«Мы очень хорошо мобилизуемся»: пандемия в Москве глазами урбаниста

«Пандемийная реальность будет продолжаться еще долго»

Системы городского управления устроены консервативно, и чтобы обновиться, им нужно бывает пройти через кризис. Стала ли пандемия для Москвы таким кризисом? И как вы вообще оцениваете перемены, которые наблюдаете в столице?

Говорить о результатах сейчас преждевременно. Мы на днях обсуждали тему пандемии с коллегами и пришли к двум выводам.

Первый: еще сложно подводить итоги, потому что это делают, когда процесс закончился. А сейчас, спустя год и пару месяцев после начала пандемийной реальности, понятно, что продолжаться она будет еще довольно долго.

Жители городов по всему миру уже привыкли как к внутренним ограничениям — носить маски, соблюдать дистанцию, так и к внешним — нельзя уехать, когда хочешь, особенно за рубеж. Ограничения продолжают разворачиваться, и это приводит к целому комплексу изменений.

И второй вывод: пандемия в большей степени касается верхнего уровня управления — национального государства и интернационального уровня, международного сообщества. Жизнь в городах сейчас регламентируется в первую очередь общемировой глобальной ситуацией, а не решениями городских администраций. Общемировые подходы диаметрально разные: Северная Европа и Норвегия, которые не следовали ограничениям и проводили свою политику; Китай, который очень жестко отслеживает заболевших, и страны Юго-Восточной Азии, которые закрыли границы и никого не пускают.

Даже об этих полюсах сложно делать промежуточные выводы. Все равно это, в первую очередь, страны во время пандемии, независимо от того, закрыты они или открыты. И города, конечно, тоже находятся внутри этой пандемии.

Стоит подчеркнуть: меры сами по себе неоднородны, они делятся на несколько групп. Есть конкретные противоэпидемические меры: носить маски и перчатки, дезинфицировать поверхности. А есть долгосрочные меры, которые активно обсуждаются в городском сообществе.

«Среди пешеходов все больший процент составляют курьеры»

Какие существующие или зарождающиеся тренды в развитии Москвы пандемия сделала максимально актуальными?

Неслучайно самый важный тренд, который существовал и раньше, а сейчас вышел на поверхность — это пятнадцатиминутный город. Многие мои коллеги считают, что Париж — один из редких примеров крупного мегаполиса, где такая концепция была реализована.

Продолжая разговор про городское управление, имеет смысл больше внимания уделить нарождающейся структуре городской ткани, которая будет актуальна еще долгое время.

Если говорить про децентрализацию, развитие районов, то здесь интересен не только опыт Парижа. В Лондоне есть большая программа, кстати, не связанная с пандемией, которая посвящена созданию креативных комьюнити и кластеров в районах. Цель программы — создать квалифицированные рабочие места.

Подобная работа будет иметь ключевое значение в пандемийной и постпандемийной реальности. Потому что в перспективе мы хотим, конечно, отказаться от длительных поездок из дома на работу, отказаться от долгих путешествий в поисках сервисов, если это не туризм. Не уезжать далеко от своего района.

Сюда попадает и то, что связано с цифровизацией и уличным потоком людей, потому что из массы пешеходов все больший процент составляют курьеры-доставщики, в первую очередь продуктов и готовой еды, да и любых товаров как первой, так и последней необходимости. На сегодняшний день это самый бросающийся в глаза человеческий поток. Эти изменения заставляют задуматься.

«Ресурсом являются права и свободы граждан»

И как, на ваш взгляд, Москва справилась с кризисными последствиями пандемии?

Москва выступила на очень достойном уровне. Конечно, были сбои, все помнят, как поначалу с QR-кодами люди не могли попасть в метро, образовывались пробки на входах. Еще одна из острых тем — настройка и улучшение приложения для социального мониторинга. И сама идея цифровой слежки за гражданами вызвала у москвичей, конечно, бурю эмоциональной реакции.

