«Ушло время, когда татарская речь здесь звучала на улицах»

Татары из Касимова

Если спросить современных московских татар, откуда их предки, в основном вам ответят, — из Нижегородской, или многие до сих пор по-старому говорят, из Горьковской области. Заметная часть современной московской общины — это выходцы из Средней Азии. Дело в том, что в ХХ веке, во время коллективизации, еще до войны, многие туда переселялись, а потом вернулись в Россию — в Татарстан, Москву или Петербург, и получили российское гражданство. Чаще всего это люди русскоязычные.

Так что костяк татарской общины Москвы, который преобладал на протяжении как минимум двух веков, — это, конечно, выходцы не из Татарстана. Там, разумеется, центр татарской культуры, но с точки зрения демографии Татарстан не отображает общей картины расселения татар. Фактически там проживает, раньше говорили — четверть, а теперь — треть татар России. Остальная часть рассеяна за пределами Татарстана в разных регионах страны.

Исторически большая часть московских татар — это мишари, выходцы не из Казани, а из Нижегородской, Симбирской губерний. Татары, как и многие другие народы, делятся на субэтносы, и мишарский субэтнос исторически был очень склонен к миграциям, мобильности и расселению в больших городах.

Татары, переселявшиеся в Москву до революции, приезжали в основном из города Касимова Рязанской губернии. Трудовой миграцией то движение назвать нельзя, скорее это было такое переселение, которое сразу повышало статус. Это были семьи, связанные с меховым делом, часто — купцы, которые могли себе позволить покупать дома в Москве.

Так что фактически вся Большая Татарская улица была заселена выходцами из Касимова. Изначально они специализировались по кожевенной части: тема была очень конкурентная, к примеру и вся Казанская губерния, можно сказать, специализировалась на коже. Но со временем этот вид производства в Касимове иссяк. И тогда в XVIII-XIX веках все касимовские татары переключились на один профиль: мех, и конкретно — бухарский каракуль. Они очень рано вышли в Туркестан, еще даже не русский, а бухарский, наладили каналы общения с эмирами, и стали торговать самым главным цимесом Бухары — мерлушкой, шкурками ягнят. Перерабатывали их либо там, либо уже в России, и очень сильно на этом разбогатели. Заработав денег, они переселялись в Москву, потому что вектор торговли шел дальше в Европу. Логистика у них была очень развитая, вплоть до поставок в Берлин.

Многие из их домов сохранились, и сегодня здесь проходят экскурсии по татарской слободе. Я провожу их примерно два раза в год совместно с Музеем Москвы: начинаем с дома Асадуллаева, и идем затем на Климентовский переулок, Большую Татарскую улицу, вокруг исторической мечети. В архитектурном смысле, может, это не какие-то уникальные примеры, просто типичная застройка восточного Замоскворечья, которая здесь сохранилась. К счастью, реставрация с Пятницкой постепенно приходит сюда, потому что в советское время и в 90-е годы это был медвежий угол Замоскворечья. Здесь находились его окраины, ограниченные Водоотводным каналом.

И это было очень интересное место: мы привыкли к каменной набережной, но такой она стала только в 1930-е, а раньше там были пойменные луга. Старожилы рассказывают, что у Водоотводного канала паслись козы, а иногда и коровы, которых держали во дворах. Другими границами татарской слободы были улицы Новокузнецкая и Балчуг. Кстати, это старый татарский топоним, который обозначает «глина, грязь, влажное место». Место так называли потому что оно постоянно затапливалось Москва-рекой. В обозримое нами время татары там уже не жили, и это название, вероятно, дошло до нас из позднего средневековья.

Миграция из Поволжья

В довоенные годы шел первый большой миграционный всплеск ХХ века, и был ощутимый приток крестьян, бежавших от коллективизации из Поволжья в большие города, и в первую очередь в Москву. Для татар это был первый этап активной урбанизации. В тот период наблюдался рост численности, основным источником миграции московских татар была Нижегородская область, которая на сегодняшний момент истощилась. Мы видим, что там сейчас проживает около 50 тысяч татар, что очень мало. Это говорит о том, что область уже выдала, сколько могла.

Люди приходили в Нижегородской области на станцию Сергач Казанской железной дороги, на полпути между Казанью и Москвой, и думали, куда ехать? Большая часть родных, как правило, была в Москве. Земляческий принцип существовал, люди друг другу помогали.

