Школа вольнодумства

Сколько должен весить школьный портфель? Должен ли ребенок учиться рядом с домом? Зачем вообще нужна средняя школа, если все знания можно найти в интернете? «Вторая школа», основанная в 1956 году и привлекавшая в качестве преподавателей ученых из РАН, более полувека оставалась тем образцом, который приходит на ум при словосочетании «хорошая московская школа». Помимо серьезного уровня подготовки по физике и математике, она всегда славилась атмосферой творческого поиска и критического мышления. МОСЛЕНТА поговорила с Александром Ковальджи, который с 1998 по 2001 годы занимал пост директора, а ныне является заместителем директора, о том, что происходит сегодня в московском образовании.

«Элитные» звучит как «блатные»

— Что такое хорошая московская школа?

У родителей есть одна ошибка — они смотрят на высокий рейтинг школы и пытаются устроить туда детей. На нашу школу очень большой спрос, но когда мы начинаем детей проверять, часто выясняется, что у них нет склонности к математике.

И зачем же им идти к нам, в физико-математическую школу? Родители соблазняются формальными показателями, им кажется, что школа с высоким рейтингом хороша для их ребенка.

Это не так, у каждой школы свое лицо, своя направленность, свой стиль, и это все должно подходить ребенку. Знаете, есть очень хорошие школы для детей с задержкой развития. Есть спортивные, музыкальные, языковые школы — каждому свое.

У нас сейчас какой-то идеологический штамп появился в печати — «элитные школы». «Элитные» звучит как «блатные» — как будто там учатся дети начальников, дети бизнесменов. У нас не так, у нас очень трудно учиться.

— Но нельзя же отрицать, что многие представители культурного, политического, делового истеблишмента учились в одних и тех же школах?

Насчет «многие» — это вы бросьте. У нас — по пальцам пересчитать. Но как только открывается приемная кампания, начинаются звонки из префектуры, от замминистров, из санэпидстанции, из управы, от пожарных, откуда угодно с вопросом: «Как устроить ребенка в вашу школу?».

И каждый раз приходится объяснять: «Милые родители, ну давайте сделаем все как положено! Пусть ребенок приходит, пусть сдает зачеты, и мы его с удовольствием примем. Если не сдаст, вы должны понимать, на что вы обрекаете своего ребенка — он станет отстающим в классе, он будет приходить на урок и не понимать, что там происходит, он не сможет делать домашнее задание, вам придется нанимать репетитора».

— Видимо, родителям кажется, что выбор хорошей школы как-то скажется на маршруте социализации ребенка.

При условии, что ребенок этого хочет. Но если происходит насилие, то откуда возьмется эта маршрутизация? Все должно быть по силам. Всякое развитие идет постепенно. Поэтому у нас существует вечерняя школа, где дети могут понять уровень требований, понять свои возможности, интересы, и тогда они уже осознанно, осмысленно к нам поступают. А некоторые не поступают — столь же осознанно. Они что-то получили, но понимают, что им нужна, к примеру, биолого-химическая школа, а не наша.

— А в каком возрасте ребенок может это понять?

Массово — уже в пятом классе видно. Отдельные дети видны совсем рано. Бывает, что уже во втором-третьем классе все понятно. Если человек проявляет какие-то способности, конечно, ему надо дать возможность для развития. Его надо определить в кружок или школу, но при этом не зашоривать, то есть не заставлять идти по этому маршруту любой ценой. Если ему вдруг хочется еще чего-то, пусть пробует. Я думаю, что где-то класса до восьмого-девятого ребенок должен быть в свободном плавании. А классу к 10-11-му пора определяться.

— Конкурируют ли хорошие школы между собой? «Вторая», «Пятьдесят седьмая» — переманиваете друг у друга лучших учеников?

Наша школа — никогда. Хотя у нас пытаются переманивать, причем нечестными способами — звонят домой родителям, убеждают, уговаривают, занимаются антирекламой нашего лицея.

Мы этим не занимаемся и считаем, что это недопустимо. Создавая жесткую конкуренцию, мы превращаем общество в джунгли, когда все должны со всеми конкурировать и каждый каждого пытается съесть. Во «Второй школе» мы уходим от конкуренции, нам очень важно сотрудничество.

Когда дети поступают в школу, мы проводим командообразующие тренинги. Мы очень любим, чтобы они работали группами, чтобы они помогали друг другу, чтобы они вместе занимались какой-то научно-исследовательской работой.