И я бы сказала, что любой город, который проходит через пандемийные ограничения, всегда балансирует. С одной стороны, можно действовать с позиции жесткой централизованной дисциплины. Здесь выигрывают самые централизованные, бюджетно-ориентированные, «дисциплинированные» города, у которых все под контролем. При таком подходе власть может лучше понять ситуацию и ее контролировать. С другой стороны, есть желание дать людям работать, зарабатывать — это важно. Сегодня на одной чаше весов жизни, которые ты можешь спасти, а на другой — финансы, необходимые людям и городской экономике. И главным камнем преткновения в этом поле становятся права и свободы граждан.

Вдруг выяснилось, что права и свободы граждан — это не какой-то патриотический ресурс, а ресурс экономический. Потому что люди говорят: «Не надо нас мониторить, дайте нам работать. Мы сами разумные, ответственные граждане. Дайте открыть наши кафе и сувенирные лавки».

То есть в людях есть вера в то, что они сами могут справиться. А желание всех закрыть, посчитать, привести строем к какому-то решению — это, наверное, самая большая мировая дилемма. С ней столкнулись все большие города, и Москва в том числе.

Как только начинаешь прикручивать сторону, где располагается гражданское общество, ты получаешь не просто недовольство людей и электоральные проблемы. Ты оказываешься перед ситуацией, когда экономическая деятельность в городе начинает затухать. И возникает выбор: либо ты должен все это дотировать, либо продолжать развивать экономику, искать компромисс.

Для Москвы этот вызов был самым острым, хоть он и не обсуждался. В силу того, что в целом мы — очень бюджетная страна. У нас много бюджетных организаций и учреждений, и очень много государственных денег в экономике. Но именно этот факт заставляет нас беречь наш частный сектор. Потому что без него Москва никогда не будет современным, бодрым, активным мегаполисом.

Очень своевременной оказалась масштабная работа правительства Москвы с креативными индустриями. Понятно, что такие планы были и раньше, просто все совпало, и активность пришлась на разгар пандемии. Тем не менее Агентство креативных индустрий Москвы — это такой жест, попытка поддержать независимый бизнес. Посмотреть на сектор, который развивается за счет свободы творчества и свободы предпринимательства.

Говоря об успехах, хочется упомянуть и оперативное строительство больниц, и бодро начатую общедоступную вакцинацию, и бесплатные ПЦР-тесты, которые удалось организовать в Москве, а в других регионах — нет. Это и система мониторинга, и горячая линия, созданные для тех, кто болеет ковидом. Вплоть до того, что впервые в истории отечественной медицины тем, кто не дозвонился в поликлинику, стали перезванивать. Когда это случилось со мной, я была поражена.

Не хочу идеализировать, конечно, были сбои и накладки, связанные как с объективными, так и с субъективными моментами, с человеческим фактором. Но в целом меньше чем за год создать такую работающую систему — это большая менеджерская и управленческая победа. С моей точки зрения, Москва вошла в топ-10 мировых столиц по скорости разворачивания пунктов медицинской помощи, доступности аппаратов ИВЛ, врачебной помощи, скорости реакции на жалобы заболевших.

А в Европе многие до сих пор не имеют доступа к вакцине. И на Украине люди до сих пор не могут ни вакцинироваться, ни сделать бесплатно тест. При этом их вторая волна догнала гораздо позже. И никто дополнительных больничных мощностей там не разворачивает, если это вне Киева.

А у нас сеть бесплатной медицины дала возможность быстро обеспечить доступность и вакцины, и лечения.

До сих пор очень многое непонятно, как оценивать — методика подсчета антител везде разная. Также сложно оценивать и успешность города в борьбе с пандемией. В такой ситуации можно только собирать экспертные оценки через интервью.

Чем мы сейчас и занимаемся.

Да.

«В условиях предельного напряжения мы очень хорошо мобилизуемся»

Неслучайно известный герой русской былины много лет лежал на печи, а после этого вскочил, всех врагов победил и спас мир. Есть шикарная книга «Русская модель управления», написал ее Прохоров, профессор Ярославского университета. Первый и главный его тезис мне очень близок: он говорит о том, что русская модель управления — это мобилизационная модель.

Существуют даже исследования, результаты которых говорят, что такая модель присуща нам в связи с особенностями климата. С одной стороны зимой в русской деревне делать особо нечего. А с другой, за очень короткое лето надо успеть не просто вскопать, засеять, вырастить, собрать и законсервировать урожай, но еще и сделать это максимально эффективно, что у нашей цивилизации получалось всегда.

