Терновая корона московского модерна

Идея этого грандиозного проекта принадлежала знаменитому купцу и меценату Савве Мамонтову. Работали над его воплощением лучшие художественные силы страны. И хотя здание в итоге было построено, его создателям оно не принесло ни радости, ни творческого удовлетворения. О величественном замысле и трагической истории гостиницы «Метрополь» читайте в материале МОСЛЕНТЫ.

«Венец художественного развития»

Модерн многолик. Во Франции и Бельгии его знают как «ар-нуво» и «конец века», в Австрии как «сецессион» (раскол), в Германии — «югендштиль», в Италии — «стиль либерти», в США как «стиль Тиффани».

Наше русское название тождественно английскому и подчеркивает современность и актуальность нового направления. Отказ от четких прямых углов, возврат к природе, обилие тонких, грациозных линий, полет авторской фантазии, использование новейших материалов и целостность внутреннего и внешнего убранства были в той или иной степени свойственны всем представителям этого течения, в то же время модерн очень разнообразен.

Модерн великого каталонца Антонио Гауди совершенно не похож на модерн венского зодчего Отто Вагнера или американца Луиса Салливена. Тем не менее, идеология их работ очень близка. Просто каждый вдохновлялся чем-то своим.

Но модерн — это не только архитектура. Это течение объединяет представителей всех видов искусств – театра, хореографии, поэзии, музыки, живописи. С одной стороны, это дух романтического поиска нового пути, синтеза искусств и стилей, творческой самоиронии, с другой — пессимизм от всепоглощающей мещанской пошлости, кризис буржуазных идеалов, духовная усталость.

Это мир удивительных откровений и свободы самовыражения, который был густо замешан на абсенте, кокаине, а то и опиуме. Конечно, не все люди модерна были подвержены этим порокам, но они очень вписывались в мироощущение и богемный образ жизни.

Русский модерн это, прежде всего, «Мир искусства»: Бенуа, Бакст, Серов, Левитан и, конечно, великий организатор Дягилев. Близки к ним были и архитекторы, работавшие в этом стиле.

Оба были весьма востребованы в среде богатейших московских заказчиков, посему конкуренция между ними шла, скорее, на творческом уровне. Весь город обсуждал очередной шедевр Кекушева и ждал, чем ответит Шехтель. И он отвечал. И газетчики бросались обсуждать каждую деталь нового задания.

Кстати, первенство здесь принадлежало Кекушеву — именно он построил первый в Москве дом в стиле модерн и сразу стал знаменитым. Речь идет об удивительном особняке Листа на углу Глазовского и Денежного переулка. Кстати, отличный повод подробнее поговорить о знаменитом архитекторе.

Лев московского модерна

Лев Кекушев родился в семье русского офицера и дворянина, супругой которого была представительница старинного шляхетского рода. Лейб-гвардии Павловский полк был расквартирован в Польше, где отец будущего архитектора Николай и познакомился с Констанцией.

По служебной необходимости Кекушевы много поколесили по городам и весям, пока, уже после отставки главы семейства, не обосновались в Вильно. Там Лев отучился в гимназии и 1883 году поступил в Институт гражданских инженеров в Петербурге, по окончании которого получил «за успехи в архитектуре» серебряную медаль, звание гражданского инженера и право на чин X класса.

Может быть, у него были какие-то предложения, или просто конкуренция в первопрестольной была не столь жесткая, как в столице. Москва в это время стремительно богатела и строилась, работы было много, да и свободы больше.

«Молодая ее (московская – ред.) буржуазия европеизируется; среди этих владельцев фабрик, торговых контор и строителей модернизированных особняков явственно замечается тяга к искусству. Во всей московской жизни, еще азиатски сырой и экзотичной, замечается размах чего-то нового, свежего, своевольного, чуждого придавленности и строгой урегулированности петербургского существования. Искусство отражает эти черты, далекие от пессимизма и утонченной стилизации петербуржцев. Московские художники увлекаются всем новым и ярким, идет ли оно от последних течений Запада или из гущ народной жизни». (Б.Н. Терновец «Русские скульпторы». 1924 год).

Кекушев довольно быстро завил о себе. Сначала он трудился в качестве помощника, а затем, постепенно, обрел и свою клиентуру. Но особое место в жизни молодого мастера сыграло знакомство с Саввой Мамонтовым. Можно сказать, оно оказалось определяющим.