Мне кажется, что кооперация — это очень недооцененный фактор. Если ученики привыкают к волчьим законам, что нужно локтями работать, то это, на мой взгляд, просто вредно и для личности, и для коллектива.

— Принято считать, что в хороших школах, наоборот, должна быть высокая конкуренция, дети должны себя чувствовать в тонусе.

У детей и так есть возможность конкурировать — пусть ходят на олимпиады и соревнуются за более высокий диплом. У нас есть литературный журнал — дети там публикуются, выступают со своими произведениями. Пусть там конкурируют, а здесь-то зачем?

— Кто такой одаренный ребенок?

Одаренных детей очень мало, и рождаются они не так часто за столетие. На мой взгляд — этот термин неудачный. Мы предпочитаем говорить о способных и мотивированных детях. Это наша категория учеников — способные и мотивированные для нас те, кто склонен к занятиям точными науками, и те, кто готов много работать и у них есть внутренняя потребность в реализации.

Конечно, бывают случаи, когда ребенок мотивированный, но у него ничего не получается, но это редко. Я давно веду наблюдение за приемом, и дети, которые мотивированы и трудолюбивы, но менее способны, достигают лучших результатов к концу школы, чем способные и ленивые. Те, кто привыкли, особо не напрягаясь, получать хорошие результаты, дальше начинают отставать.

— Чем нынешние дети отличаются от тех, что учились несколько десятилетий назад?

Дети меняются, прежде всего, потому что меняется техника. Раньше не было ни компьютеров, ни мобильных телефонов, ни прочих игрушек. В семидесятые учиться было в некотором смысле легче. Сейчас у детей очень много отвлекающих факторов, все эти социальные сети, плееры.

Я езжу в метро или в автобусе и вижу, что молодежь все время крутит эти свои гаджеты. Некоторые дети очень способные, но родители жалуются, что не могут ничего с ними поделать — они по ночам играют, а потом приходят и спят на уроке.

Это очень больная тема, потому что многие очень способные дети учатся кое-как из-за того, что им в школе неинтересно. Чем привлекательны игрушки — там можно быстро достичь результата, быстро можно кого-то победить, очень быстро что-то захватить, повысить свой статус и так далее.

Там можно быстро почувствовать себя героем, победителем. А в жизни работать надо, и все получается не так быстро. Дети стали меньше читать, стали меньше что-то делать своими руками. Это связано с общей атмосферой в обществе.

— А что такое атмосфера? Многие говорят, что во «Второй школе» была некая атмосфера, и сейчас она есть. И, в частности, из-за этого в свое время уволили Владимира Овчинникова.

Не путайте. Тогда была очень жесткая идеологическая среда. Это был 1971 год, когда уволили Владимира Федоровича. Грубо говоря, школу разогнали за вольнодумство. То есть приходит комиссия, а во всю стену висит газета «Молодость», где дети пишут заметки, помещают свои рисунки и фотографии. Что за безобразие? Должна висеть газета «Правда». Какие-то учителя в школе были инакомыслящими. Тоже безобразие.

— Диссиденты?

Таких было мало, всего двое, по большому счету. Был Якобсон (Анатолий Якобсон преподавал историю и литературу во «Второй школе», в 1973 году был вынужден уехать из СССР — прим. МОСЛЕНТЫ), который действительно что-то писал, он занимался «Хроникой текущих событий». А вообще говоря, в школе учителя беседовали с детьми честно. Если они рассказывали историю, то они ее не приукрашивали, не очерняли, а рассказывали как есть. Во «Второй школе» учился Вадим Делоне, который выходил на Красную площадь (поэт Вадим Делоне был в числе семерых диссидентов, которые устроили 25 августа 1968 года демонстрацию против ввода советских войск в Чехословакию — прим. МОСЛЕНТЫ).

Да, определенное вольнодумство было. Школа учила мыслить самостоятельно, а не повторять штампы и идеологические заморочки. Однако неверно было бы думать, что школа воспитывала диссидентов. Это не так. Просто здесь действительно хорошо учили.

— Ваша школа всегда пользовалась определенными преференциями…

Конечно, мы считаемся одной из лучших школ Москвы. Но когда приходит проверка, то злых тетенек, которые начинают ворошить документы, совершенно не интересует, как мы учим, они абсолютно не смотрят на наших детей. Они смотрят только бумажки, у них есть какие-то формальные инструкции, циркуляры, и они придираются к каждой букве. Пока мы в фаворе, нас не трогают, но, не дай бог чего, такая же тетенька может построить целое дело против нас.

