Главный по гуслям

Культуролог по образованию и роду деятельности, Дмитрий Парамонов несет в народ гусли — делает их в своей мастерской, обучает всех желающих игре на инструменте и записывает альбомы традиционных наигрышей, былин и песен. МОСЛЕНТА узнала, как он пришел из металла в фольклор и зачем организует народные гулянья.

Дмитрий Парамонов, гусляр, создатель «Мастерской гусельного искусства» и школы гусельной игры

В традицию из металла

По одной из версий «гусла» на древнерусском — струна, так что если бы мы в сегодняшнем языке искали название гуслям, то говорили бы просто — струны. И царь Давид играл на струнах, и я играю. Конструкции инструментов, конечно, различаются, но суть та же.

Раскулаченные предки мои с Поволжья — из деревеньки под Сызранью, а сам я с южного Урала, из Челябинской области. Вырос там, потом учился в Омске на культуролога, а с мастером, который сделал мне первые гусли, познакомился в 20 лет в Новосибирске. Роберт Лахно его зовут.

Я тогда играл тяжелый металл в группе «Тишина»: сочинял музыку, пел, на электрогитаре рубил. И все хотел не подражать калифорнийскому или скандинавскому металлу, а делать что-то на основе нашей народной традиции. Мне очень нравились тогда эксперименты «Ивана Купалы», коллектива Baba Yaga, питерской группы «Северные врата» — что-то в таком ключе хотелось делать, только на основе сибирской музыки. И я стал ее искать, слушать записи: вначале в переложениях наших классиков — Бородина, Римского-Корсакова.

Ребята из группы к этим поискам относились скептически и спрашивали: «Что мы, Бабкину играть будем или „Золотое кольцо“»? Я отвечал: «Нет, как Аmorphis исполняют тяжеляк на основе своих карело-финских наигрышей, так же и мы будем». И продолжал целенаправленный поиск. Но в конце 1990-х интернет не так был развит, соцсетей еще не было, и просто скачать стоящие записи, как это сегодня делается, было невозможно.

А потом я нашел в Омске «Центр традиционной культуры», теперь, кстати, и в Москве такой есть — «Государственный центр русского фольклора» называется. Переписал себе там на кассеты аутентичные экспедиционные записи, стал их слушать, а со временем начал работать в «Центре»: десять лет оцифровывал аудио и видеоархив, ездил в экспедиции.

Первая экспедиция

Моя первая экспедиция к русским как раз была в Омской области, в Тюкалинский район. Помню, как с одной стороны был очень воодушевлен, а с другой — сильно расстроен, потому что деревни там разваливались и исчезали прямо на глазах. Идешь по карте, доходишь до деревни, а ее нету, идешь дальше, а там вместо большого поселка — пять домов и одна бабушка живет.

Тогда я впервые сам записал лирические, обрядовые, календарные песни — такую архаику, которая даже удивительно, что сохранилась до XXI века. Из инструментов встретились балалайка и гармошка, на тазу играли, на заслонке печной. О гуслях только упоминания слышал. Уже позже, в следующих экспедициях я стал их находить: целые и растрескавшиеся, со стальными и веревочными струнами. И изредка попадались мастера, которые могли объяснить, показать, как такой инструмент сделать. Ведь по сути, гармошка вытеснила гусли в XIX веке, заняв их нишу и во многом скопировав звучание, технику игры.

В экспедициях я стал более глубоко изучать традицию и металл уже стало не так интересно играть: отложил электрогитару в сторону и начал заниматься гуслями, балалайкой, гармошкой, скрипкой, бубном.

С течением времени, когда лет 15 прошло, я постепенно стал чувствовать эту музыку своей, мыслить в рамках традиции. Хотя современная музыка, конечно, накладывает отпечаток — я же сильно был наслушан другим мелосом.

Пока с носителем культуры не столкнешься, часто так и не понимаешь, что делаешь. У меня была такая история — я «ярмарочную» разучил по записям и играл ее лет восемь, считал, что отлично все получается. Пока не столкнулся в Псковской области с исполнителем, который в этой традиции вырос, играл на гуслях с детства. И только когда он объяснил, где ошибка, показал, как надо, я стал играть правильно.

Возрождение инструмента

У нас сейчас модно говорить: «Я практикую цигун, я практикую йогу». А я практикую гусли. В Москву приехал в первую очередь, чтобы познакомиться и дружить с единомышленниками, с теми, кто изучает русскую инструментальную культуру. Плюс здесь проще изготавливать инструменты: легко достать породы древесины, с которыми в провинции очень сложно.

