История неслучившейся эпидемии. Как при Сталине в Москву пришла чума, но не смогла задержаться

Страшный диагноз

В тот декабрьский день у заместителя директора саратовского Института микробиологии и эпидемиологии Абрама Берлина, приехавшего в Москву, было отменное настроение. Он поселился в отеле «Националь». Номер был удобный, с чудесным видом на Кремль из окна.

Врач сделал успешный доклад на коллегии Наркомздрава, пообщался с коллегами. Потом пообедал. Вернулся в отель, снова полюбовался видом из окна. Спустился в парикмахерскую, побрился.

Хорошее настроение вдруг куда-то улетучилось, Берлин почувствовал слабость и головокружение. Его бросило в жар, потом в холод. Дыхание стало тяжелым, прерывистым…

К Берлину пришел пожилой врач Михаил Россельс. Его сын недавно погиб в авиакатастрофе, и отец был больше занят горькими мыслями, чем судьбой пациента. Осмотрев его, он заключил: крупозная пневмония.

Берлина отвезли в Ново-Екатерининскую больницу у Петровских Ворот. В приемном покое больного осмотрел дежурный врач Симон Горелик. Он был знатоком своего дела и опроверг предыдущий диагноз. Поставил новый, страшный: Yersinia pestis — легочная чума.

Горелик сообщил свое мнение Берлину. Но тот не испугался и не удивился, ведь он давно жил рядом с чумой. Исследовал причины ее появления, работал над вакциной. Врач слишком близко подошел к коварному недугу, надеясь приручить его.

В последние минуты жизни

Берлин был опытным врачом-эпидемиологом. После аспирантуры его командировали в Монголию, которая не раз подвергалась нашествию чумы. Берлин выезжал на эпидемии, лечил и просвещал людей. Познакомился с одним из самых опытных лекарей Тибета. От него узнал о происхождении болезни, методах борьбы с ней. Вернувшись домой, Берлин написал книгу «Тибетская медицина и чума».

Много лет назад на Мадагаскаре погибла от чумы маленькая девочка. Культуру микробов, полученную у нее, назвали ее инициалами — ЕВ. На основе этого штамма советские ученые получили вакцину. Опыты на животных оказались удачными, но медиков мучил вопрос, как будет реагировать на вакцину человеческий организм.

Берлин и его бесстрашные коллеги Евгения Коробкова и Виктор Туманский решили провести испытания на себе. Опасный эксперимент удался, и его решили повторить другие добровольцы. И снова все прошло без осложнений.

После этого Берлина вызвали в Москву с подробным докладом о ходе эксперимента. Наверняка он ждал похвал, возможно, наград. Но успел услышать только аплодисменты…

Горелик немедленно сообщил о зараженном чумой пациенте начальству. От него новость полетела по большим кабинетам и домчалась до Кремля. Вскоре возле дверей Ново-Екатерининской больницы встал караул вооруженных бойцов НКВД в длинных полушубках — в то время стояли свирепые морозы.

Горелик понимал, чем грозит распространение вируса, и изолировал Берлина. Надеялся, что чума не вторглась в его собственный организм. Но, увы, ошибся…

О чем говорили эти два врача в последние часы жизни, никто не знает. Может, успокаивали друг друга, пытались облегчить страдания. Но главное — Берлин слабеющим голосом из-за плотно закрытой двери сообщил имена людей, с которыми общался. А Горелик давал рекомендации коллегам. Потом их голоса стихли.

Перед смертью Горелик написал письма родным. И Сталину. В послании вождю он просил его разобраться в деле своего арестованного брата, литературного критика. Но его письма не дошли до адресатов и были сожжены вместе с телом Горелика.

Почему же произошло это несчастье? Возможно, Берлин до конца не выдержал карантинный срок и, получив вызов, поспешил в Москву. Есть и другая версия: организм врача по каким-то причинам был ослаблен и дал сбой.

Карантин на Соколиной Горе

В дело вступили милиция и НКВД. Ново-Екатерининскую больницу объявили закрытым объектом, в нее никого не пускали и выход из нее закрыли. Функции коменданта были возложены на профессора Илью Лукомского. У него была другая сфера деятельности — стоматология, но он, авторитетный медик, оказался в больнице, когда туда привезли Берлина.