Приезжая, они, как и большинство мигрантов сегодня, становились дворниками, или, если говорить сегодняшним языком, шли на работу в систему ЖКХ. Татарская традиция дворников даже запечатлена в художественной литературе: у Вениамина Каверина и множества других писателей. От такой работы давали комнату, а впоследствии — и квартиру. Не нужно недооценивать и приватность такой работы. С одной стороны, дворник — вроде как публичная фигура «на районе», как сейчас принято говорить. С другой стороны, никто в душу к этому человеку не лезет, он вне партийных и идеологических сфер, — «маленький человек», который живет своей частной, как правило, религиозной жизнью. Для того поколения татар это было очень важно: жить в городе, сохраняя свой полуавтономный статус.

В советские годы недалеко от метро Новокузнецкая существовал небольшой Пятницкий рынок, который имел, скажем так, некоторую татарскую направленность. Это было одно из немногих мест в Москве, где продавалось халяльное мясо, конкретно — конина и татарская колбаса — казы. Существовала традиция продажи татарам этой продукции. Хотя официально рынок назывался колхозным, некоторые колхозники из Подмосковья специально заготавливали халяльное мясо, и советская власть смотрела на это сквозь пальцы. При том что мечети здесь уже не было: она действовала c 1823-го до 1937 года. Единственная открытая тогда в Москве мечеть была на Проспекте Мира, по адресу Выползов переулок, дом 7, — люди верующие ездили туда. Старые москвичи называли ее «Мещанская мечеть».

Отношения с родными и земляками у них были очень прочными. Совсем недавно мне довелось познакомиться с двумя такими дамами, им около 70 лет, и родились они в Ермолаевском переулке, на Патриарших прудах у отца-дворника и мамы — уборщицы, которые приехали из Нижегородской области. Они вспоминают, что большая часть их детства и юности прошла только в кругу своих. Да, они ходили в обычную русскую школу, но возвращаясь из нее, снова погружались в эту систему родства, связей, походов по гостям. Там были определенные, свои каналы покупки продуктов, железнодорожных билетов. Они рассказывали, что на лето уезжали в Нижегородскую область, и каждый раз крайне сложно было купить билет до Сергача, потому что поезда ходили переполненные, а машин ни у кого не было. Нужно было иметь блат среди вокзальных носильщиков, которые имели отношение к билетным кассам. Кстати, среди носильщиков и проводников поездов южных направлений в советские годы татар тоже было много, как и среди работников торговли.

Так вот, до того как поступить в техникум и окунуться в московскую жизнь, эти две дамы из Ермолаевского переулка не знали о ней практически ничего, хотя жили в самом центре, на Патриарших. Кстати, мне было интересно, что они называли это место «Патриками», хотя мне казалось, что это такой современный, хипстерский сленг.

Торговля и фарца

В 70-е, 80-е годы наиболее активные московские татары целыми семьями перетекали из ЖКХ в сферу торговли, которая тогда делилась по отраслям. Чаще всего работали в мясной и молочной промышленности. Такие типажи запечатлены, например, в прозе Людмилы Улицкой. В рассказе «Эта пиковая дама», действие которого происходит в 1970-е годы в доме писателей в Лаврушинском переулке, героиня приходит в магазин, где ее встречает татарка-продавщица. А в романе «Искренне ваш Шурик» фигурирует Пятницкий рынок, где герой приходит в татарское кафе, которое в то время, конечно же, официально называлось столовой.

Торговали не только официально, но и подпольно, причем всем, чем угодно: от одежды до ювелирных украшений. В советские годы это называлось спекулировать или фарцевать. Частные инициативы и тогда в городе существовали, и татары, как народ изначально торговый, конечно, активно этим пользовались. Например, одним из мест такой торговли был район Трубной площади, который вообще был очень сильно заселен татарами, жившими в коммуналках Рождественского бульвара, Неглинной и Трубной. Многие из них вели полуторговый образ жизни: официально работали, например, дворниками, и при этом были весьма состоятельными людьми.

Но даже такая профессия, дававшая возможность хорошего заработка, у второго-третьего поколения московских татар стала считаться непрестижной. Начало формироваться представление о том, что необходимо социализироваться, получать высшее, средне-специальное образование. То есть, обходиться своим земляческим кругом становилось уже маргинальным.

