«Этот праздник справляют только в России». Как у нас появился старый Новый год, и почему эта традиция не исчезает уже сотню лет

Причуды календаря

ХХ век набирал ход. Европа давно уже жила по григорианскому календарю, Россия же не расставалась с прежним — юлианским. И только в 1918 году захватившие власть большевики разом все изменили. Из наступающего февраля они лихо выбросили 13 дней, и вслед за 31-м января наступило… 14 февраля.

Время, подгоняемое ленинским декретом, помчалось вперед, и все смешалось в российском доме. В том самом 1918-м Россия и вовсе осталась без Рождества. В следующем году оно вернулось, но перебралось на 7-е января, пропустив вперед Новый год. И там застыло в изумлении до наших дней.

Служащий Никита Окунев писал в «Дневнике москвича»: «Окончился „старый“ 1918 год. Новый „старый“ год официально, конечно, не празднуется, все присутствия и торговли будут открыты по-будничному, а Церковь справляет новолетие по-прежнему, т. е. 14 января нового стиля. Правоверные „буржуи“ тоже старообрядствуют, и весь сегодняшний день с тоскою вспоминали, как бывало встречали Новый год, и многие из них еще справят его „по-старому“ в полном смысле этого слова, т. е. с хорошей выпивкой и обильной закуской».

Многие граждане СССР встретили реформу календаря с откровенным недовольством, игнорируя приход большевистского Нового года. И с удовольствием собирались на старорежимный праздник в ночь на 14-е января.

«Новый год по новому стилю. Многими „староверами“, а в том числе и мною, он не празднуется, — записал Окунев в дневнике 1 января 1921 года. — Так что пока самые прогрессивные собирались в клубах коммунистов и домах профсоюзов и пели „Интернационал“, население постилось, готовилось к Рождеству и ждало настоящего — старого Нового года».

Новшество не только озадачило обывателей, но и стало предметом для острот. Одну из них сочинил известный бытописатель Владимир Гиляровский: «С тех пор, как грянула свобода, / Мне все на свете трын-трава. / Я правлю в год два Новых года / И два Христовых Рождества».

Икра, колбаса и хризантемы

Особенно рьяно праздновали старый Новый год во времена НЭПа. Торгаши закатывали такие пиры, что казалось, вместе со старым Новым годом вернулось прежнее время — сытое, изобильное.

У дверей «Яра», «Славянского базара», «Метрополя», «Савойя» толкотня стояла несусветная. Одни за другими к сверкающим дверям подкатывали автомобили и розвальни, из которых вылезали уже подвыпившие личности женского и мужского пола. И, пошатываясь, направлялись к богато сервированным столам. Оркестранты наяривали на роялях и скрипках залихватские танцевальные мелодии…

Большевистская пресса обличала «нравы обломков презренного общества». Журнал «Огонек» писал: «Трудящиеся уже продвинулись на тринадцать дней в 1927 году, а нэпач только-только провожает с пьяными слезами 1926-й. Где-то взяли напрокат серебряные сервизы, дорогие кувшины с нежной росписью, купленные на Смоленском рынке. На тарелочках времен Наполеона — моссельпромовская колбаса, рядом — белые хризантемы, икра в банке Азрыбы, и в мелком хрустальном сосуде — салат оливье…»

С НЭПом советская власть покончила, но старый Новый год стоял крепко. Его отмечали в городах и деревнях, интеллигенты и рабочие, крестьяне и церковные деятели, беспартийные и партийные.

Праздник унесли с собой вместе с вещами и драгоценностями эмигранты. Как встарь в России, дамы и господа веселились вроде бы от души, однако порой из их глаз выкатывались непрошеные слезы. Одно дело праздник на Родине и совсем другое — на чужбине…

Писатель Василий Аксенов в книге «Зеница ока. Вместо мемуаров» писал о том, как во французском городке Биаррице на берегу Бискайского залива его пригласили на старый Новый год. И пообещали, что будут одни русские: «Я зашел выпить шампанского. Ресторанчик набит битком, гул голосов — и ни одного русского слова. Это третье поколение русских, они языка не помнят, но знают, что 13 января надо встречаться».

Во что верилось и о чем мечталось

Прошло еще несколько лет, и Новый год сумасбродные большевики репрессировали. Запретили и все с ним связанное — елки, игрушки, стихи и песни. Ссылались на то, что забава эта буржуазная, и потому требующая искоренения.

Одни послушались, но немало было тех, кто, наоборот, ослушался настоятельных и таящих угрозу наставлений. «Диссиденты» отмечали оба праздника за плотно закрытыми дверями и занавешенными окнами. Но долгожданней и любимей оставался старый Новый год.

Сначала он служил ниточкой, связывающей новую Россию со старой, дореволюционной. Но так было, пока здравствовали люди, рожденные до великих перемен 1917 года. Они чтили привычки и традиции предков, напоминали о них своим детям и внукам.

Старый Новый год не потерялся и когда ушли «староверы». Он был уже не такой порывистый и шумный, как первый Новый год, а стал более задумчивый, лиричный. От старины остались лишь штрихи: звезды на елках, чашки, подсвечники. Прошлое слышалось в музыкальных аккордах, отражалось на портретах. Но, как прежде, людям верилось в лучшее, мечталось о спокойствии и благоденствии…

В середине 30-х годов Новый год получил «вольную». По городам и весям России снова разнесся упоительный запах хвои и волнующий звон бокалов. И опять вслед за первым Новым годом уверенно протопал его брат — второй Новый год.

Пропасть между времен

У Андрея Вознесенского есть стихотворение «Старый новый год». Поэт приметил, что старый Новый год празднуют только в России. И во время его прихода свершается волшебство: «в новом несостоявшееся старое настает». Его предстоит пережить, ощутить: «вместо метро „Вернадского“ кружатся дерева, сценою императорской кружится Павлова».

На это стихотворение Стас Намин написал песню. Другой вариант мелодии — Игоря Николаева — исполнил актер Александр Абдулов в музыкальном фильме о творчестве Вознесенского «Витражных дел мастер».

Дело было во время антиалкогольной компании. И строки: «Я закопал шампанское под снегопад в саду, выйду с тобой с опаскою, вдруг его не найду», — вызвали протест цензоров. Пришлось звонить автору. Вознесенский усмехнулся и, не отходя от телефона, нашел замену «опальным» словам: «…выйду с тобой с опаскою, его не найду».

Стало быть, герой стихотворения вожделенную бутылку так и не нашел. И ему пришлось встретить старый Новый год «на сухую». Можно представить его настроение…

В отличие от этого бедолаги персонажи пьесы Михаила Рощина «Старый Новый год», представители двух семей — Себейкиных и Полуорловых — встретили праздник во всеоружии. Иногда компанию им составлял вездесущий и нетрезвый сосед-пенсионер Иван Адамыч, который часто цитировал Книгу Екклесиаста, мысли Гегеля и Руссо.

Герои комедии много рассуждают и часто переругиваются. Потом идут в Центральные бани париться и снова вести беседы. Что же до встречи старого Нового года, то нельзя сказать, что она выдалась у Себейкиных, Полуорловых и Ивана Адамыча такая уж радостная.

На днях зимнее торжество опять постучится в наши двери. Мы увидим дорогие лица родных и близких, услышим радостные голоса и смех. Снова будем дарить и принимать подарки, желать друг другу здоровья и счастливых дней.

К хорошему, светлому нельзя привыкнуть, оно всегда в новинку. Таков и старый Новый год — праздник, несущий свет тепла и доброты.