Тем временем «черные маруси», как называли автомобили для перевозки арестованных, метались по Москве. Чекисты звонили в квартиры тех, кто общался с Берлиным. Их соседи сидели ни живы ни мертвы, прислушиваясь к голосам за стеной и думая, что идут очередные аресты «вредителей» и «врагов народа».

Арестованные были уверены, что их отправят на Лубянку. Но автомобили свозили испуганных людей в инфекционную больницу на Соколиной Горе, там был создан чумной карантин. В нем оказались проводники и пассажиры поезда Саратов — Москва, врачи, которые слушали доклад Берлина, в том числе едва заступивший на должность наркома здравоохранения Георгий Митирев, бывший главврач Куйбышевской клинической больницы.

На Соколиную Гору привезли и постояльцев «Националя», чей номер находился рядом с комнатой саратовского врача, служащих отеля, официантов и поваров ресторана. С ними ничего не случилось. Не повезло лишь парикмахеру, который брил Горелика, — он заразился…

Людей собирали тайно, чтобы не создавать паники. Любое лишнее слово могло навлечь кару за распространение панических слухов. Но в узком медицинском кругу слухи все-таки разошлись.

Это всего лишь чума!

Едва не забыл еще одного персонажа этой истории, врача Россельса, первым осмотревшего Берлина. Через день ночной порой его разбудил настойчивый звонок в дверь. Это могло означать только одно — нежданных гостей из известного грозного ведомства.

Действительно, в квартиру вошли два товарища «из органов» и велели хозяину одеваться. Жена поспешно собрала необходимые вещи, они наскоро простились. Всю дорогу Россельса мучили мрачные мысли, и он слегка удивился, когда машина подъехала к освещенным окнам Ново-Екатерининской больницы.

Там его встретили коллеги и сообщили, какая болезнь обнаружена у Берлина и что доктору поэтому несколько дней придется побыть в карантине. Россельс пришел в неописуемое возбуждение и попросил разрешения позвонить жене, которую оставил в глубокой печали. Дрожащими руками набрал номер и закричал в трубку: «Не волнуйся, дорогая! Звоню из больницы. Подозревают, что я мог заразиться от больного. Поэтому не волнуйся, ничего страшного. Это всего лишь чума!»

Через несколько дней бойцы НКВД покинули свой пост у дверей Ново-Екатерининской больницы. Эпидемия не вошла в Москву. Столица жила своей обычной жизнью, и горожане не подозревали, какая опасность стояла на пороге их домов.

И последнее. Расследованием «чумного дела» занимался глава следственного отдела Прокуратуры СССР Лев Шейнин, будущий известный писатель. Но чем оно закончилось, неизвестно.

Новый вояж смертельного недуга

Прошло ровно 20 лет, и над Москвой вместе с зимней поземкой снова закружилась беда. В декабре 1959 года лауреат двух Сталинских премий, художник Алексей Кокорекин вернулся из Индии. Почувствовав себя плохо, он пытался лечиться самостоятельно. Думал, что заразился гриппом, но это была смертельная ошибка…

Патологоанатом, производивший вскрытие, едва взглянув на ткани умершего, воскликнул: «Без сомнений, это variola vera — черная оспа!» Это означало, что люди, контактировавшие с художником, могли стать носителями смертельного вируса.

На ноги были подняты врачи, сотрудники милиции, КГБ, представители армии и других ведомств. За короткое время они установили несколько десятков человек, общавшихся с Кокорекиным. Их поместили на карантин в стационары Москвы и Московской области. Две недели они находились под медицинским наблюдением.

Началось массовое производство вакцины против черной оспы. В Москве и Подмосковье открылось более трех тысяч прививочных пунктов. К концу января 1960 года были вакцинированы более пяти миллионов москвичей и свыше четырех миллионов жителей области.

От начала инфекции до ее локализации прошло 44 дня. Заболели 45 человек, из которых 42 удалось спасти. Благодаря отважным людям Москва снова избежала нашествия страшного вируса.