«Смрад от сотен немытых тел стоял ужасающий». Одной из самых известных столичных тюрем — 220 лет

Темницы для народа

В начале ХХ века в Москве тюрем было с избытком: кроме Таганской — Лефортовская, Бутырка; исправительная — на улице Матросская Тишина; женская — на Новинском бульваре. В придачу к ним — Краснопресненская пересыльная в Хорошево; городской исправдом в Зарядье; Сретенский исправдом в 3-м Колобовском переулке; Мясницкий дом заключения в Малом Трехсвятительском.

Зачем столько зарешеченных домов было в Белокаменной, неужто народ так лютовал и безобразничал? Возможно, российские правители постоянно чуяли недоброе, боялись взрыва, и потому без устали грозили бунтовщикам полицией, жандармами, готовили для них темницы.

Может, и так. Однако в 1917-м Российская империя рухнула всего за три дня, и царская стража разбежалась. Только тюрьмы и остались…

Истории московских острогов — длинные, печальные, умытые слезами. Кто в них только не сидел! Кроме воров и бандитов, были писатели, поэты, военные, ученые, актеры и прочая публика — виновные и безвинные. Говорят же -- от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Верна была пословица много лет назад, да и теперь уместна.

В 20-х годах прошлого века, о которых пойдет речь, начальником главного управления мест заключения (ГУМЗ) был Евсей Ширвиндт.

Евсей Густавович был человеком весьма авторитетным — одним из организаторов и первым директором Государственного института по изучению преступности и преступника. Он жил в центре Москвы, в Скатертном переулке, в доме № 5. Там же, по данным 1926 года, обитали несколько человек с фамилией Ширвиндт — его родственников.

О том доме не раз вспоминал народный артист России Александр Ширвиндт, живший там со своего рождения в 1934 году. И упоминал, что Евсей Ширвиндт приходился родным братом его отцу, скрипачу и музыкальному педагогу Анатолию Ширвиндту. А самому известному актеру был дядей. Вот такое скрещение судеб.

Рассказывать обо всех московских тюрьмах — никаких томов не хватит. Вспомним ушедшую в историю Таганку, но не станем царапать душу ее кошмарами и ужасами. Обратимся ко временам, когда суровые нравы смягчились и обитателям казематов позволили вздохнуть свободнее.

Баланда от Баландина

С бандитами, грабителям, врагами революции и «буржуазными элементами» советская власть не церемонилась, как и с саботажниками, шпионами, диверсантами — мнимыми и истинными. Преступившим же закон по дурости и случайности большевистские суды давали сроки небольшие, стремясь наставить заблудших на путь истинный милостью и участием.

И в Таганке воцарились вольные нравы, надзиратели и конвойные не свирепствовали, — свидетельством тому служат воспоминания сидельцев.

Одним из них был публицист и, к своему несчастью, меньшевик Соломон Бройде. Побывал он в нескольких московских застенках и на основе богатых впечатлений написал три книги. В одной из них, названной «В советской тюрьме», он не ругал, а хвалил условия содержания. По его словам, заключенные свободно передвигались по каземату, читали, переписывались с родными. Все наказания были отменены, камеры запирали только на ночь, да и то не всегда.

Теснота, однако, в Таганке была неимоверная, и смрад от сотен немытых тел стоял ужасающий. Бани ждали как праздника, как манны небесной.

Кормили зеков вполне прилично, если, конечно, судить по тем голодным временам. Рассказывали, что на тюремной кухне работал повар Баландин, лентяй и неумеха. Он прославился тем, что готовил для сидельцев жидкие супы, которые прозвали баландой.