Мамонтов был наследником старинного купеческого рода и крупным бизнесменом, в то же время, весьма творческой натурой. В Италии он брал уроки пения и считался недурным оперным певцом. Покровительствовал театрам, содержал оперную труппу. Его дом в Абрамцево стал одним из центров художественной жизни Москвы, там бывали и работали Репин, Серов, Васнецовы, Врубель, Коровин, Нестеров. Часто бывал Шаляпин.

Благодаря феноменальной энергии Мамонтов умел организовать вокруг себя удивительное творческое пространство, как магнит притягивал интересных людей. Он обожал все, что связано с искусством, и только в нем видел смысл жизни.

Деловые интересы Мамонтова, в том числе, были связаны со строительством железных дорог, для которых требовалось создавать станции и другие постройки. Каким-то образом, он вышел на молодого талантливого Кекушева и его институтского однокашника Иллариона Иванова-Шица. Им было поручено создание типовых вокзалов Северной и Волго-Архангельской железной дороги. Помимо них, архитекторы проектировали водонапорные башни, дома для служащих железной дороги, паровозные депо, казармы и даже бани. И все они тоже получили единое стилистическое решение.

Кекушев обрел финансовую свободу, можно сказать, разбогател. Женился, родились дети. Естественно, появилась потребность в своем жилье, и тогда Кекушев решил построить для себя дом. Для архитектора это редкая возможность — строить без диктата заказчика, руководствуясь лишь своими идеями. В итоге получился великолепный особняк в стиле модерн, на который сразу образовалось множество покупателей. Правда, зодчий все-таки уступил его богатому предпринимателю Отто Листу.

Но это было только начало. Заказы посыпались на Кекушева, он образовал свое бюро, в котором работали братья Шуцманы, инженер Н.Л.Шевяков, В.В.Воейков и другие. Продолжилась и совместная работа с Мамонтовым.

Они скупали обветшавшие дома или бесхозные участки земли в центре города и финансировали строительство на них доходных домов или особняков, которые после выгодно продавали. Главным архитектором общества стал Лев Кекушев.

Опять ему повезло — он мог строить практически по своему усмотрению, без диктата заказчика. Подпись модного архитектора Кекушева под проектом была гарантией высокого художественного вкуса и безупречного качества исполнения. По воспоминаниям супруги, если строительство не укладывалось в смету, Кекушев порой докладывал свои деньги, лишь бы не терять в качестве.

Причем, по традиции того времени, отвечал он не только за внешний, но и внутренний дизайн особняков. Практически все его постройки стали памятниками архитектуры, например, стоящие рядом на Поварской особняки купцов Понизовского (дом 42) и Миндовского (дом 44), или доходный дом Исакова на Пречистенке (дом 28). Кстати, последний многие исследователи считают апогеем творчества мастера.

Впрочем, строил Кекушев не только для означенного общества, других заказов тоже хватало. Он был чрезвычайно востребован и трудолюбив.

Но самый знаменитый лев поселился на втором собственном особняке мастера, который он построил для своей семьи на Остоженке (дом 21). Этот мистический замок и сейчас считается украшением столицы, хотя царь зверей не сохранился — в середине прошлого века при ремонте его сняли. Рядом с особняком стоит великолепный доходный дом (дом 19), который архитектор построил на свои средства и записал на жену. Он так и числится в реестре памятников как «доходный дом Кекушевой».

Манифест нового искусства

Неуемная натура Мамонтова требовала новых грандиозных проектов, и он задумал построить в Москве центр, в котором будет объединено все, что было интересно и дорого Савве Ивановичу.

Если проводить аналогии с современностью, это должен был быть первый культурно-развлекательный комплекс с ресторанами, зимним садом, оперным театром, многочисленными художественными галереями, помещением для проведения спортивных состязаний и гостиницей. С точки зрения формы, новое здание должно было объединить усилия всех близких Мамонтову зодчих — художников, архитекторов, дизайнеров.

Мамонтов выкупил трехэтажное здание старой гостиницы с Челышевскими банями возле Китайгородской стены напротив Большого театра. Кстати, прикладной, гостиничный аспект этого здания Мамонтова не слишком интересовал, но таково уж было условие городских властей. Проект, естественно, был поручен Кекушеву и его бюро.

