Человек и башня

Когда мы, москвичи, произносим словосочетание «Шуховская башня», то имеем в виду конкретное ажурное сооружение, стоящее на углу Шаболовки и улицы Шухова, построенное этим знаменитым инженером. А между тем, для всего остального мира это имя не собственное, а нарицательное — так называются все «гиперболоидные» башни с несущей стальной сетчатой оболочкой, которые, между прочим, повсеместно строят и сейчас. А придумал их великий русский инженер Владимир Григорьевич Шухов.

Человек эпохи модерна

То, что маленький Володя Шухов удивительно одарен математически и инженерно, стало ясно еще до того, как он достиг гимназического возраста. В Пожидаевке — имении своей бабушки в Курской области, где мальчик провел детство — он придумывал фонтаны и даже построил на соседнем ручье действующую модель мельницы.

Далее была гимназия в Санкт-Петербурге и инженерно-механическое отделение Императорского Московского технического училища, которое сейчас известно нам как Московский государственный технический университет имени Н. Э. Баумана. После успешной сдачи экзаменов Шухова зачислили в «казеннокоштные воспитанники», то есть приняли на бюджетное отделение, да еще с пансионом.

В училище инженерный талант Владимира уже раскрылся во всей красе.

Его даже освободили от обязательной дипломной работы, а по окончании учебы в 1876 году Шухов был направлен на годичную стажировку в США. Кстати, его приглашали остаться на кафедре и посвятить себя науке, но молодой человек твердо выбрал практическую инженерию.

Для потомственного дворянина, предки которого и по отцовской, и по материнской линии традиционно избирали офицерскую карьеру, это могло показаться неожиданным путем. Однако мир менялся. Патриархальные «вишневые сады» уходили в прошлое, наступала эпоха промышленного переворота и поиска новых путей в промышленности, искусстве, технологиях. И Шухов был настоящим олицетворением модерна – его интересовало все новое, и он всегда стремился к неожиданным решениям.

Шухов никакие привычные постулаты не принимал как догму, а старался идти своим путем. Например, вернувшись из Америки он поступил вольноопределяющимся слушателем в Медицинскую академию, причем подтолкнул его к этому знаменитый врач Пирогов. Великий хирург дружил с отцом Владимира (они познакомились в осажденном Севастополе), и молодой человек бывал в его доме.

В ходе ученых бесед у юного естествоиспытателя зародилась мысль, что прототипы новых механизмов и технологий нужно искать внутри самых совершенных творений на нашей планете — живых существ и, прежде всего, человека. Поэтому он и пошел изучать анатомию. Сейчас, в XXI веке, это направление называется биотехнологиями. Гениальный Шухов, конечно, не знал этого термина (хотя он говорил о «биоподобии»), но интуитивно подошел к нему очень близко.

Молодой инженер устроился в чертежное бюро Управления Варшавско-Венской железной дороги в Петербурге, но работа на ниве модернизации депо и путевых насыпей продолжилась не долго. Вскоре Владимир Григорьевич получил предложение, которое стало для него судьбоносным.

Волшебное слово «крекинг»

Человеком, встреча с которым изменила жизнь Шухова, был гражданин США Александр Бари. Они познакомились еще во время поездки Владимира за океан, а теперь судьба распорядилась так, что уже Бари по семейным обстоятельствам перебрался в Россию. Здесь он с присущей янки хваткой включился в новый для нас нефтяной бизнес и решил привлечь к этому талантливого инженера Шухова.

С последними и сотрудничал Бари. Стоит заметить, что в те времена нефть в Баку добывали открытым способом: рабочие стояли по пояс в текущей из-под земли черной жиже и ведрами переливали ее в деревянные бочки, которые затем гужевыми арбами и телегами доставляли на нефтеперерабатывающий завод. Там из сырого продукта выделяли керосин (из трех пудов нефти получали пуд скверного керосина), а остальные фракции – мазут, бензин и так далее — просто выливали в землю. Использовать их еще не умели.

Не будем вдаваться в технические подробности, но за несколько лет Шухову удалось изменить абсолютно все. И в добыче, и в транспортировке, и в переработке нефти. Шухов предложил добывать нефть через скважины при помощи сжатого воздуха (этот способ сейчас называется эрлифт), а остатки сжигать факельным способом.