— Вы уже больше 50 лет в фаворе.

Это не имеет значения. Сейчас в Трудовом кодексе есть ужасная статья, по которой директора можно снять без объяснения причин. Не понравился — и до свидания. В этой ситуации самое главное для директора — хорошо отчитаться перед вышестоящими органами, а не то, как школа учит и довольны ли дети и родители.

Когда преподаватель вынужден все время фиксировать, сколько минут он кому уделил, и считать копейки, которые за это получит, — это очень унизительно и отнимает время.

###Оптимальный размер школы — 500-1000 человек

— Как вы относитесь к рейтингу школ, который публикует московский департамент образования? Насколько он адекватен реальности, насколько критерии вменяемые?

Там все свалено в одну кучу — и олимпиадные успехи, и количество дошкольников, которые что-то сдали. То есть он очень эклектичный, этот рейтинг. Причем он грешит тем, что в нем заложены объемные показатели. Нужны показатели в расчете на 100 школьников — сколько успешных ЕГЭ, олимпиад и так далее. Показатели должны быть относительными, а не абсолютными.

Но это сделано специально, чтобы выигрывали большие образовательные комплексы. Чем больше школ объединили, тем выше валовые показатели. Ну кого мы обманываем? Всем понятно, зачем в это нужно. Это называется — подгонка под заранее заданный результат.

Например, была очень маленькая школа, 1199-я, называлась «Лига Школ». Там было меньше ста человек, и она все равно входила в 50 лучших школ Москвы. Совершенно замечательная школа, со своим лицом, со своей уникальной методикой. Теперь ее присоединили, и она потерялась. И все это — в угоду валовым показателям.

Сейчас идет такая масштабная эпидемия — все укрупнять. В советское время точно так же укрупняли животноводческие комплексы: было 100 небольших ферм, а из них делали один комплекс на 100 тысяч свиней.

Это был тихий ужас, потом от этого все страдали. Но идеи овладевают некоторыми некоторыми чиновниками и становятся огромной силой. Сейчас вот укрупняют школы. То есть время от времени идут эти волны гигантизма, начиная с коллективизации крестьян.

— Но говорят же о том, что это приводит к росту некоего среднего уровня.

Это ошибки статистики. Точнее, не ошибки, а сознательное введение в заблуждение. Например, говорят, что после объединения стало больше победителей на московских и региональных олимпиадах. Если посмотреть динамику роста количества олимпиадников, то в школах, которые не объединились, этот рост еще выше.

Дело в том, что за олимпиадников ввели дополнительные стимулы. Это влияет на рейтинг, на всякие привилегии школам и так далее. Все школы стали в массовом порядке гонять детей на олимпиады. Раньше на олимпиады у нас ходила половина учеников, теперь ходят практически все, поэтому и грамот больше. Это приводит к некорректным статистическим выводам.

Идеи-то хорошие — казалось бы, в крупной школе можно сделать больше различных специализаций, чтобы у детей был выбор, различные траектории. Но все это — красивые слова, потому что все упирается в учителей, которые умеют работать с детьми. Я имею в виду — работать успешно, когда ученики хорошо развиваются. Таких учителей днем с огнем поискать и по пальцам пересчитать. От любого укрупнения количество хороших учителей никак не увеличивается.

До тех пор, пока профессия учителя будет такая униженная и социально незначимая, никакие формальные процедуры реформирования образования не дадут эффекта.

— Как меняется роль директора?

В крупных образовательных комплексах директор превращается в менеджера. Он может ничего не понимать в педагогике, ничего не понимать в методике, главная его деятельность — финансово-хозяйственная.

Самые известные московские директора знали каждого школьника, каждого родителя. Директор был неким центром притяжения, он во многом формировал атмосферу школы, и все ходили к нему за советом. К менеджеру за советом никто не пойдет. Наоборот, менеджер — это какая-то внешняя сила, для него главное — зарабатывать и экономить деньги.

— Каков оптимальный размер школы?

Американцы давно прошли через стадию гигантизма. У них 20-30 лет назад тоже создавали комплексы по пять тысяч и больше школьников. Сейчас они провели исследования и считают оптимальным количество учеников от 500 до 1000. При таком масштабе директор может сохранять контакты с учениками, и у школы остается свое лицо. Опыт «Лиги Школ» говорил, что можно и в меньшем масштабе.

