«Огонь против Щусева погасил Берия». История родившегося 150 лет назад легендарного архитектора

Красота Казанская

Когда произошла Октябрьская революция, Щусеву было 34 года. Он был известным, его знали в Европе. Конечно, архитектор мог эмигрировать и легко бы устроился за границей. Но Алексей Викторович остался. Наверное, потому что был привязан к родине — проектировал храмы, соборы, где витал русский дух. Этот дух был запечатлен и во многих работах архитектора.

Впрочем, зодчий наверняка опасался, как его, дворянина, члена Императорской академии художеств, выполнявшего заказы сановных особ, увенчанного царскими орденами, воспримет новая власть. Да и примет ли?

Щусев перебрался из Санкт-Петербурга в Москву в 1913 году — 110 лет назад, тоже ведь юбилей. Переехал неспроста — он выиграл конкурс на проект нового здания Казанского (в прошлом — Рязанского) вокзала и был утвержден главным архитектором строительства. Между прочим, идею молодого Щусева жюри признало более совершенной, чем проект маститого Федора Шехтеля.

Работа закипела, благо денег на возведение вокзала было выделено немало, интерьеры взялись расписывать знаменитости: Николай Рерих, Александр Бенуа, Борис Кустодиев, Евгений Лансере. Но вскоре грянула Первая мировая, потом — революция. Навалились трудности, да и народ, занятый на строительстве, разбредался — одни на фронт, другие — в эмиграцию…

Достраивали вокзал на Каланчевке, начатый в одном государстве и продолженный в другом, еще много лет. Люди, что «наверху», меняли и упрощали замысел, но Щусев изворачивался, сохранял, как мог, изящество стиля и разнообразие декоративных форм. И добился своего: Казанский вокзал — одно из красивейших зданий Москвы.

Символ непоколебимости

Щусев был культурнейшим человеком, получившим блестящее образование. И безмерно талантливым. В своем архитектурном деле и в живописи — архитектор слыл прекрасным художником, устраивал вернисажи не только в России, но и за границей. Он наслаждался почетом и жил в свое удовольствие.

При советской власти все изменилось. Щусев стал государственным архитектором. Ему поручались самые ответственные проекты в Москве. Столица его помнит, столица ему благодарна… Алексей Викторович участвовал в создании здания наркомата земледелия на Садово-Спасской, Военно-транспортной академии на Большой Садовой, гостиницы «Москва» в Охотном ряду. По его проекту строились корпус Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке, жилые дома на Ленинском проспекте, Смоленской набережной. Но это далеко не полный список московских творений Щусева.

Сталин управлял всем в стране и, конечно, архитектурой. Появился термин «сталинский ампир». Это четкие пропорции, обильный декор, гранит и мрамор — как символ непоколебимости государства.

«Сталинский ампир» — не однотонность, а многообразие, организованная эклектика, где все четко, размерено. Если архитектура — застывшая музыка, то «сталинский ампир» — торжествующий гимн. Его «исполняли» многие зодчие. В том числе Щусев.

Ему приписывают слова: «Если я умел договариваться с попами, то с большевиками как-нибудь договорюсь». И это ему часто удавалось. Щусев был четырежды лауреатом Сталинской премии — никто из современников-архитекторов не удостаивался такой чести.

Но он не всегда был триумфатором. Да и не могло быть иначе — любой талант и самые веские аргументы бессильны перед мощью властного приказа и указа.

Но Щусев стремился избежать губительных перемен — на чертежах оставил нетронутым ядро Москвы с его уникальными постройками и предложил развивать новые территории. Кроме того, он предложил революционерам революционные же преобразования — переместить правительственный центр из Кремля на Ходынское поле. Это позволяло разгрузить центр и отказаться от расширения и ломки старинных улиц.

Начались споры, которые становились все яростнее. Но убедить красных чиновников Щусев не смог. И его от работы отстранили. До лучших времен.

