Жизнь и смерть террориста Войкова

Споры вокруг переименования станции «Войковской» заставили МОСЛЕНТУ приглядеться к персоне Петра Лазаревича Войкова. Мальчик из хорошей семьи, революционер и успешный дипломат. Террорист, кокаинщик, извращенец и цареубийца. Кем он был на самом деле, почему сейчас именно его ненавидит православная общественность?

Первая и пока последняя волна переименований прокатилась по столичным улицам и станциям метро в конце 80-х — начале 90-х. Первой переименованной станцией, еще в самом начале перестройки, была «Лермонтовская», которая стала «Красными воротами». Страна уже требовала перемен, а бороться с коммунистическими фетишами было невозможно. Поэтому кампания шла под лозунгом возвращения Москве исторических названий, а не борьбы с большевистскими бонзами. Заодно с Лермонтовым тогда пострадали Пушкин, Горький и историк Грановский, имена которых тоже пропали со стен…

Вскоре переименования кончились, хотя спорных названий осталась масса. И вдруг вспомнили о Войкове. Не упоминая при этом о настоящих кровопийцах, вроде Белы Куна, Олеко Дундича, Геворга Атарбекова, Землячки, Фабрициуса, имена которых до сих пор есть на карте столицы. Теперь мэрия предложила горожанам решить судьбу станции «Войковская» и москвичи проголосовали против. Это уже свершившийся факт, но все же попробуем разобраться, кем же был Петр Лазаревич Войков и кому он так не угодил.

Революционер с пеленок

Он родился в Крыму в городе Керчь в достаточно образованной и прогрессивной семье. Его отец происходил из крестьян Таврической губернии, учился в Санкт-Петербургском горном институте, откуда был отчислен за участие в студенческом движении. Позднее он окончил Тифлисскую учительскую семинарию и стал преподавателем математики. Мама Петра Лазаревича — в девичестве Александра Филипповна Иванова — была выпускницей керченского Кушниковского женского института. Это старейшее учебное заведение города и девятый в России институт благородных девиц, дававший классическое образование, провинциальный аналог Смольного института.

Вернувшись в родной Крым, Лазарь Петрович преподавал в ремесленном училище, но потом перешел на работу на металлургический комбинат. Под Керчью обнаружили богатые залежи железной руды, и его познания в горном деле оказались востребованы. Нужно было кормить жену и четверых детей, а учительское жалование было весьма скромным.

По воспоминаниям Николая Кириаша — товарища Петра — в семье была творческая и достаточно вольнодумная атмосфера. Родители наизусть читали стихи Некрасова, чтили Белинского, Чернышевского и Добролюбова. Несомненно, дух свободомыслия сказался на формировании мировоззрения Петра Войкова.

Характерен такой случай. Совершенно случайно выяснилось, что Петр сидит в гимназии за той же партой, за которой раньше сидел знаменитый революционер-террорист Андрей Желябов. Он стал расспрашивать отца об этом человеке, и Лазарь Петрович дал ему почитать речь Желябова на суде, в России тогда запрещенную. Эта речь произвела на эмоционального юношу неизгладимое впечатление и, возможно, стала определяющей в его судьбе.

Первый раз за свои политические взгляды Петр пострадал в шестом классе — его исключили из гимназии, несмотря на отличные успехи в учебе. Юноша самостоятельно готовился к экзаменам и экстерном сдал курс седьмого класса. Наступил 1905 год, который в Керчи обернулся кровавыми столкновениями рабочих с полицией. Петр уже был активным участником революционного движения: расклеивал прокламации, выступал перед рабочими. Его участие в боевых действиях не доказано, но и не исключено.

К счастью, в конце смутного пятого года Войкову-старшему предложили работу горного мастера на строительстве дороги из Мухолатки в Кекенеиз и семья перебралась в Большую Ялту. Петра удалось устроить в Александровскую гимназию, где, кстати, с ним учился Самуил Маршак. Но и здесь революционный дух не дал Войкову жить спокойно: менее чем через год он был исключен из гимназии за революционную деятельность. Петр пошел работать в порт. К этому времени он уже член РСДРП, активный участник боевой дружины. Есть данные о его участии в подготовке нескольких терактов: взрыва у полицейской управы и покушении на ялтинского градоначальника генерала Думбадзе. Бомбы для акций готовил Войков.

В это время трагически погиб младший брат Петра. Первого марта 1906 года в день памяти убиенного Царя-Освободителя Александра II Павел Войков проник в актовый зал Александровской гимназии и разрезал сверху донизу портрет государя Николая II. После этого мальчик пошел на берег моря и застрелился. Непонятно, где он взял револьвер, не исключено, что позаимствовал у брата-боевика. Трагедия серьезно подорвала отношения Петра с родителями, по некоторым данным его выгнали из дома.