На более глубинном уровне, отчасти даже интуитивно, в условиях предельного напряжения мы очень хорошо мобилизуемся.

Мобилизационная модель — это когда мы сначала вроде как неспешны, а потом — раз, и делаем все блестяще. Я считаю, нам было проще, чем упорядоченной, системной, четкой Европе. Мы гораздо лучше готовы к неожиданным сложностям.

Это то, что любой реалист-управленец в России всегда осознает и что его беспокоит. Как мы знаем, все официальные и неофициальные опросы накануне развала Советского Союза говорили о том, что все хорошо. А потом все поменялось в один день.

«Баланс между жестким контролем и любимым русским авось»

Возвращаясь к пандемии: конечно, нам очень помогла мобилизационная модель, которая в России сидит в сознании каждого человека. Помогла не только организационно-управленчески, но и психологически.

Очень многие отмечали: все-таки в целом люди у нас спокойно перенесли карантин, несмотря на общий депрессивный фон и то, что COVID-19 влечет за собой неприятные последствия. В целом нам удалось достаточно легко пройти через этот глобальный сдвиг.

Мне кажется, Москве удалось найти баланс между жестким контролем и любимым русским авось. И в итоге сегодня Москва — одна из немногих мировых столиц, где почти не ощущается, что ты живешь в пандемийной реальности.

Никакие заклинания для привлекательности городов не работают, работают реальные условия. В последний год мы наблюдаем, что многие наши соотечественники, которые жили за рубежом, вдруг стали приезжать в Москву. Потому что здесь и вакцина есть, и проходит множество культурных, научных, общественных событий, к которым можно присоединиться очно. Здесь жизнь по-прежнему кипит.

Более того, кипение жизни этой весной, по-моему, превысило все возможные и невозможные пределы. Все вертятся, как белки в колесе, стремятся везде попасть и всюду успеть. Коллеги, которые затормозили, заморозили свои мероприятия, события, премьеры и другие активности, вдруг стали их проводить. У меня изо дня в день по два-три события: презентации книги, форумы, дискуссии — что называется, только успевай.

Так что плотность культурной жизни в Москве сейчас, по-моему, гораздо выше, чем во всех европейских столицах вместе взятых. Дюрер в Историческом музее, в Царицыно прекрасная выставка, посвященная Венеции, — мало где в мире сейчас происходят подобные события международного масштаба.

Плюс это все еще наложилось на бум внутреннего туризма, когда достаточно оперативно придумываются и предлагаются новые туристические продукты. В Москве этой постпандемийной весной жизнь оказалась очень-очень насыщенной.

«Опыт отшельничества»

На уровне общегородских практик пандемия отсекла то, без чего можно обойтись. Многих радует режим удаленной работы, благодаря которому не надо тратить по три часа в день на дорогу до офиса и обратно. При этом возникла и определенная растерянность: люди не понимают, как использовать освободившееся время, за счет чего сильно возросли продажи алкоголя. Может, и эта ситуация отразится на том, как изменится жизнь в Москве в ближайшие годы?

Вообще, категория времени — одна из ключевых в современной цивилизации. Поэтому иллюзия сжатия времени, о которой пишут многие специалисты, заставляет сегодня рефлексировать не только экспертов, но и обычных людей. У нас долгое время создавалась иллюзия сжатого времени, иллюзия скорости. И вдруг, как будто в ответ на заклинание, весь мир замедлился и стал жить как в кино, где вдруг искусственно прекратилось действие.

Так что фактически главной темой прошлого года стало замедление всего, кроме функций жизнеобеспечения и здравоохранения. Для большинства людей город и мир схлопнулись до размеров их квартиры, главной темой стала медленная, текучая реальность.

Человек оказался выключенным из привычного темпа и ритма, у него появилась уникальная возможность побыть наедине с собой. Надо сказать, что далеко не всем это было комфортно. Фактически у каждого появился опыт отшельничества. А это, вообще-то говоря, духовное испытание, которое позволяет понять, что есть в тебе помимо суеты, которая всех нас окружает. И каждый увидел себя изнутри: что он может, хочет и что он делает без социальных связей, повседневных обязанностей и поверхностных ритуальных коммуникаций.