Моя задача — возродить инструмент, а это тянет за собой большой пласт традиционной культуры, которую невозможно восстановить в прежнем виде. Но можно практиковать ее элементы, в которых гусли присутствуют. Это обрядовая музыка и другой традиционный репертуар, который мы восстанавливаем, сохраняем и преподаем в школе гусельной игры: музыка северо-запада, центральной России, юга России, севера, Урала, Сибири. Этот же репертуар мы исполняем на праздниках, народных гуляньях, где закрепляем материал и практикуем его исполнение.

В Москве и даже в большей степени в Подмосковье получается создать такой годовой календарный цикл обрядовых праздников, к которым могут присоединяться все желающие. В среднем приходит по 100-300 человек. Ближайшие гулянья пройдут на Красную горку на Воробьевых горах, у дома детского творчества. Следующие — на Егорья, в Сергиевом Посаде. Рождество Богородицы мы обычно делаем в Серпухове, на центральной площади, это совпадает с праздником города — очень хорошо получается. В Павловском Посаде у нас из года в год проводятся гуляния на Николу Вешнего.

На праздниках гусельная музыка звучит у нас в той системе и среде, в какой она существовала раньше. Кроме того, в пост мы устраиваем вечера былин, посиделки, где люди могут попеть под гусли духовные стихи. И последняя форма, в которой сейчас живет гусельная музыка — концертная: нетрадиционная, наименее естественная для этого инструмента, выработанная уже в нашу эпоху.

Этнографические образцы

Гусли стараюсь изготавливать именно по этнографическим образцам, в первую очередь копирую то, что сам в экспедициях нарыл. Также часто обращаюсь к историческим изображениям из летописей, росписей соборов, к археологическим находкам, в основном новгородским. Но так как их количество ограничено, а хочется разнообразия, то и сам придумываю формы инструментов.

На логотипе «Мастерской гусельного искусства» изображена модель, которую я выработал сам: взял отовсюду понемножечку и выделил таким образом некий общий архетип гусельной формы. И теперь вижу, как очень многие мастера, которые начинают сегодня гусли делать, обращаются именно к этой форме. Они ее немного изменяют, но в принципе понятно, откуда ноги растут, потому что в этнографии и иконографии ее нет.

Много инструментов изготавливаю в единичном экземпляре, под конкретного человека. И потом, если заказывают такой же, я чуть его изменяю, делаю немного другим. Не буду вдаваться в мистику, но в принципе, как уникален человек, так уникален и инструмент.

Струны ставлю стальные. С одной стороны, их проще всего достать. С другой, я экспериментировал: ставил и нейлон, и медь — не тот звук. И веревочные пробовал, с ними, кстати, сложнее всего — слишком часто рвутся. Жильные, на которых играли традиционно, сейчас очень дороги и мало кто их производит в наши дни. На тех этнографических образцах, которые мне попадались, стояли стальные струны, на это и ориентируюсь.

Колки чаще ставлю металлические: их удобнее настраивать и они менее капризны, в отличии от деревянных, которые изготовлялись традиционно. Но сам я люблю деревянные, ценю тембр, звучание, которые они дают, и себе на гусли ставлю именно их. Когда с заказчиком модель обговариваю, агитирую за них тоже.

Строй и бой

Если брать аутентичные этнографические записи, то разнообразие строев там не очень большое. В основном это миксолидийский лад, мажорная гамма: до, ре, ми, фа, соль, ля, си бемоль, до. И самый распространенный бурдон — добавочные басовые струны, это соль и до или си бемоль и до. Финны и эстонцы строят кантеле по-другому, без понижения седьмой ступени, у них простая си. У татар свой строй — пентатоника.

Техник игры не так много. Для правой руки это в основном: бряцанье — игра боем — на крыловидных и лировидных гуслях, а на шлемовидных — перебор, игра щипком, пальцами без медиатора. На крыловидных еще распространена техника набивания, выборной игры, когда не дают аккорд по всем струнам, а бряцают прицельно, одно за другим высекая созвучия двух-трех струн.

Есть индивидуальные приемы: арпеджио, переход с высоких тембров на низкие, но это уже к традиции не относится. Пальцы левой руки ставят между струн, чтобы выборочно глушить, вынимать из звучания три-четыре из них. Иногда наши, как финны, играют «подцепом» — при скоростной игре цепляют струны пальцами левой руки.

В принципе в традиции принято держать инструмент вертикально, резонаторным отверстием к слушателю, как и в случае с гитарой. Играть можно сидя и держать при этом инструмент на коленях, или стоя, на ходу, подвесив гусли на ремешке, как тот же фотоаппарат, например. Руки ставятся на открылки — так называются выносные части у колков и струнодержателя. Но с позицией, в которой держат инструмент, ошибок быть в принципе не может.