В 90-е и на рубеже нулевых из жизни города ушли старые схемы функционирования ЖКХ и потребительской торговли. В новых структурах произошла унификация персонала. Специализация, связанная с «татарскими» профессиями, теперь осталась в прошлом. Как в свое время ушла на наших глазах специализация ассирийской диаспоры на чистке обуви.

В результате, по сравнению с советским временем, среди московских татар появилось несоизмеримо большее количество людей публичных, свободных и творческих профессий. Это не повсеместная практика, но она существует, при том, что раньше ее почти не было.

Да я и не уверен в том, что современные московские татары готовы пойти работать в те сферы, где трудились их бабушки и дедушки, жизненной стратегией которых было выживание в мегаполисе. Они переселялись, потому что жизнь в колхозах и работа за трудодни их не устраивала, и прикладывали все возможные усилия, чтобы закрепиться в городе. А их внуки уже не станут работать в системе ЖКХ.

Неизбежным следствием урбанизации стала русификация и утрата татарского языка в том объеме, который он занимал в жизни предыдущих поколений. Если раньше язык позволял в мегаполисе жить, то теперь он остался только для бытового общения. Утрата языка связана еще и с тем, что миграционная подпитка стала прекращаться. Некоторые называют рубежом конец 80-х годов, когда после падения советской власти прекратился приток так называемых лимитчиков из областей. Некоторые исследователи считают, что это произошло даже раньше, в конце 70-х. В любом случае в годы, близкие к перестройке, этот процесс прекратился. В результате татарская община стала воспроизводиться только своими, городскими силами, и стала уменьшаться.

Бакинский меценат

Главная реликвия Татарского культурного центра в Москве — зеркало, привезенное из Франции по указанию мецената Шамси Асадуллаева в самом начале XX века. В момент открытия здания на рубеже 1913 и 1914 годов оно уже стояло здесь, у входа в актовый зал, в течение века своего месторасположения не меняло, и видело, наверное, всех главных представителей татарской общины Москвы ушедшего века.

Основателем центра был этнический азербайджанец, бакинский нефтепромышленник Шамси Асадуллаев. По типажу — настоящий герой Островского, человек, сделавший себя сам. По преданию, нефтяной фонтан забил прямо на его земельном участке в Бакинской губернии. Но потом в силу семейных обстоятельств он вынужден был переехать в Москву.

Здесь он скоро понял, что мусульманские дети в Москве, не зная русского языка, находились за пределами светского образования. Они могли получать только религиозное образование в мектебе, здесь же, в Замоскворечье. И он решил осуществить такое меценатское деяние: выстроил на свои средства этот дом, проект которого принадлежит русскому немцу, архитектору Краузе. К слову сказать, для бакинцев была тогда характерна мода на зеркала и русских немцев, и Асадуллаев перенес ее в Москву.

По сути, он хотел основать здесь мусульманскую гимназию. Именно поэтому в здании такое расположение комнат: планировка больше соответствует учебному заведению. До момента открытия заведения Асадуллаев не дожил — в 1913 году умер на своей даче в Ялте. Дом перешел во владение к его потомкам, и до 1918 года назывался «Частной школой Асадуллаевых». А потом даже в советские годы в лексиконе за зданием сохранялось название «дома Асадуллаева».

После революции здание национализировали и организовали в нем татарскую советскую школу. Потому что эта местность, восточная часть Замоскворечья, — земли бывшей татарской слободы. Здесь это все сохранилось в топонимике: Большой Татарский переулок, Малый, на котором находится здание центра. Конечно, даже в начале ХХ века говорить о слободе было уже некорректно, — и с исторической, и с москвоведческой точки зрения. Уклад жизни уже тогда здесь был не слободской, и границы местности сильно размылись. Однако традиция такая сохраняется, и даже сейчас экскурсоводы называют это место слободой. Понятие слобода в последнее время обрело в московском лексиконе свой ренессанс как раз благодаря экскурсоводам и краеведам.

Тем не менее в XIX веке татарское присутствие здесь было очень значительным, и детей было много. Поэтому, помимо религиозной школы, которая была там, где Историческая мечеть (28 дом по Большой Татарской), буквально через двор построили светскую школу (Малый Татарский переулок, 8). И она плавно трансформировалась в советскую школу. Здесь был организован татарский детский дом, татарский детский сад, школа и редакция газеты.

