День первый

Об этом страшном дне уже сказано и написано, наверное, все. Ровно 76 лет назад в воскресное утро 22 июня из репродукторов по всему СССР прозвучало страшное слово: «Война». МОСЛЕНТА в память о тех событиях собрала воспоминания москвичей, которые вместе со всей страной напряженно слушали Молотова. Чем они собирались заниматься в тот день? Что случилось в городе после известия о нападении Гитлера? Почему по радио выступил Молотов, а не Сталин?

Небо в облаках

Когда началась война, жителю столицы Анатолию Кривенко было всего пять лет. Страшное известие застало его, когда он гулял возле своего дома в Большом Афанасьевском переулке, недалеко от Арбата:

«В тот день солнца не было, небо затянули облака. Я гулял во дворе с мальчишками, мы гоняли тряпичный мяч. И тут из подъезда выскочила моя мама — босиком, в одной комбинации. Бежит и кричит: „Толя, немедленно домой! Война!“.

Мой отец был военным и служил на западной границе. Когда мы с мамой поднялись в квартиру, она стала причитать: „Что же будет с отцом?“. Он вернулся в 1943 году, получив тяжелую контузию на Курской дуге…».

Как раз перед войной дети постарше окончили школу. Утром 22 июня в столицу из Московской области приехали 20 тысяч школьников. В парке «Сокольники» для них устроили большой праздник. Дети веселились, играли и были далеки от тревожных забот взрослых. Вот что помнит об этом дне Валентина Аванесова, тогдашняя выпускница:

«После бала в 439-й школе выпускники 10-го класса в воскресенье 22 июня решили продолжить радостный праздник на природе в Кузьминках. А я, получившая первую в своей жизни работу пионервожатой заводского пионерлагеря, 22 июня на Ярославском вокзале с волнением встречала своих будущих подопечных.

Небольшими группами на вокзал прибывали пионеры — дети рабочих и служащих завода. В белых панамках и рубашках, с красными галстуками, веселые и шумные, они производили впечатление по-настоящему счастливых детей. Я была на седьмом небе от сознания своей будущей полезной работы с ними.

И вдруг на вокзале началось что-то непонятное, тревожное. Люди переговаривались в ожидании важного сообщения по радио. И оно началось. В напряженной тишине люди слушали выступление по радио Молотова. И все же мы поехали в пионерский лагерь. В вагонах электрички молчали все — взрослые и дети. Эту тревожную тишину я ощущаю и теперь, спустя многие десятилетия».

Тревога и облегчение

Речь наркома иностранных дел Вячеслава Молотова, сообщившего о начале войны, прозвучала в полдень, но к тому времени некоторые москвичи уже знали, что произошло. Возможно, слухи быстро расползались из Кремля и наркоматов, где, конечно, уже были в курсе событий.

Одна из женщин, запечатленных на известном фото Евгения Халдея «Первый день войны», москвичка Валентина Смирнова (в первом ряду, справа налево — третья), начала тот день со своих обычных дел:

«Утром я вышла из своего дома в Большом Власьевском переулке и направилась за покупками. Не спеша дошла до Арбатской площади, затем — по Воздвиженке до Военторга. Но там ничего не купила и решила идти в ГУМ.

У одного из репродукторов, установленных на улице 25-го Октября (сейчас это Никольская — ред.) , я остановилась. И услышала страшное слово: „Война!“».

Повседневной работой был занят в то утро и доктор исторических наук, первый руководитель Московской археологической экспедиции Михаил Рабинович. Ему, как ни странно, ужасные новости не казались трагичными. Вот что он написал о первом дне войны в книге «Записки советского интеллектуала»:

«Не теряя темпа, стал готовиться к следующим экзаменам — в аспирантуру, они должны были начаться через месяц. Срочно надо было „подогнать“ иностранный язык. В воскресный день 22-го, оторвавшись на минутку от немецкой книжки, я вышел купить чего-нибудь поесть. И от продавца овощного ларька узнал, что немцы напали на нас и уже бомбардировали наши города.

Так, машинально сжимая в руке пучок редиски, не заходя домой, пошел на истфак. На Арбатской площади, у кино „Художественный“, вдруг заговорил репродуктор. Передавали (должно быть, уж не в первый раз) речь Молотова. Как и другие, я остановился, жадно ловя каждое слово: „Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!“.

Да, наше дело правое! Мы возвращаемся к правому делу! И как ни ужасна война, как ни вероломен враг, все же в том, что рухнул наконец этот гнусный союз с Гитлером, было некоторое облегчение».

