Танец без улыбок

Татьяна Гордеева — одна из первых российских танцовщиц контемпорари. Того искусства, что в Европе гремит именами Анжелена Прельжокажа и Пины Бауш, а в России ассоциируется с "Провинциальными танцами" Татьяны Багановой. Она — единственная из золотых медалисток Московской академии хореографии, которая в свое время распрощалась с классическим балетом ради современного танца. Теперь Татьяна вместе с петербургским хореографом Ниной Гастевой руководит магистерской программой по современному танцу в цитадели русской классики — петербургской Академии русского балета.

6 и 7 июня в КЦ ЗИЛ Татьяна Гордеева представит Москве своих выпускников, они должны стать будущим современного танца в России. МОСЛЕНТА расспросила танцовщицу о том, как можно понять, хорош танец или плох, на что будут жить ее выпускники и каково приходится москвичке в Петербурге.

— Кто приходит к вам на магистерскую программу — разочаровавшиеся в классике балетные?

Нет, балетных среди них нет. Закон не требует, чтобы специализация в магистратуре была той же, что и в бакалавриате. Поэтому если у кого-то есть, например, техническое образование, а потом человек полностью посвятил себя занятиям танцем, современным танцем в том числе, — он имеет право поступить на магистерскую программу. Нужен диплом о высшем образовании — но неважно какой. Поэтому у наших студентов самый разный бэкграунд. Но мы просим их не только написать, почему они хотят здесь учиться, но и представить рекомендации кого-то из российского танцевального сообщества, — чтобы хорошо известный человек написал: «Да, я его знаю, он делает то-то и то-то».

— Вы сами пришли в современный танец через несколько лет после классического училища, причем московская Академия хореографии вручила вам на выпуске золотую медаль. Что вас сподвигло затем так круто изменить свою жизнь?

Я ее меняла постепенно — три года работала параллельно и в «Кремлевском балете», и в театре «Кинетик» у Саши Пепеляева. Я тогда поняла, что в моей балетной карьере свершилось все, что могло с учетом моих возможностей свершиться — и надо с этим смириться. Государственный Кремлевский дворец — это шесть тысяч зрителей. Если зритель сидит дальше одиннадцатого ряда партера — лица артиста он не видит. Надо очень ярко красить губы и улыбаться так, чтобы были видны зубы, потому что иначе не видно.

Екатерина Сергеевна Максимова мне про это говорила, чтобы я улыбалась. Я чувствовала из-за этого дискомфорт. А в первом спектакле Саши Пепеляева у меня были стихи Льва Рубинштейна, и я могла просто встать в центре и прочитать стихотворение без обязательных улыбок. Кроме того, мне было очень важно, кто приходит на спектакль. Ведь в «Кремлевский балет» я не могла позвать никого из небалетных друзей, они бы уснули. А буфет в Кремлевском дворце уже немного стух к началу девяностых (смеется). Спектакли Саши же стали тем, что было интересно делать.

— Балерина вертит 32 фуэте, и зритель думает, что это хорошая балерина. Есть ли в современном танце такая же чисто техническая мера вещей?

Мне кажется, что если зритель приходит на балет, смотрит на 32 фуэте и только поэтому считает «о, хорошая балерина», — это немного обесценивает великое искусство балета. Зритель все равно должен чувствовать, коснулось его происходящее на сцене или нет. А если говорить про экспертный подход — для меня всегда важно, насколько человек расположен в своем теле, насколько тело расположено относительно силы гравитации, насколько оно выстроено относительно своей оси. Просто вот человек стоит на полу — и сразу видно, как он стоит. Это нельзя изобразить, отрепетировать, выдать одно за другое.

— Что именно покажут ваши выпускники?

То, что они делали на протяжении двух лет. Мы выбрали те работы, которые показались нам наиболее целостными, завершенными. Будет по четыре композиции каждый вечер. До того — в пять часов — мы с Ниной Гастевой прочтем лекции: я в субботу, она в воскресенье. Ее лекция посвящена саморепрезентации (кто я — танцхудожник, хореограф, танцовщик?), а моя — интердисциплинарному подходу. В семь же — начало показов.

Там есть соло, есть дуэты, есть работа, где заняты три человека, но не одновременно, — это опять-таки череда соло. Там нет длинных выступлений, нет тоскливых номеров. Все гармонично. Современное искусство иногда требует выдержки и терпения, но это не тот случай.

— Чего вы ждете от своих студентов? Вот вы их выучили — чем они будут заниматься? И смогут ли заработать на жизнь?

Мы очень надеемся, что они не потеряют интерес к теоретическим исследованиям. Надеемся, что они будут продолжать делать свои проекты. Что немногие уедут. А заработок… Думаю, у нас будет такая американская модель, когда танцовщики до трех работают в банке или в обувном магазине, а после трех занимаются современным танцем. Но у них, правда, по крайней мере есть возможность аренды зала, у нас с этим очень сложно. Система грантов, которая существует в Европе, у нас сейчас не работает. Только какие-то площадки — как центр Мейерхольда и ЗИЛ в Москве, «Станция» в Костроме устраивают резиденции, то есть дают возможность работать в их залах. Многие артисты и хореографы сейчас преподают в студиях — и это основной их доход.

— Будет ли новый набор?

Да, мы до 5 июля принимаем документы.

— Переезд из Москвы в Петербург — шаг не менее радикальный, чем прощание с балетом ради современного танца. Как живется москвичке в Петербурге?

Переехав, я будто снова оказалась в эпохе, когда была подростком. Старый город, квартира с высоким потолком — такое было в детстве в Москве. Но жить в городе-музее, ходить пешком на работу — это в Москве уже невозможно себе позволить. С другой стороны, мне нравится скорость, московский темп жизни, и в Петербурге я в первое время скучала. Я там вдруг стала опаздывать — думаешь «А, на метро три остановки!», а эти три остановки — это пятьдесят минут. Пока спустишься на эскалаторе пять минут, подождешь поезда семь… Москва сейчас очень меняется — стройки, постройки, в какой-то район приезжаешь, где давно не была, — там уже какой-то Нью-Йорк вырос. А в Петербурге все происходит медленно.

— Насколько обособленно вы работаете в Академии Русского Балета? Вы существуете вместе с классиками или как-то сами по себе?

Как же мы можем существовать отдельно? Коридоры все те же, окна все те же, одна библиотека и одна столовая. Только наши студенты занимаются модульно, поэтому они то сережками в бровях (что запрещено) мелькнут в этих коридорах, а то — исчезнут.

Анна Гордеева