Жизнь в тревоге

В январе 1924 года умер Ленин, и архитектору велели выполнить проект временного мавзолея на Красной площади, причем, вызвали ночью и дали срок до утра. На строительство усыпальницы вождя отводилось три дня.

Щусев успел вовремя — утвердили его проект в форме ступенчатого куба. Строители тоже не опоздали, хотя работали в страшный мороз. Через некоторое время по его чертежу построили еще два мавзолея для вождя: второй, тоже временный, и, наконец, основной, каменный, впечатляющий размерами и монументальностью, облицованный гранитом и отделанный мрамором.

Казалось, авторство ленинского пантеона будет охранять Щусева. О нет, индульгенций в сталинское время не мог получить никто! И жизнь архитектора оставалась тревожной. Это видно даже по фотографиям — у него настороженные глаза, стиснутые губы, разучившиеся улыбаться. Никто не знает, сколько сил Алексей Викторович положил, нет, не на творчество, а на споры, оправдания, и, может быть, покаяния перед облеченными властью людьми — малокультурными, жестокими. Да и был он из «бывших», и потому любой штрих на чертеже мог быть сочтен вредительским.

Но Щусев не боялся. Или боялся, но не подавал вида. Протестовал против слома замечательных образцов старины. Умолял сберечь Красные Ворота, установленные в XVIII веке при Петре I в честь победы в Полтавской битве. Но тщетно — уникальное творение снесли в 1927 поду.

В 1933 году большевики ополчились на Сухареву башню — образец «московского барокко» XVII столетия. Первый секретарь столичного обкома ВКП(б) Лазарь Каганович предвкушал: «Выровняйте Лубянку и Сретенку, удалите Сухареву башню, и вы получите новый проспект». «Вечерняя Москва» отозвалась послушным эхо — публикацией под заголовком «Снести, и как можно скорее».

Опять начались протесты, посыпались просьбы солидных академиков, деятелей культуры и искусства, в том числе Щусева, сохранить «неувядаемый образец великого строительного искусства, известный всему миру».

Сталин ответил категорично и угрожающе: «Архитекторы, возражающие против сноса, — слепы и бесперспективны». Снова заревели бульдозеры, застучали топоры, залязгали ломы. И не стало Сухаревой…

Светлый путь

В 1934 году Щусев выступил в «Известиях» за снос изумительного ГУМа, чтобы на его месте построить 25-ти этажное здание наркомата тяжелой промышленности: «К нему примыкает Красная площадь. ГУМа нет, он уничтожен. Это — бывшие торговые ряды… ГУМ Москве не нужен. Красная площадь, на которой стоит мавзолей Ленина, слишком тесна, она должна быть расширена за счет ГУМа для того, чтобы дать возможность проходить по ней общественным демонстрациям и парадам в торжественные дни Октября и 1 мая…»

Но он ли это писал, эстет, ценитель прекрасного? Или вынужден был подписать готовый текст? Бог весть...

Щусев не избежал опалы. Да и не мог избежать. Уж очень он был заметен, сохранял, насколько возможно, независимость, пытался вызволить беспричинно арестованных из тюремных нор Лубянки, выстроенной по иронии судьбы, по его проекту.

В августе 1937 года «Правда» опубликовала письмо коллег Щусева. Не стану называть их, они давно ушли. Но мерзость осталась — эти люди называли архитектора… Впрочем, эта бумага недостойна цитирования.

Грязный донос дал старт кампании обличения Щусева. На него обрушились другие зодчие, в том числе известные. Однако внезапно огонь, который грозил его уничтожить, погас. Поговаривали, что за Щусева заступился Берия. Странно? Вовсе нет, он мог лучше других понимать его замыслы — Лаврентий Павлович был по образованию техник-архитектор.

Последней работой Щусева, завершенной после его ухода другими архитекторами, художниками и скульпторами, была станция метро «Комсомольская-кольцевая». Она длинная, широкая, светлая, с люстрами в виде церковных паникадил, потолком, украшенным лепниной и фигурными барельефами трубящих горнистов. Картина, чем-то похожая на путь гениального зодчего.