Впрочем, молодому революционеру все равно пришлось бы бежать — его персоной заинтересовались полицейские, расследовавшие покушение на губернатора. Петр, который к этому времени экстерном сдал гимназические экзамены, уехал в Петербург и поступил в горный институт. Там его застало известие, что против него заведено дело и документы отправлены в столицу. Он не стал ждать ареста и по паспорту своего друга Кириеша уехал из России.

Даже если официальная биография Петра несколько легендаризирована, очевидно, что Войков был незаурядным юношей. Он выделялся и способностями, и страстной верой в революцию, и бесстрашием. В вынужденной десятилетней иммиграции его жизнь протекала куда спокойнее. Петр изучал медицину и математику в Женевском университете и химию в Парижском. Говорят, подавал большие надежды. Писал, рецензировал и, конечно, участвовал в революционном движении. Он встречался с Лениным, но идейно был ближе к меньшевикам.

Войков обзавелся семьей, причем женой его стала дочь варшавского купца первой гильдии. Когда у молодых родился сын, родители жены выделили пансион в тысячу франков в месяц, так что семья не бедствовала. Но когда случилась февральская революция и появилась возможность вернуться, Петр Лазаревич отправился в Россию. Ехал он через Германию в опломбированном вагоне, только не в том, в котором путешествовал Ленин, а в другом — с Мартовым и Луначарским.

В Питере Войков почти сразу был назначен комиссаром в министерство труда (министром был его товарищ по партии Матвей Скобелев), где занимался улаживанием конфликтов между рабочими и владельцами заводов. Естественно, выступал он на стороне первых. В августе 1917 по линии того же министерства был направлен на Урал, в Екатеринбург. Здесь он вступил в партию большевиков, публично написав о причинах своего решения. Вошел в Военно-Революционный комитет Екатеринбургского совета, а с ноября стал председателем Городской думы. Весь 1918 год Войков был комиссаром снабжения, занимался реквизициями продовольствия и национализацией предприятий. По свидетельствам очевидцев, не задумываясь шел на крайние меры. Впрочем, кто в это время поступал иначе? Летом 1918 года, когда возникла угроза захвата Екатеринбурга белыми частями, принимал участие в историческом заседании исполкома Уральского совета, на котором было принято решение о расстреле царской семьи. Голосовал «за», судя по тому, что решение было единогласным.

По возвращении в Москву Войков был привлечен к созданию потребкооперации, был зампредом правления этой организации, одновременно входил в коллегию Наркомвнешторга. С 1921 года на дипломатической работе.

Герой-дипломат

Вряд ли дипломатическую работу в Польше в тот момент можно было назвать синекурой. Войкову предложено было руководить комиссией по репарациям, которую советская республика должна была выплатить Польше после поражения в войне. Отношение к нему и другим «красным» дипломатам было соответствующее, к тому же в стране было полно белогвардейцев, от которых в любой момент можно было ждать неприятностей. При назначении, видимо, сыграли роль и революционная преданность Войкова, и имевшийся у него европейский лоск, и связи, ведь его жена была из Варшавы. Возможно, сказалось и то, что Войков не имел прямого отношения к ЧК и Красной армии и в войне с Польшей не участвовал.

После выполнения миссии, Войкова назначили полномочным представителем в Канаду, но во въезде ему было отказано. Тогда его снова отправили в Польшу, и с ноября 1924 года он возглавил советскую миссию в Варшаве. За три года, что Войков возглавлял посольство, ему удалось добиться некоторых дипломатических удач. Удалось прекратить обоюдный приграничный террор, началась подготовка большого мирного договора, который был подписан в 30-м году. Возможно, случилось бы это и раньше, но 7 июля 1927 года Войков был смертельно ранен на перроне варшавского вокзала. Дипломат беседовал с коллегой (советским послом в Англии), когда подошедший сзади Борис Коверда почти в упор открыл по нему огонь. Войков успел выхватить свой револьвер и сделать два выстрела, но потерял сознание и упал. Ранения оказались смертельными. Убийца не убегал, а тут же положил оружие и сдался властям. Свой поступок он объяснил желанием отомстить за Россию, что некоторые воспринимают, как месть за убитого царя. На самом деле, об участии Войкова в расстреле Романовых в этот момент не было широко известно, да и сам Коверда был эсером, а не монархистом. Кстати, через десять лет он вышел на свободу, а во время войны сотрудничал с нацистами. Тело Войкова перевезли в Москву и с почестями похоронили у Кремлевской стены. Так он стал героем, даже символом: пламенный революционер, погибший на посту и отдавший жизнь ради трудового народа.