Главная задача — играть музыку, и в принципе нет разницы, как ты при этом инструмент будешь держать, лишь бы было весело и интересно, хотелось спеть и поплясать.

Подмена на Бабкину

Все, кто этой темы касался, знают: в XX веке произошла подмена русской музыкальной традиции на суррогатную, выдуманную, на то, что Бабкина исполняет. Кто-то считает, что это случилось после войны, кто-то — что при Луначарском. Думаю, искажение пошло с конца XIX — начала XX века, когда пришел модерн и формировался так называемый «русский стиль»: все эти балы в русских костюмах, первые фильмы, где актеры в русской одежде изображали героев сказок и персонажей из народа, но при этом были сильно накрашены, а в кадре вели себя совсем не так, как человек, выросший при традиционном укладе.

С тех пор стал постепенно искажаться костюм: например, для хоров шились сарафаны и рубахи с излишне яркими деталями, вводились диковатые сочетания цветов. И такая же история происходила с традиционной музыкой: если ранние записи хора Пятницкого очень хороши, то с конца 1930-х они становятся все хуже и хуже. Так или иначе все те исполнители и композиторы, которые выводили народную музыку на сцену и записывали ее в обработках, сильно ее каверкали.

Что пляшет папа

Не всякий городской житель видел народный праздник в деревне, в основном о традиционной культуре судят по сценическому образу, по фильмам, пластинкам. И на их основе постепенно сложился сегодняшний, сильно искаженный образ традиционной культуры. В результате традицию сегодня не показывают, не ставят в эфир, и не знаю, почему, но ей не находится места в современной медиасфере.

Ушла ситуация, когда ты растешь, видишь, как живут твои предки и просто перенимаешь это: смотришь, как папа, дядя на свадьбе пляшут, и хочешь стать таким же, как они, стараешься научиться, просишь показать. Вот мне повезло, у меня папа мог исполнить «цыганочку», знал «хлопушки», но они с мамой все-таки — люди деревенские. А что у нас теперь папа пляшет на свадьбе?

Та же история с костюмом: мы знаем, что японцы носят кимоно, а что носят русские? Скажем, шведский король несколько раз в году появляется на публике в традиционном костюме, а в какой традиционной одежде можно увидеть нашего президента? Сравнивая себя с другими народами, мы не найдем ответов на эти вопросы. Традиция утеряна, ушла.

И при этом у нас, наоборот, есть невербальное, передающееся из поколения в поколение неуважение, презрение к своей традиции. Выражается это в киноцитатах: «Дер-ревня»!, устойчивых выражениях, типа: «Ты еще лапти надень». И я за всем этим вижу последствия советской эпохи, когда старый мир разрушили, а новый на смену ему так и не сотворили. Так враскорячку и стоим уже столетие.

Почему уходит традиция

Может, я драматизирую, и вполне достаточно того, что мы говорим на русском языке. А поеду в Австралию, Америку, буду говорить по-английски. Подстроюсь под тех, подстроюсь под этих — может это новый тип человека такой пришел? И так и должно быть, и это нормально? Но я помню своего деда и его друзей, почему-то им было важно и петь и плясать, и играть на традиционных инструментах, и праздники отмечать, и «экипироваться» в традиционном стиле: пускай это были кепка, пиджак и сапоги, но в этом была самоидентификация. И сохранение, приумножение наследия воспринималось раньше как очень важное дело, а теперь — нет.

Традиционная культура уходит сейчас по всему миру, и я это связываю с переизбытком информации. Очень ее стало много, нужной и ненужной, так что человек пресыщается и ему хочется от этой перегруженности освободиться. И гусли, кстати, отлично подходят, чтобы выключиться, отрешиться: играя с другими или для себя, дома, человек успокаивается, задумывается о чем-то отвлеченном, нервная система приходит в порядок. Еще в Библии описано, как Давид игрой на гуслях успокаивал гневливого и припадочного царя Саула.

Городская и деревенская традиции

Гусельную музыку я рекомендую слушать всякую: и академическую и неакадемическую, и фольклорную и нефольклорную. Потому что, если человек решил изучать инструмент, он должен узнать, услышать его во всех ракурсах, во всех жанрах и школах. Рекомендую послушать Сергея Старостина, Алексея Мехнецова, Бориса Базурова, Максима Анохина, Андрея Байкальца, Василия Иванова, Егора Стрельникова с «Живой водой», Михаила Северского — это из классики, 1930-е, Ольгу Глазову, хотя она и играет на каннеле, который называет гуслями. Традицию исполняют Старостин и Мехнецов, остальные по-своему развивают эту музыку — в реконструкторском ключе, в модерновом, либо в академическом.