###Как чиновники защищают детей от учителей

— Сейчас в Москве все регламентируют, вплоть до веса портфеля. Даже предлагали домашние задания отменить. Как вы относитесь к такой «борьбе за права школьников»?

Это беда. С одной стороны, конечно, я считаю, что у ребенка не должен быть тяжелый портфель. С другой стороны, если его привезли прямо на машине к школе, что тут страшного? Он же не тащил пять километров этот тяжелый портфель и не кривил себе спину. Разумеется, ничего лишнего быть не должно.

Я знаю, как сердобольные бабушки и мамы с вечера собирают портфель ребенку. А он даже не знает, что там лежит. Приходит в школу и удивляется, о, оказывается, у меня здесь вот это есть или, наоборот, мама что-то забыла положить.

— А домашние задания? Довольно трудно найти на них время, когда уроки заканчиваются в 16.00, а потом еще какие-то дополнительные занятия.

У нашего директора есть очень хорошая установка. Он говорит: «Я набираю хороших учителей и не мешаю им работать». Пусть каждый учитель решает сам, сколько он хочет домашних работ и каких. В этом смысле у нас есть самые разные учителя. Есть те, которые требуют неукоснительно выполнять то, что дается на дом. Есть учителя, которые совсем не требуют домашних работ. И у тех, и у других замечательные результаты.

Вот есть учитель, который предлагает какие-то задачки на дом. А на следующем уроке дает так называемые «десятиминутки» — очень короткие задания, где нужно быстро ответить на несколько вопросов. Если ученик не позанимается дома, он не сможет справиться с «десятиминуткой». Домашнее задание — это не формальность, а помощь в учении.

— Ребенок должен учиться рядом со школой?

Мы здесь опять пытаемся копировать западные модели, которые на самом деле не работают. И во Франции, и в Америке есть привязка к территории школы. Так вот родители там, как только видят хорошую школу, просто переезжают поближе к ней. Выходит — это фикция. Все равно же примут ребенка, который поставил себе целью в эту школу поступить.

Про одну известную школу я знаю, что там есть соседний дом, который фактически весь состоит из прописанных в нем учеников. Они там не живут, но родителям удалось их зарегистрировать рядом со школой. Но кого мы обманываем и зачем? Для маленьких детей это очень важно — не переходить дорогу, не утомляться. В старшей школе приоритеты меняются.

###Зачем нужна школа

— Во многих странах аттестат зрелости — это очень серьезный документ. Его получают далеко не все учащиеся, и это считается совершенно нормальным. У нас же окончить неполную среднюю школу считается позором.

Я считаю, что это неправильно. Зачем делать вид, что ребенок учится и его контролируют, если на самом деле это полная фикция. В итоге страдают все.

Вместо того чтобы пойти после восьмого класса работать и получить специальность, ребенок высиживает в школе.

В той же Германии нет никакого ажиотажа вокруг высшего образования. Человек стал хорошим мастером по ремонту автомобилей. Ну и слава Богу, все его уважают и ценят за это. Зачем ему нужен какой-то фиктивный диплом?

Я беседовал с одной высокой чиновницей и пытался ей объяснить, что во многих школах обучение в старших классах — это не образование, а имитация. Ее ответ меня поразил: «Это не главное», — сказала она. — «А что же главное?». — «Школа — это, прежде всего, камера хранения, чтобы дети не связывались с хулиганами, наркоманами, террористами. Школа должна их ограждать от улицы». При таком подходе теряется смысл образования.

— А в чем смысл массовой школы сегодня, когда знание доступно каждому? В ХIX веке ребенок в деревне мог получить знания только в школе. Это было такое место, где учитель был своего рода светочем. Сейчас ребенок многие вещи может узнать вне школы.

Формально — может. Но на самом деле без руководства вряд ли получится. Нам кажется, подходи и бери: россыпи золота и бриллиантов. Ничего подобного. Всякое знание требует «экскурсовода». Без экскурсовода вы не поймете, как это построено, зачем это построено, какая история этого сооружения. Самостоятельно во всем этом не разберешься.

Брать знания может тот, кто научился учиться. Тот, у кого есть крепкая база, определенная культура, умение работать. Вот тогда пригодится интернет — бери все, что хочешь.