важно, где его установят…