И этот невероятный опыт, который невольно приобрел каждый, для кого-то был позитивным, а для кого-то разрушительным и драматическим. Не менее драматическим, чем проблемы со здоровьем.

Этот опыт уже повлиял и еще повлияет на наш мир и города в частности гораздо больше, чем все цифровые и биомедицинские технологии. Каждый из нас в силу этого опыта отшельничества хотя бы немного поменял свои приоритеты, мечты и настроения.

И сейчас нам кажется, что все будет зависеть от городского управления, от бизнеса, от трендов, но это не совсем так. Еще в конце XX века экономисты признали, что волатильность рынка, настроения, мечты и вера людей оказывают гораздо большее влияние, чем объективные цифры по выпуску товаров и объему реализованных услуг. Также облик городов больше зависит от целей и ценностей горожан, нежели от управленческих решений, которые они реализуют.

«Пятнадцатиминутный город — это в первую очередь про рабочие места»

**В начале интервью вы заговорили про пятнадцатиминутный город, давайте разовьем эту тему. Ведь, оказавшись в изоляции, каждый прожил эту ситуацию, в которой центр города — не Кремль, а его собственная квартира. И даже если человеку нравился особый хлеб, и ресторан, и парк, и театр, которые доступны только в других частях города, он придумал, как без них обойтись. Узнал на своем опыте, каково это — делать покупки и получать все сервисы неподалеку от собственного дома.

Урбанисты любят говорить о модели «города в городе». Не поможет ли этот наш опыт самоизоляции быстрее преобразовать Москву, развив в ней множество локальных центров?**

Пятнадцатиминутный город — это не только и не столько доступность бытовых сервисов. В советские годы были так называемые «нормативы обеспеченности», и они до сих пор действуют. Еще с тех времен многие так и понимают идею пятнадцатиминутного города: у жителей района поблизости должны быть детский сад, поликлиника, библиотека и магазины.

Но пятнадцатиминутный город — это не про нормативы обеспеченности, а в первую очередь про рабочие места. И это большой вызов как для Москвы, так и для других наших больших городов. Мы не можем децентрализоваться не потому, что рядом с метро «Выхино» нет театра. Наша кафедра одна из первых в Москве опубликовала исследования по районам, где мы рассматривали Ярославский и Тропарево-Никулино.

Ярославский район — не самый звездный в Москве: далеко от метро, с большими транспортными проблемами. Если вы посмотрите на структуру занятости там, то увидите, что она очень близка к структуре занятости в депрессивном моногороде. Это либо сфера торговли и услуг, либо несколько автосервисов и заправок, либо медицинские и образовательные учреждения. А по размерам — это город. И куда там идти работать? Приемщицей в химчистке, учительницей в школе, официанткой в кафе? Вариантов немного, это вам не Патриаршие.

Конечно, пятнадцатиминутный город — это в первую очередь вызов занятости. Чтобы развиваться в этом направлении, городу надо создавать рабочие места в каждом районе, а не только в центре.

«Мы должны жить на окраинах»

Можете перечислить тренды городского развития, которые подчеркнула пандемия и которые будут определять развитие Москвы в ближайшее десятилетие?

Первое — мы должны жить на окраинах. Это про тот самый пятнадцатиминутный город и про то, что современный мегаполис — это не ухоженный центр с памятниками всемирного наследия, а в первую очередь благополучные районы. Москва — это город городов. Любой округ больше, чем заметный европейский город. Так что мы должны ценить и развивать каждый из этих округов.

Второе — чтобы мы могли жить на окраинах, нам нужны рабочие места, это мы только что озвучили.

Третье — мы должны развивать на окраинах креативные индустрии, малый бизнес. Потому что трендом в наши дни является самовыражение как базовая потребность. Люди в ходе пандемии стали меньше привязаны к офису как к физическому пространству. Они стали меньше привязываться к материальным ценностям. Поняли, что, может, и не нужно им столько денег, важнее самовыражение, чтобы не оставаться в пустоте, когда рядом ничего не происходит.