Он построил первый в Российской империи нефтепровод Балаханы – Черный город и разработал основы и расчеты общей теории нефтепроводов. Ими по сей день пользуется весь мир. Придумал и построил первые в мире цилиндрические резервуары-нефтехранилища, тогда как в США использовали прямоугольные. Вскоре его изобретение стало использоваться повсеместно.

Он же создал и первые в мире нефтеналивные баржи — ранее нефть перевозили только в бочках на палубе. Для их постройки основали верфи в Царицыне и Саратове, и баржи стали доставлять каспийскую нефть по Волге вглубь страны. Именно Шухов изобрел форсунку, с помощью которой впервые в мире запустили промышленное факельное сжигание мазута.

А вершиной его «нефтяной» деятельности стало изобретение новой системы термического «крекинга», которую он запатентовал в 1891 году. Установка состояла из печи с трубчатыми змеевиковыми нагревателями, испарителями и ректификационными колоннами. С ее помощью можно было разделять нефтяные фракции и в промышленных количествах получать автомобильный бензин. Эта идея намного опередила время, воплотить ее на практике удастся лишь в тридцатые годы.

Инженер всея Руси

В 1880 году Шухов приехал в Москву и осел здесь окончательно, вместе со всей семьей. С этого времени жизнь Владимира Григорьевича была неразрывно связана с первопрестольной. Хотя ему еще не было тридцати, он стал весьма обеспеченным человеком, вскоре мог позволить себе купить особняк и перевезти в него родителей и сестер. Шухов по-прежнему работал в «Технической конторе инженера А.В.Бари», где занимал должность главного инженера и технического директора.

Некоторые биографы считают, что Бари нещадно эксплуатировал инженера, паразитируя на его таланте. Впрочем, сам Шухов это отвергал:

«Моя личная жизнь и жизнь и судьба конторы были одно целое... Говорят, А. В. Бари эксплуатировал меня. Это правильно. Юридически я все время оставался наемным служащим конторы. Мой труд оплачивался скромно по сравнению с доходами, которые получала контора от моего труда. Но и я эксплуатировал его, заставляя его выполнять мои даже самые смелые предложения! Мне предоставлялся выбор заказов, расходование средств в оговорённом размере, подбор сотрудников и найм рабочих…. Приходилось терпеть несправедливости в оплате труда ради возможности инженерного творчества».

Такое взаимодействие абсолютно устраивало Шухова. Он был свободен от денежных и коммерческих вопросов и мог полностью посвятить себя любимому творчеству. Тем более, что по характеру джентльмен и интеллигент Шухов был мало похож на «акулу капитализма», и ведение деловых переговоров с ушлыми заказчиками вряд ли далось бы ему легко. К тому же Бари был очень приятный, общительный человек, а отношения между ними были уважительными и скорее дружескими, нежели служебными.

Теперь в конторе работали двадцать инженеров, и Владимир Григорьевич мог выбирать для себя самые интересные. Кстати, до последних дней он никогда не пользовался услугами технических подмастерий и все расчеты делал лично. Перечень его работ необъятен (только мостов он спроектировал около 500!), приведем лишь самые знаменитые и важные для Москвы.

Так, он придумал удивительную сетчатую оболочку-перекрытие для стеклянной крыши Верхних торговых рядов (ныне именуемых ГУМ). Создал уникальный дебаркадер над перроном Брянского (ныне Киевского) вокзала. Придумал, рассчитал и сделал стеклянные перекрытия для Музея изящных искусств (ныне ГМИИ имени Пушкина) и куполообразную крышу для ресторана гостиницы «Метрополь».

А еще по просьбе Саввы Морозова сконструировал поворотную сцену для МХАТа. Он работал с такими знаменитыми архитекторами, как Федор Шехтель, Лев Кекушев, Роман Клейн, Иван Рерберг, дружил с некоторыми из них. Входил в круг элиты московского интеллектуального и артистического общества. В 80-е годы у Владимира Григорьевича был красивый роман с Ольгой Книппер, о котором говорил весь московский свет. Дело шло к свадьбе, но что-то разладилось (о подробностях история умалчивает). Уже позже мужем великой актрисы стал Антон Павлович Чехов, кстати, внешне очень похожий на Шухова.

