«Москве всегда не хватало культуры»

Писатель, общественный деятель и лауреат престижных российских и зарубежных литературных премий Людмила Улицкая признаётся, что Москва для неё тяжёлый и безликий город, который удручает и с точки зрения архитектуры, и с точки зрения культуры. Впрочем, столица всё равно притягивает Улицкую своим особым магнетизмом, сокрушаясь, она называет именно этот город самым лучшим.

Я москвичка с девяти месяцев. Родилась в Башкирии, но ничего там не помню, и поселок Давлеканово, вписанный в мой паспорт, ни о чём мне не говорит. Знаю, как трудно там жила семья — мама и бабушка. И меня туда совершенно не тянет. Первое впечатление связано с тем, как я учусь ходить. По домотканому половику катится мяч в далекую даль, к этажерке. А я иду за этим мячом, который всё катится и катится, и не могу его догнать. А этажерка вдали, как гора в пейзаже.

Дед, мама и я — три поколения — учились в Московском университете. Тогда биофак МГУ был местом очень ярким, и даже по цвету немного сиял. Новое здание на Воробьёвых горах было действительно ещё новым! Или это воспоминания становятся яркими? Во всяком случае, когда я попала на биофак лет двадцать спустя, я была изумлена серой пыльностью факультета. У меня была замечательная компания — мы подружились после первого курса на практике в Чашниково, жили в одной палатке. Восемь человек — семь сошлись на всю жизнь, а одна из восьми не вписалась. Но до сих пор не совсем развеялась наша дружба.

Сложное отношение у меня к Москве. Во-первых, как ни грустно, я старый человек. А у старых людей работает очень сильная ностальгия. Она вовсе не по чему-то прекрасному в прошлом, она на самом деле — по своим молодым временам. Моя бабушка говорила, что вареная колбаса при царе была вкуснее. И многие люди моего поколения с умилением вспоминают советские времена — всё было лучше. А лучше на самом деле, безусловно, было одно — собственный возраст!

Москва — факт моей жизни. Я связана с ней тысячью воспоминаний. Проходя по городу, попадаешь в своё прошлое: вот здесь, на углу Тверской и Благовещенского переулка, жил мальчик Володя, который был в меня влюблен во втором классе, а на Чистых прудах — Алик Чачко, наш всеобщий доктор, который давно живет в Израиле, а в доме Нирнзее — Витя Новацкий, к которому вся театральная Москва авангардного склонения ходила домой уму-разуму учиться. Москва, таким образом, вся состоит из людей, которые жили вот в этих домах, дома отчасти ещё стоят, отчасти снесены.

Москва была прелестна своими дворами с палисадниками и бельевыми веревками, самодельными качелями и колонкой посреди двора. Мещанская, непарадная, живая послевоенная Москва, с коммуналками, о которых, конечно, нечего тосковать, но это был такой потрясающий социум, такой реальный социализм, где и кухня была общая, и сортир, и деньги — потому что все друг у друга одалживали, и хоронили, поставив гроб для прощания на общей кухне — другого места не было, и домашних секретов не было — известно было, за что Васька своей жене морду бьет, и кто у кого украл… Конечно, нет таких сумасшедших, кто мечтал бы туда вернуться. Но память украшает эти картинки, и жестокость и нищета уплывают на задний план, а милосердие и человечность помнятся.

Москва всё более удаляется от картинки моего детства. Есть несколько точек, которые держат её образ. Их не так много: Красная площадь, Большой Театр, высотки. С точки зрения архитектуры — довольно удручающая картина. Немногие архитектурные ансамбли города разрушены. Манежная площадь превращена в позорище с бронзовыми мишками. Это и есть лицо Москвы. Довольно безрадостное. Москва обезличивается. Но это происходит со многими современными городами.

Когда прорубили в Москве третье кольцо, я долго не хотела по нему ездить — потому что минутами охватывает чувство потерянности — на какой окраине какого города, какой части мира я нахожусь? Открылись такие виды, которые никогда не были доступны глазу, не московские. Я уж не говорю о Москва-Сити — это может быть где угодно, может быть и лучше, и хуже. Урбанистический мир среднего уровня один и тот же повсюду. Только отдельные шедевры иногда встречаются — Сингапур какой-нибудь. Москве всегда не хватало культуры, я имею в виду ту городскую культуру, которая делает жизнь горожанина удобной: хороший транспорт, дороги, общественные туалеты, кафе, укрытие от солнца или дождя. И все эти элементы городской жизни, более или менее, в Москве появляются, в этом смысле жизнь улучшается. Но здесь речь не о красоте города, а об удобстве для его обитателя.

Москва притягивает меня, потому что здесь живет большая часть любимых друзей. Никакого заряда она не дает, дают его мои любимые люди. Я хорошо понимаю тех, кто покупает загородное жилье и старается проводить там побольше времени. Москва — очень тяжелый город.

Богатые люди давно уже живут в Подмосковье. Рублевское шоссе и Николина Гора у нас вовсе не бедняками заселено. Те, чей достаток ниже среднего, будут жить в Отрадном, Бутово и прочих спальных местах. Там же с конца 70-х годов живут и выселенные из центра коренные жители Москвы, покинувшие Кропоткинскую и Арбат, уступившие свои коммуналки в перестроенном виде новым чиновникам из провинции.

Москва — постоянное место действия моих героев. География нашего горда подробно описана в моих книгах — во многих. Я люблю писать о том, что я хорошо знаю. А Москву я знаю довольно хорошо. Лучше, чем любой другой город мира. И никуда мне от неё не деться — и дело вовсе не в том, люблю я её или нет… Просто она часть меня, а я — часть её.