Креативные индустрии, будь то мода, музыка или какие-то нестандартные цифровые сервисы, с одной стороны, создают продукты, которые помогают вам найти себя и подчеркивают вашу индивидуальность. А с другой стороны, дают вам возможность начать собственный бизнес. Мы не создадим рабочие места в районах, пока не станем поддерживать там креативные индустрии, малый и средний бизнес.

И здесь мне очень близок опыт Лондона, где реализуется программа Creative Borough, о которой я уже упоминала. Ее цель заключается в создании локальных бизнесов, которые выявляют специфику района.

Еще один важный тренд — борьба с похожестью районов, «Иронией судьбы, или С легким паром!» Это в том числе касается и современных подходов к общественным пространствам. В этом феврале, когда я была в Дубае и гуляла по набережной, у меня чуть с языка не слетело — «как похорошел Дубай при Сергее Семеновиче», потому что решения очень похожие: плитка, лавочки. Так мы далеко не уедем, нужно выявлять локальную специфику. И решения, которые реализованы в парке у «Выхино», должны рассказывать именно про этот район, а не показывать передовой мировой стандарт паркостроения.

Четвертое — мы должны смотреть на людей и формировать локальные сообщества. На кафедре мы очень много занимаемся технологиями соучаствующего проектирования и в ближайшее время будем обсуждать его в более широком контексте, говоря о креативной бюрократии.

Есть креативная индустрия, креативная экономика, а есть еще и креативная бюрократия, которая подразумевает механизмы вовлечения жителей в создание рабочих мест, предприятий рабочих индустрий и формирования сообществ. Истории взаимодействия с соседями очень важны, и добрососедские сообщества — это тоже тренд.

«Централизованные городские сервисы съедают частные решения»

Пятый тренд касается цифровизации, которая должна быть осмысленной. Например, одна из столиц креативных индустрий — Шеффилд, который среди первых начал проводить программы преобразования городского пространства.

Еще в 1970-е годы там на смену традиционной промышленности пришли креативные индустрии, медиа и так далее. У них есть блестящая программа цифровизации. Она не про цифровизованные сервисы, не про госуслуги. Она про поддержку местных компаний в городе и привлечение в него IT-компаний.

Меня немного пугает, что у нас централизованные городские сервисы съедают частные решения, в том числе в области цифры. Мне кажется, нужно умерить этот аппетит и дать возможность предпринимателям проявить себя.

Сейчас успешный бизнес выглядит так: я придумываю идею, пишу алгоритм, вывожу его на рынок, а дальше ко мне приходят крупные компании — Сбербанк, Яндекс или компания, которая делает госуслуги, — съедают меня, отдают мне деньги, и я ухожу с рынка.

Мы же понимаем, что так творческий потенциал бизнеса начинает угасать. Интересно развивать свое направление — альтернативные цифровые сервисы. Пока не будет мер поддержки, мы, мне кажется, с цифровизацией сильно не сдвинемся. Существующая централизация поможет локально, управленчески, но не поможет стратегически и экономически.

Следующий момент — это взрыв той области, которую можно назвать «город идет к тебе». Это любые сервисы доставки, которые сейчас представляют собой большой бизнес-тренд. Все говорят о доставке роботами, дронами и дальнейшей технологизации этого процесса. Появляются возможности доставки не только привычных, но и каких-то экзотических вещей.

Последний, седьмой тренд — внутренний туризм. Эта секция разворачивается во всех городах: ни один уважающий себя город не может позволить себе не думать о внутреннем туризме. Мы все хотим куда-то ехать, страсть к путешествиям никто не отменял. Но когда мы начинаем думать, то выясняется, что топовые места России — Карелия, Сочи, Крым, Санкт-Петербург — не могут предложить разнообразия программ. А сценарий «иду, покупаю шашлык, ем, потом покупаю штаны на два размера больше» не всем представляется идеальным для отдыха.

Так что рынок нестандартных туристических продуктов будет, безусловно, расти. Москва и так была одной из самых популярных точек притяжения для внутреннего туризма в стране. Теперь развиваются маршруты за пределами Пушкинского музея, Музеев Кремля и Третьяковки, вообще за пределами центра. Как мы знаем, это ведет к созданию новых рабочих мест в районах и оживлению их экономики.