Инженер был вполне светским человеком и совершенно не походил на чудаковатого затворника-изобретателя из фильма «Назад в будущее». Он любил спорт – теннис, гимнастику, коньки и лыжи, велосипед. Даже стал победителем любительских городских соревнований по велоспорту.

А еще Шухов обожал фотографировать. «Это я по профессии инженер, а в душе фотограф», — говорил он. Шухов оставил огромную коллекцию снимков на самые разные темы – портретные, бытовые, семейные, пейзажные, жанровые.

В середине 80-х Шухов отправился по делам в Воронеж и встретил там свою судьбу. Юная дочь железнодорожного доктора Анна Мединцева была почти вдвое моложе Владимира Григорьевича, но влюбилась в него с первого взгляда. Вскоре, она сбежала к нему в Москву.

Интересно, что строгие родители инженера, которые мечтали о более представительной партии для своего сына, поначалу не приняли бесприданницу. Тогда Шухов снял дом, и пять лет молодые жили в гражданском браке, что в те годы не очень приветствовалось. Лишь когда у пары родился первенец, родители Шухова дали согласие на свадьбу. Владимиру Григорьевичу было уже сорок.

Вскоре у Шуховых родилось еще два сына и две дочери. Большая семья любила в праздники ездить на велосипедные прогулки, гулять в Сокольниках и Нескучном. Многие моменты отражены в фотоархиве инженера, и достаточно взглянуть на эти снимки, чтобы понять, насколько семья Шуховых была счастлива.

Ажурные башни

За несколько предреволюционных десятилетий Шухов успел сделать удивительно много, причем в самых разнообразных отраслях. И едва ли не каждое его изобретение достойно того, чтобы увековечить имя инженера.

Порой трудно поверить, что это успел один человек. Он строил мосты, придумывал архитектурные элементы, а еще, новые технологии для металлургических заводов, ворота (батопорты) для сухих доков, уникальные печи, морские мины, платформы для тяжелых орудий, трамвайные депо. И все же, особняком в творчестве Шухова стоит «башенное» строительство.

Считается, что идею башни гиперболоида ему подала… перевернутая ивовая корзина, на которую кто-то из домашних поставил тяжелое кашпо с цветком. Витые прутья легко выдерживали нагрузку, которую никогда не смогли бы удержать, если бы были прямыми. Инженер «докрутил» эту идею и придумал «ажурную башню», патент («привилегия», как тогда выражались) на которую был подан в 1896 году.

И в том же году первая такая башня была продемонстрирована Шуховым на Нижегородской выставке, где фирма Бари имела свои павильоны. На 25-метровой изящной, ажурной металлической башне был закреплен бак, вмещавший 114 тысяч литров воды, снабжавший всю выставку. А сверху еще и смотровая площадка!

Кстати, после выставки башня была выкуплена помещиком и меценатом Ю. С. Нечаевым-Мальцовым и перенесена в его имение Полибино, что в Липецкой области. Она сохранилась до настоящего времени. В последующие годы по аналогичной технологии однополостного гиперболоида фирмой Бари (читай Шуховым) были построены больше сотни башен для различных целей — от водонапорных до маяков, в том числе и удивительно красивый Аджигольский маяк, построенный Шуховым неподалеку от Херсона. Он стоит на месте до сих пор.

Условно расстрелянный

Революция страшным катком прошлась по семье Шухова. Старшие сыновья, боевые офицеры Первой мировой, оказались на стороне белых. Сам инженер с матерью и дочерьми остался в Москве. Во время октябрьских боев 1917-го в его дом попал орудийный снаряд, чудом никто не погиб. Его выселили из дома, семья переехала в мастерскую. «Контора Бари» была национализирована, но рабочие выбрали ее руководителем Шухова. Однако, заказов не было.

И вдруг в 1919 году, в разгар разрухи, Совет рабочее-крестьянской обороны решает строить радиовышку «для обеспечения надежной и постоянной связи центра Республики с западными государствами и окраинами Республики установить в чрезвычайно срочном порядке в г. Москве радиостанцию, оборудованную приборами и машинами наиболее совершенными и обладающими мощностью, достаточной для выполнения указанной задачи».