Бюст Мусы Джалиля

На втором этаже сейчас установлен бюст поэта Мусы Джалиля, и это не случайно: когда в 1927 году он приехал из Оренбурга и поступил в московский Университет, то параллельно учебе работал здесь в редакциях татарских журналов и газет. Назывался тогда этот дом «Татарский рабочий клуб имени Ямашева», — был такой большевик.

Вся татарская национальная жизнь здесь прекратилась летом 1941 года. Когда началась война, власти подыскивали в городе помещения под госпитали. Учебный год к тому моменту как раз закончился, и больше не начинался. Хотя госпиталь в итоге тоже не открылся: по каким-то причинам решили, что здесь ему не место. В годы войны здание плавно перешло к Наркомату иностранных дел, под курсы стенографисток, и оставалось мидовским до 2003 года.

Дело в том, что в послевоенный период отношение к национальным культурным и даже образовательным объединениям за пределами республик было уже не таким благожелательным, как в 1920-х. Поэтому, несмотря на то, что по инстанциям ходили «старые большевики», ветераны войны и партии, которые просили вернуть в стены дома Асадуллаева культурный центр, это ни к чему не могло привести. Потому что фактически в те годы в СССР татарская культурная жизнь за пределами Татарской АССР находилась разве только что в Башкирии, где проживает миллион татар. Тогда и в Средней Азии, и в других частях Советского Союза постепенно эти все учебные и образовательные заведения были свернуты. Более того, в Москве татарский центр был закрыт одним из последних, если сравнивать с прибалтийскими, еврейскими или польскими, которые свернули уже к середине 1930-х, а здесь — в 1941 году.

Такое отсроченное закрытие связано было еще и с практической необходимостью в существовании центра. Сейчас такое трудно представить, потому что в наши дни в большинстве своем московские татары стали русскоязычными. А на тот момент постоянно шел приток сельского населения, дети совсем не знали русского языка, и существование специализированной школы для них было даже не идеологической, а практической необходимостью.

Возвращение дома Асудаллаева

В 1990-х годах активизировалось движение за возвращение дома Асадуллаева татарской общине, и в 2003 году такое решение было принято. К тому моменту здание находилось на балансе управления делами Президента (УДП). Совместное решение УДП, мэрии Москвы и руководства Татарстана, — тогдашнего президента Шаймиева, было основано на компромиссе: здание остается на балансе управления, и на 49 лет передается в пользование общине, «Национально-культурной автономии». В таком статусе сейчас и находится дом Асадуллаева: помещение не на балансе Департамента культуры, не на балансе Татарстана. То есть, оно и не московское, и не татарское, по-прежнему принадлежит УДП, а управляет им общественная организация.

Снова открыть тут школу было уже невозможно хотя бы потому, что здание не отвечает современным нормативам, принятым для образовательных учреждений. Что еще важно: в конце 1960-х здесь, как и по всему центру Москвы, шло расселение коммунальных квартир, и все семьи, жившие тут по два века, или с советских времен, отсюда выехали. Весь район был расселен, и фактически в старых домах вокруг дома Асадуллаева не осталось татар, так что уже не было необходимости заново создавать здесь школу. Ушло время, когда татарская речь здесь звучала на улицах.

Если помните, в 1990-е годы по инициативе тогдашнего руководителя департамента образования Любови Кезиной в Москве шла волна создания школ с национально-культурным компонентом. Так что в 1998 году школа полного цикла с этно-культурным татарским компонентом имени Мусы Джалиля была создана не здесь, а в Люблине. Ее учредителем является Департамент образования Москвы и организационно к татарскому культурному центру она не имеет никакого отношения.

Так что после того, как в конце 1960-х татарские семьи из района выехали, вопрос о возрождении здесь школы не стоял, речь шла о том, чтобы создать в доме Асадуллаева культурное учреждение. Татарстан, «ТатНефть» помогли этому: облезлые помещения отремонтировали, создали библиотеку. Книжные фонды, в том числе и дореволюционные издания, были переданы как частными лицами, так и казанскими издательствами.