Но это, скорее всего, легенда. Владимир Даль в Словаре русского языка дает несколько значений слова «баланда»: разновидность лебеды; жидкая, невкусная похлебка; пустой разговор. О поваре Баландине — ни слова…

Театр за решеткой

Таганка была не только большой тюрьмой, но и многопрофильным, как сейчас выражаются, холдингом. В ней работали слесарная, токарная, переплетная мастерские. Здесь собирали печки, ульи, какие-то нехитрые механизмы, ремонтировали мебель, автомобили и мотоциклы. В портновской мастерской шили шапки, пальто, рукавицы, телогрейки, постельное белье…

Таганская тюрьма, по замыслу ее создателей, должна была привить людям, нарушившим закон, трудовые навыки, освободить от преступных наклонностей, дурных мыслей. И свою миссию она выполняла.

В Таганскую тюрьму попадали не только лентяи и бездельники, но и мастера, умельцы. Голова у них была светлая, а руки золотые. Что угодно могли смастерить, наладить. Горемыки в своих трудах-заботах отвлекались от грустных мыслей, да и согревала их дума, что они благополучно дотянут до конца срока, обретут свободу. И начнут новую, светлую жизнь.

В остроге работала типография, где печатался журнал «Тюрьма», газеты «К трудовому общежитию» и «Голос Таганки». Кстати, подобные издания выходили в других городах: «Исправдом» — в Баку, «Мысль за решеткою» — в Иркутске, «Пробуждение стен» — в Царицыне, будущем Сталинграде.

И досуг заключенных был устроен. Был в тюрьме оркестр, который иногда играл даже в московских парках. Еще один повод для удивления — Театр заключенных московской Таганской тюрьмы. Его художественным руководителем был некто Игорь Силенкин. Вот только кто это такой и за что срок тянул — неведомо.

В том театре ставили в основном классику. Делали это профессиональные режиссеры, а играли в спектаклях заключенные. Когда в тюремном клубе падал занавес, переполненный зал рукоплескал, как во МХАТе или Малом театре, сияющие актеры — многие и впрямь были не без искры божьей — выходили на поклоны. Только не бросали к их ногам цветы. Но все забывали, что вокруг каменные стены, конвоиры, зарешеченные окна.

В Таганке выступали Федор Шаляпин, Иван Москвин, Леонид Собинов и другие корифеи. Заметьте, не чурались изысканные господа мрачности здешних мест, убогого облика обитателей. Понимали, что этим несчастным надо облегчить боль, улыбнуться, пожать руку.

В ожидании «эры милосердия»

Миновали годы. Порядки в советских тюрьмах становились все более жесткими, а потом стали и вовсе жестокими. Паек заключенных стал скудным, связь с внешним миром прекратилась. На прогулку водили только раз в неделю.

Ненасытный ГУЛАГ беспрестанно требовал все новых жертв, и заключенные шли бесконечной чередой в набитые смрадные камеры. О том времени — горестные строки Анны Ахматовой:

…И когда, обезумев от муки,

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки,

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь…

На допросах следователи в прямом смысле выколачивали у несчастных признания — в шпионаже, вредительстве, посягательстве на жизнь Сталина. Над Таганкой разносились пронзительные крики, которые вылетали на улицу, заставляя содрогаться прохожих. Таганку прозвали кладбищем живых...

Отчего сломали тюрьму? Может, власти решили, что скоро придет коммунизм, а с ним и эра милосердия, при которой преступники исчезнут? Или слишком дурная слава клубилась над казематами? Поговаривали, что рядом с ними ночной порой мелькают тени, слышатся стоны, чьи-то шаги…

В июле 1960 года «Правда» писала: «Звонко щелкнул замок. Таганская тюрьма распахнула свои стальные двери. Больше они не будут закрыты наглухо. Вчера освободили здесь последние камеры. Народный суд счел возможным нескольких человек, осужденных ранее за незначительные преступления, передать на поруки товарищам. Рабочие коллективы, а не тюремные надзиратели будут теперь воспитывать оступившихся по жизни».

Вскоре взялись сносить Таганку. К работе привлекали не только рабочих, но и комсомольцев. Стены тюрьмы были толстые, крепкие, они долго не поддавались ломщикам. Говорят, что они докопались до огромного подземелья, которое вело в расположенный недалеко Новоспасский монастырь. Там, по слухам, тоже содержали заключенных.