Шухов немедленно взялся за дело и уже весной 1919 предложил несколько вариантов гиперболоидных башен разной высоты. Самым интересным был проект высотой 350 метров. При том, что этот вариант был значительно выше Эйфелевой башни (305 метров), на него требовалось втрое меньше металла! Однако он оказался Советской власти не по зубам, и выбран был более скромный, 150-метровый.

Таким образом, краном служила сама же башня, ее нижние секции. Решение остроумное и доселе не применявшееся.

Главной проблемой стала нехватка металла и его низкое качество. А еще инженера угнетала необходимость постоянно выяснять отношения с заказчиком. Вот что писал Шухов в сохранившихся рабочих тетрадях:

«Прессов для гнутья колец нет. Полок 4 дюйма на полдюйма нет. Тросов и блоков нет. Дров для рабочих нет ... В конторе холод, писать очень трудно. Чертежных принадлежностей нет ... Артель наша распадается. И.П.Трегубов полон негодования на малое вознаграждение. Он не скрывает своего насмешливого презрения ко мне как к лицу, не умеющему наживать и хапать... Неполучение пайка ставит в невозможные условия наши работы...».

Интересно, сколько раз в такие минуты Владимир Григорьевич вспоминал гениального менеджера Александра Бари, много лет ограждавшего его от хозяйственных забот? Во время строительства башни умер младший сын Владимир, ушла из жизни мама. Но Шухов был поглощен работой, он понимал, что от этого зависит судьба всей его семьи.

Все шло хорошо, пока не пришла очередь поднимать четвертую ступень. «29 июня 1921 года, При подъеме четвертой секции третья сломалась. Четвертая упала и повредила вторую и первую в семь часов вечера», — записал в дневнике Шухов. Власти и так относились к нему настороженно, а тут такая катастрофа.

Началось следствие, собрали комиссию самых уважаемых инженеров. Их вердикт: «проект безупречен», проблема в усталости и низком качестве металла. Тем не менее, ВЧК дело не закрыло. В итоге революционный суд внес удивительный приговор: «расстрелять условно».

К счастью, больше эксцессов не было. В марте 1922 года госкомиссия приняла башню, с нее началось радиовещание. Башня быстро стала символом СССР, доказательством жизнеспособности молодого государства. А с 1939 года с нее начнется и отечественное телевидение.

Для Шухова это был спасительный билет. Он и его семья (в том числе вернувшиеся сыновья) все равно оставались «под колпаком» ВЧК, но все же, арестов и репрессий им удавалось избежать. Незаменимый инженер принимал участие во многих проектах первых пятилеток: Челябинский тракторный, завод «Динамо», Магнитка, Кузнецкстрой.

В 1931 году в Баку был запущен первый в СССР нефтеперерабатывающий завод «Советский крекинг», работавший по придуманной им технологии крекинга. Шухов, которому было почти 80, присутствовал при его открытии. Говорят, поначалу дело не ладилось, и ввод в строй хотели отменить. Тогда мэтр попросил дать ему двух рабочих и на два часа устранил неисправность.

Шухов восстанавливал мосты и нефтепроводы, строил для плана ГОЭЛРО гиперболоидные высотные опоры ЛЭП и даже успел принять участие в проектировании столичного метро. А еще спас накренившуюся башню минарета медресе Улугбека в Самарканде. Он стал Героем труда, лауреатом Ленинской премии, академиком. Но главное — власть не трогала его семью.

Великий изобретатель мог еще многое успеть, но в 1939 году его жизнь трагически оборвалась. Он случайно опрокинул свечу, пропитанная одеколоном рубашка вспыхнула, и Владимир Григорьевич получил сильнейшие ожоги. Пять дней 85-летний ученый мужественно боролся, но сердце не выдержало. Со всеми положенными почестями Шухов был похоронен на Новодевичьем кладбище.

Складывается ощущение, что масштаб личности великого изобретателя нами до конца не осознан.

Так получилось, что, живя на переломе двух эпох, он не успел занять заслуженное место в пантеоне российской империи, а для советской власти так и остался чужим. Не забытым, но все же поминаемым совсем не по заслугам. И уж совсем странно, даже немного кощунственно выглядит тот факт, что альма-матер, воспитавшая инженерного гения, носит не его имя, а имя казанского ветеринара – большевика, случайно погибшего неподалеку от здания училища. Не пора ли это исправить?