Академические гусли и игра на них зародились в XIX веке. Это городская традиция, связанная прежде всего с оркестровой музыкой, для исполнения которой первые ансамбли создавались при дворах. У Петра I были такие оркестры, у Ивана Грозного, у Алексея Михайловича Тишайшего, за что его, кстати, современники корили.

И эта, изначально придворная музыка, в советские годы стала популярна и вышла на эстраду в первую очередь благодаря идее оркестров народных инструментов, которая идет у нас еще из XIX века, от крестного отца балалайки Андреева. В результате не только балалайки и домры, но и гусли стали делать разных размеров и тембров: пикколо, прима, альт, бас. И теперь это еще одна традиция, отдельная от деревенской, народной, и она тоже имеет свои корни, развитие и историю, став частью национальной культуры.

А традиция, которой я занимаюсь, восходит к древности, часто к дохристианским временам, и трудно привести конкретные даты, говоря о том, когда какой наигрыш зародился. «Русского» мог плясать Иван Грозный и Ярослав Мудрый, они же в отличие от правителей послепетровской эпохи, росли и жили в традиции, а не противопоставляли себя ей. Трихорд, тетрахорд — мелодии, построенные на трех-четырех звуках, специалистами относятся к самым ранним эпохам развития человечества, к дошумерскому периоду.

Я тут недавно слушал запись, где абориген в Африке играет на музыкальном луке на одной струне, как на гуслях, в двух позициях: закрытой и открытой. Слушал-слушал, и понял, что он играет «горбатого» — псковский наигрыш. По формуле — один в один! То есть истоки, по-видимому, у всей музыки одни. Как и у всего человечества: генетики же доказали, что все мы восходим к одному прототипу.

Интерес к корневой культуре

Недавно был уникальный случай: на шоу «Голос» показали мою ученицу Луизу, в прайм-тайм на Первом канале она в традиционном костюме пела и играла на гуслях. Мы с друзьями были в шоке — как такое чудо вообще могло случиться? Ведь этот инструмент сейчас у нас не звучит на радио, его нельзя увидеть на телевидении.

Такую ситуацию я для себя объясняю общим отсутствием в стране интереса к своей корневой культуре. Хотя, казалось бы, как можно жизнь прожить и не задать самому себе вопрос: кто я, в какой стране родился, кто мои мама с папой и вообще кто такие мы — русские? Но почему-то единицы приходят к этой теме. Похоже, любопытство в плане самопознания — уходящее качество.

Сегодня музыкальные радиостанции и телеканалы очень ограничены по жанру. Там нет всей широты охвата, который существует в традиции, где есть множество жанров, отвечающих всем сторонам и проявлениям жизни: плясовые и похоронные, причитания и плачи, колыбельные и лирические песни.

Да, там тоже есть танцевальная музыка, тот же «камаринский» — это по современным понятиям полный расколбас, тяжелый драм-н-бэйс или транс. Но представьте, что из всего многообразия народной музыки оставили бы только «камаринского» и «барыню», и крутили бы их целыми днями, а все остальное не воспроизводили. И говорили бы: «Все нормально, это у нас формат такой. А для пожилых, которые любят лирику и духовные стихи, у нас есть канал „Культура“».

Знаковая система

Когда знаешь традицию, то в любую секунду можешь начать воспроизводить то, что соответствует моменту. И это я только про музыку сейчас говорю, а традиционная культура ей не ограничивается, она же синкретична: где наигрыш, там пляска, где пляска, там театр, действо, обряд, орнамент, вышивка, резьба. Одно за другое цепляет и охват получается гигантский.

Кроме того, традиция вся выстроена на знаковой системе, на символах, которые несут в себе архетипические смыслы: солнце и луна, небо и земля, вода и пламя, древо, человек, зверь, птица, плод — продолжать можно долго. В этих знаках выражены все смыслы и идеалы, образы благородства и низости, и человек, знакомый с такой системой координат не мечется по жизни неприкаянный, без руля, а прочно стоит ногами на этой основе, несет в себе стержень. В отличие от него человек из субкультуры похож на дилетанта, который нахватал чего-то по верхушкам, а дальше не пошел, и ответов на главные вопросы у него нету.

В их понимании есть рэп, есть транс, есть металлисты, и есть еще ребята в косоворотках, которые играют этнику. И почему-то только для единиц очевидно, что традиция — это корень всей современной культуры. А дальше схема проста: изучаешь корень, через это понимаешь, как растет все дерево и все, ты — волшебник. И чем глубже, древнее традиция, тем гуще смыслы, тем эта «карта» проще читается. Все готово, нарисовано, только бери и пользуйся.