«Архитектор Л.Н.Кекушев и инженер С.П.Чоколов на днях выехали за границу для осмотра в Вене, Берлине, Париже и Лондоне больших гостиниц, чтобы при окончательной выработке плана перестройки гостиницы «Метрополь» и сооружения здесь большого театра применить все новейшие усовершенствования, которые введены в Западной Европе». (Газета «Новости дня».1898 год).

Но вот дальше начинается что-то необъяснимое.

И, тем не менее, Мамонтов поручил руководить строительством не ему, а совсем молодому британцу Вильяму Валькоту (он, конечно, William Walcot, но в России уроженца Одессы звали именно так, с ударением на втором слоге), проект которого занял лишь четвертое место.

Причем за плечами у Валькота не было ни одной самостоятельной работы! Возможно, дело было в деньгах: проект Кекушева подразумевал полный снос старого здания, а Валькот намеревался лишь перестроить его.

Работы были в разгаре, когда случилось то, чего никто не мог ожидать: Мамонтова арестовали. Пешком под конвоем знаменитого «миллионщика» провели через всю Москву до Таганской тюрьмы.

Дело было в том, что увлекающийся Мамонтов, будучи директором и распорядителем, использовал средства одних проектов для реализации других. Но, поскольку почти все предприятия формально были акционерными обществами, это могло затронуть права других акционеров или банков, дававших кредиты.

К тому же, государство некрасиво повело себя, в последний момент отказав Мамонтову в концессии на строительство железной дороги Петербург — Вятка, хотя инициировал дело сам министр транспорта Сергей Юльевич Витте. Говорили, что это козни министра юстиции Николая Муравьева против Витте.

Так или иначе, формальные прегрешения за Мамонтовым имелись, и дело дошло до суда. Но тут случился казус: выдающийся адвокат Федор Никифорович Плевако сумел доказать, что Мамонтов не имел корысти, а руководствовался лишь интересами дела.

Новые владельцы отказались от услуг Валькота и снова пригласили Кекушева. И он согласился. От проекта англичанина осталась только часть фасада, остальное по просьбе заказчиков Лев Николаевич переделал. Грандиозный театральный зал уступил место ресторану, вместо галерей появился двухзальный кинотеатр и так далее. Вряд ли такое утилитарные перемены нравились зодчему, но, как известно, «заказчик всегда прав».

На этом беды «Метрополя» не кончились — в 1901 году уже почти построенное здание сгорело. Ходили слухи, что пожар возник не случайно и кто-то крупно нажился на страховке. Интерьеры погибли, все нужно было переделывать заново. Кекушев не нашел в себе сил на «третье пришествие» в этот проект, и восстановлением «Метрополя» занялись другие мастера, хотя авторство осталось за Кекушевым, и многое из его идей было сохранено.

У этого здания множество творцов, и порой трудно понять, конкретно кто и что принес в этот проект. С другой стороны, в этом тоже проявляется дух модерна — коллективное и синтетическое творчество, своего рода, срез эпохи. В гостинице не было одинаковых номеров, каждый из двухсот двадцати отличался дизайном и стилем.

Росписи и элементы внутреннего декора выполнялись по эскизам В. Васнецова и К. Коровина, знаменитое майоликовое панно «Принцеса Греза» сделал Михаил Врубель. Это было коллективное творчество, дань уважения московских зодчих к мечте Саввы Ивановича Мамонтова.

Для Кекушева открытие «Метрополя» стало трагическим рубежом. Нам точно не известно, что случилось, но где-то в 1906-07 годах в жизни архитектора что-то надломилось. Ходили слухи о проблемах в личной жизни и романе любимой молодой жены (она была на 15 лет младше Льва Николаевича) с кем-то из помощников Кекушева.

Мэтр удара не выдержал. Он съехал из своего особняка, снимал квартиру. Поначалу еще участвовал в каких-то конкурсах, но вскоре вообще пропал из общественной жизни. Потеря интереса к жизни тогда уклончиво называлась «душевной болезнью», а подробности же до нас не дошли.

Какое-то время они даже снова жили вместе. Сохранилась письмо в Московское архитектурное общество, в котором она просит выделить больному мужу небольшие средства на лечение. Жизнь свою Кекушев закончил в Преображенской больнице (Преображенский вал, 19), которую он в свое время и построил по заказу общины купцов-старообрядцев. Где похоронен знаменитый Лев русского модерна, точно не известно.