Там, где наследил Пушкин

В Государственном музее Пушкина на Пречистенке открылась выставка «Москва… Как много в это звуке». Название, согласитесь, так себе, особенно для нынешнего лета, когда на столичных улицах можно слышать в основном грохот отбойных молотков и шум ливня. Однако посмотреть эту экспозицию все же стоит — хотя бы для того, чтобы понять, что эти (да и прочие абстрактные) молотки сделали в свое время с Москвой и как она изменилась за последние два с лишним века.

Чисто символически

По большому счету, тому или иному этапу столичной реновации в столице не подвергся только лишь сам Александр Сергеевич (хотя попытки были). Именно он, а, точнее, его гипсовый бюст работы скульптора Джованни Витали и встречал всех посетителей выставки.

Бюст был освещен софитам со всех сторон, и это оказалось очень символично. Во-первых, потому что кому еще тут сиять, как не солнцу русской поэзии. А во-вторых, по причине того, что и на улице в этот день жарило что есть силы. И, значит, Пушкин как бы находился в одном положении с пришедшими к нему москвичами, только что так же, как они, не потел.

Объяснения такой подсветке бюста можно было найти, впрочем, и иные. «Но вот уж близко. Перед ними / Уж белокаменной Москвы, / Как жар, крестами золотыми / Горят старинные главы», — было написано на стене возле залитой электрическим золотом главы нестареющего великого поэта.

Короче, в концепцию укладывалось все.

На фоне Пушкина

«Пушкин… был родовой москвич. Нет сомнения, что первым зародышем дарования своего, кроме благодати свыше, обязан он был окружающей его атмосфере, благоприятно проникнутой тогдашней московскою жизнью…», — вспоминал близкий друг Пушкина, князь Петр Андреевич Вяземский.

Гости экспозиции, однако, у бюста поэта не больно задерживались, что понятно. Идея выставки, собственно, и заключалась в том, чтобы Александр Сергеевич тут как бы все время оказывался в сторонке, на тротуарчике, у стеночки, не заслоняя собой Москву, в которой прошли далеко не худшие годы его жизни.

«Такая экспозиция в Москве устраивается впервые, — говорят сотрудники музея. — В чем ее необычность? В том, что здесь мы не увидим ни портретов пушкинских современников, ни какие-то бытовые мелочи. Главное у нас — именно облик Москвы: ее ландшафт, улицы, по которым гулял поэт, храмы, в которые он ходил, дома, в которых он жил или в которые заходил в гости. Поэтому здесь есть и гравюры, выполненные в год рождения Пушкина, и тут же рядом мы видим работы XIX века, и даже фотографии, запечатлевшие те же самые дома, но в веке ХХ. Увы, большая часть этих домов и мест до нас не дошла…».

Залы так и поделили. В одном разместились работы (в основном, графические), показывающие город периода пушкинского детства. В другом — времен возвращения поэта из Михайловской ссылки. В третьем же — демонстрирующие, какой была Москва в период с 1827 по 1836 год, когда Пушкин в ней уже не жил, но в гости частенько наведывался — то по делам рабочим, то личным, то просто так (потому что не все в жизни гения обязано быть осмысленным!).

Несуществующий город

Автор и куратор выставки Оксана Онищенко ходит по музею с видом усталым, но гордым. «Пушкин — это океан, — взволнованно говорит она. — А на океан не хватит любого количества залов». Однако после объясняет, что, в общем-то, все, что нужно, разместить удалось.

«Александр Сергеевич родился в 1799 году в Москве, в Немецкой слободе, — рассказывает Онищенко. — Дом, где это произошло, не сохранился. Да и вообще долгое время все думали, что это произошло совсем не там. Мемориальную доску перевешивали три раза! Только недавно удалось установить точный адрес: угол Малой Почтовой и Госпитального переулка, где раньше стояло владение Скворцовых, а после, в 20-х годах прошлого века, появилась фабрика-кухня — механизированное предприятие общественного питания. Фото этой фабрики мы решили тут не размещать».

Свидетельства реконструкции Москвы авторы этой выставки вообще не жалуют: именно благодаря бесконечным перестройкам большинство пушкинских мест нынче остались только лишь на гравюрах. Например — художника Жерара Делабарда, приглашенного императрицей Екатериной из Франции в Россию как раз-таки для того, чтобы запечатлеть московские виды. Это — именно тот город, который и знал Александр Сергеевич — еще не сгоревший в 1812-м и не переделанный практически до неузнаваемости архитекторами.

«Мы видим на этих гравюрах внутренний вид Кремля и еще стоящую там церковь Николая Гостунского, — жалуется Оксана Онищенко. — Видим еще целыми торговые ряды по проекту Джакомо Кваренги; видим, что на Красной площади не было никакого покрытия; берега Неглинки, на месте которых позже разбили Александровский сад; шатры, в которых раньше продавали водку. Или вот Лефортовский парк — когда-то здесь гуляла знать, а на фото 30-х годов видно, что тут пасутся коровы».

Вместо послесловия

В общем, грустно все это, хоть и зрелищно. Словно смотришь на фотографии давно ушедших родственников. И мысли закрадываются дурацкие, например, а что сказал бы Александр Сергеевич, прогуляйся он по нынешней, в миллионный раз реконструируемой столице? Да и признал бы он вообще ее?

А вот мы его признали бы точно. Почему? По дороге к музею корреспондент МОСЛЕНТЫ видел многое, а еще — мужчину в футболке с бросающейся в глаза надписью: «Пушкин! Пушкин! Х.. старушкин!» А это означает лишь одно: все мы любим поэта по-настоящему — искренне, беззаветно и без реноваций.