Вообще эта библиотека возрождалась много раз: изначально созданная Асадуллаевыми при возникновении школы, в советские годы она была «вычищена» от изданий религиозного содержания. За ХХ век татарский язык претерпел очень много коллизий: в конце 1920-х годов его перевели с арабицы на латиницу, а в 1939 году — на кириллицу. Добавим к этому, что в 1937-1938 годах многие писатели были репрессированы, а их сочинения изъяты. В результате к моменту закрытия школы в 1941 году тут были остатки от библиотеки. Ее следов мы не обнаружили — до сих пор не ясно, куда эти книги были переданы. Отдел национальных литератур Некрасовской городской библиотеки был создан только в 70-е годы.

Сегодня здесь проходят литературно-музыкальные вечера, включая и выступления гостей из Татарстана. Такая традиция собираться у татар существовала и в советские годы, несмотря на то, что специальных учреждений для этого в городе не было. Собирались в той же Некрасовской библиотеке или в таком причудливом месте, как «Дом научного атеизма» у метро Таганская. После открытия центра в 2003 году эта традиция возобновилась здесь.

Концерты проходят в актовом зале. Библиотека — около пяти тысяч книг на татарском и русском языках. Два-три раза в неделю и на выходных здесь проходят литературно-музыкальные мероприятия: камерные, на 20-25 зрителей, но для татарской общины Москвы этого достаточно. Летом (на июль-август) центр закрывается, а в остальное время работает очень активно.

Большая часть мероприятий проходит на русском языке, некоторые — на татарском. Часть московских татар на сегодняшний день татарским языком вообще не владеет, при этом большинство понимает речь, но говорить не может. Хватает и тех, кто говорит на татарском свободно, сюда приходит много студентов и вообще людей, которые в процессе внутренней миграции переехали сюда из Татарстана, где язык сохранился в хорошем чистом, литературном виде.

Другие места концентрации и культурного притяжения татарской общины в Москве — это религиозные учреждения, которые, как известно, теперь в большинстве своем русскоязычные. Татарский язык оттуда ушел, состав прихожан изменился, и в мечеть люди теперь идут исключительно с религиозными целями. А здесь — светское учреждение, так что, например, девушки сюда приходят как в хиджабах, так и без.

Помимо библиотеки, в центре существуют курсы татарского языка, фольклорные группы. Здесь проводятся большие концерты: и билетные, когда приезжают звезды эстрады, и бесплатные, самодеятельные. Также здесь размещается редакция газеты «Татарский мир», которая выходит каждый месяц на русском языке, распространяется по регионам и представлена в Интернете в PDF версии.

149 тысяч московских татар

Если отталкиваться от официальной федеральной статистики, то последняя перепись 2010 года показала нам всего 149 тысяч татар в Москве. Надо учитывать, что это без учета населения территории Новой Москвы. Предыдущие цифры, за 2002 и 1989 годы, были выше — 157 тысяч и 160. Считается, что перепись 2002 года вообще прошла очень сложно, — первая постсоветская, очень сильное давление на нее оказывали национальные элиты в регионах, поэтому многие относятся к ней скептически. А вот перепись 2010 года — не политизированная и вполне научная.

Хотя общественное мнение, активисты, руководители татарского культурного центра и эту цифру подвергают сомнению по ряду причин: была сложная технология переписи, многие в ней не участвовали, плюс очень многие татары из смешанных семей, имея определенную идентичность, фиксируют себя русскими по тому языку, которым владеют, и который фактически уже является их родным. Поэтому людей с татарскими корнями в Москве насчитывается гораздо больше, чем 149 тысяч. Это заметно в том числе по разным мероприятиям: например, религиозным, которые всегда служат хорошим маркером.

Даже татары, утратившие многие этнические черты, придерживаются обрядности, особенно похоронной и поминальной. В Москве очень распространенной татарской практикой является проведение меджлисов или поминальных трапез. Даже люди, которые до мечети не дошли, раз в год в семьях проводят такой обряд: готовят татарские блюда, накрывают стол, в начале церемонии читают Коран и поминают умерших.

Когда говорят «почему 149 тысяч, нас 500 тысяч, а может, и миллион», я к таким расчетам отношусь очень осторожно. Да, перепись может быть неэффективной, но люди, которые владеют языком, культурой, традициями, и имеют четкое самосознание, в основном были ей охвачены. Может, их чуть больше, чем говорит официальная статистика. А остальные люди — да, это потомки, татары по маме или по папе, которые что-то слышали о традициях, культуре. Это естественный для мегаполиса процесс, и я не отношусь к нему панически. Потому что и в татарский культурный центр, и в мечеть продолжают приходить люди, и их количество не уменьшается.