Однако многие горожане так и остались безмятежны и с утра отправились на природу — на пляж в Серебряный бор, в «Сокольники», парк Горького. Другие предпочли отдых в летних кафе, благо этих заведений в Москве хватало — на углу Тверского бульвара и Пушкинской площади, на улице Горького, возле ресторана «Арагви», на Кузнецком мосту… Эта противоречивая картина Москвы 22 июня 1941 года отражена в дневниковых записях писателя Аркадия Первенцева:

«На Центральном телеграфе полно народа. Жарко. Потно. Оказывается, очереди в сберкассу. Встретили знакомого капитана Г.Б. Он одет под иностранца. Говорю ему: „Что же такое?“ Он: „Сейчас сдал советскому государству 7000 рублей и даю подписку, что до конца войны, до победы не возьму их“. Я: „Но нужно сделать это достоянием гласности“. Он: „Если они поворотливы, сделают выводы“. Адресовалось работникам сберкасс…

Ну а для советского классика Алексея Толстого утро 22 июня выдалось радостным. Писатель поставил последнюю точку в романе «Хмурое утро», завершив трилогию «Хождение по мукам». Всю ночь он работал и лишь на рассвете отложил перо, не узнав о том, что случилось. В последних строках произведения Рощин шепчет Кате:

«Ты понимаешь — какой смысл приобретают все наши усилия, пролитая кровь, все безвестные и молчаливые муки… Мир будет нами перестраиваться для добра… И это — на моей родине, и это — Россия…».

Лицо Родины

В первый же день войны художник Ираклий Тоидзе начал работу над плакатом «Родина-мать зовет!». Позировала для образа Родины-матери жена художника, Тамара Теодоровна. Позже она вспоминала:

«Как только объявили войну, я страшно испугалась за детей. Вошла к Ираклию в мастерскую… Видимо, у меня было такое лицо, что он сразу же сказал мне: „Стой так и не двигайся!“ — и сразу стал делать наброски».

К утру следующего дня плакат был готов, а через пять дней его отпечатали. Только первый его тираж превысил миллион экземпляров. Работа Тоидзе стала самым известным плакатом Великой Отечественной. Сын художника Александр рассказывал:

Мать очень красивая была, но отец упростил ее образ, сделал понятным всем… Маме в 1941 году было 37 лет, но никто ей тогда не давал и 30. Отец состарил ее. В изображенной женщине я разглядел черты и нашей соседки по коммунальной квартире...».

Война за горизонтом

Наступил вечер рокового дня. Многие предались тяжелым раздумьям. Но были и те, кто не собирался менять воскресные планы. Война тогда представлялась еще далекой, почти не реальной.

22 июня в лектории МГУ писатель Лев Овалов читал неопубликованные главы из книги «Рассказы майора Пронина», которая пользовалась огромной популярностью. Пронин — советский герой, часто попадавший в невероятные ситуации, но всегда выходивший из них живым и невредимым. И ловко разоблачал преступников.

Театр Вахтангова давал «Маскарад», в филиале Большого театра показывали «Ромео и Джульетту». В Театре оперетты шла комедия «Двенадцатая ночь», а зрители, словно забыв о том, что случилось сегодня, смеялись и горячо аплодировали.

Немало горожан пребывало в уверенности, что победа не за горами, и когда на фронт прибудут лучшие части Красной армии — доблестные пехотинцы, танкисты, летчики, кавалеристы, то непременно остановят врага, а потом погонят прочь, до самого Берлина! Из черной тарелки радио польются победные сводки, все вздохнут шире и свободнее…

Без вождя

Многие недоумевали — почему по радио выступил Молотов, а не Сталин. Среди москвичей пошли слухи: вождь обратится к народу позже — сегодня вечером, завтра, послезавтра… Но шли дни, а Сталин молчал. И лишь спустя почти две недели, 3-го июля, в радиоприемниках послышался знакомый голос: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои…»

Позже Молотов вспоминал:

«Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход.

Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах».

Зато Митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский) обратился к верующим 22 июня. В своем «Послании пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви» он благословил их на борьбу с завоевателями:

«Положим же души своя вместе с нашей паствой. Путем самоотвержения шли неисчислимые тысячи наших православных воинов, полагавших жизнь свою за родину и веру во все времена нашествий врагов на нашу родину. Они умирали, не думая о славе, они думали только о том, что родине нужна жертва с их стороны, и смиренно жертвовали всем и самой жизнью своей.

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины. Господь нам дарует победу».

Валерий Бурт