Легенда о цареубийце

Для советской историографии Войков стал почти святым, но на Западе его образ был совсем иным. Постарался беглый советский дипломат Григорий Беседовский, который в 1930 году издал мемуары, где описал свое общение с Войковым в Варшаве. Описание заняло всего пару страниц в его довольно объемной книге «На путях к термидору», но вскользь созданный образ получился совсем не героическим. Беседовский пишет, что Войков транжирил государственные средства, безмерно пил, употреблял кокаин, постоянно домогался сотрудниц посольства, при этом намекает на какие-то сексуальные извращения. Там же имеется единственное упоминание того, что Войков участвовал в расстреле царской семьи. Якобы совершенно пьяный и находившийся «под кайфом» Войков показывал Беседовскому перстень, который он лично снял с отрубленного топором пальца императрицы. Тогда же Войков со всеми подробностями рассказал коллеге страшную историю казни царской семьи и своего участия в ней.

Стоит отметить, что другими документальными источниками личное участие Войкова в цареубийстве не подтверждается, а подробности рассказа о деталях произошедшего, приведенные в книге Беседовского, не соответствуют данным археологических раскопок и экспертиз, сделанных в последние десятилетия. Это касается места захоронения, расчленения трупов и прочих существенных деталей. Кстати, книга Беседовского доступна, как и воспоминания реальных участников тех событий, собранные в сборнике «Исповедь цареубийц».

У историков есть профессиональное понятие «критика источника». Проще: достоверность информации находится в прямой зависимости от источника ее получения, который непременно требует анализа. В этой связи в какой степени мы можем доверять словам Беседовского? Он был вторым лицом советского посольства во Франции, винно или безвинно попал под подозрение ЧК и решил бежать — перелез через стену посольства в Париже и попросил политического убежища. Мемуары он написал, дабы заработать на жизнь. Естественно, что покупателями книги должны были стать русские эмигранты, которые не желали читать положительные отзывы о «красных». В книге есть множество уничижительных характеристик на советских деятелей и описаний их пороков: этот бабник, тот алкоголик, другой «ничтожество», третий «железная задница» и так далее. Положительных оценок там практически нет. Так стоит ли доверять сведениям о Войкове и тем более легенде о цареубийстве? Если уж на то пошло, Войков действительно злоупотреблял алкоголем (о чем есть другие свидетельства) и вполне мог в пьяном бреду сочинить рассказ о своем участии в преступлении. Это ведь с детства было его навязчивой идеей.

Царственные страстотерпцы

На сегодня все факты проверены и перепроверены. Следственный комитет России в лице ведущего «царское» дело старшего следователя-криминалиста полковника Владимира Соловьева расследование в отношении Войкова закрыл еще в 2011 году. Очевидно, что Войков в Ипатьевском доме в ту роковую ночь не был (даже если мечтал об этом), хотя участвовал в вынесении решения и лично подписывал документ о выделении серной кислоты, чтобы уничтожить трупы. А рассказ о подробностях услышал от Якова Юровского, который после убийства поехал к нему.

Тогда почему возник вопрос о Войкове и почему он так активно муссируется? Очевидно, что это связано со всей историей вокруг останков царской семьи. Началось все с того момента, как семья Романовых была канонизирована РПЦ в ранге «царственных страстотерпцев». Потом возник вопрос о мощах, которые церковь пока не признает. Сейчас остриженные у Николая II в трехлетнем возрасте волосы признаются чудодейственными мощами, а кости царя — нет. Во всяком случае, сейчас — до проведения последних экспертиз. Вопрос о Войкове как цареубийце был поднят параллельно с процессом канонизации, и поднимали его именно представители РПЦ. Так уж получилось, что из всех, кто принимал участие в этом преступлении, только Войков попал в советский пантеон, остальные или сгинули во время репрессий, или умерли в безвестности. Бороться больше не с кем.

Но, заметим, улица и станция метро названы не в честь цареубийцы (тем более мнимого) Войкова, а в честь дипломата, погибшего за свою страну. И его предшествующая биография в данном случае непринципиальна. Если мы начнем копать глубже, то выясним массу неприятных фактов и деяний в биографиях многих персонажей, чьими именами названы улицы нашего города. Приказы о массовых убийствах офицеров в Крыму отдавали Фрунзе и Буденный, Тухачевский утопил в крови Тамбовское восстание, газом травил несчастных крестьянских детей. В конце концов, это ведь Ленин отдал устное распоряжение об убийстве Николая, не говоря уже о том, что он косвенно повинен в миллионах и миллионах загубленных жизней, но вождь мирового пролетариата по-прежнему в мавзолее на Красной площади. Видимо, здесь необходимо какое-то общее, согласованное решение. Иначе мы можем далеко зайти в борьбе с «историческими мифами» в угоду политической злобе дня.

Георгий Олтаржевский