«Какие еще фараоны? Это дворец для народа!» 120 лет назад родился создатель «Площади революции» и «Кропоткинской»

Сталин на «Площади Революции»

Быть художником, приближенным во времена Сталина к «верхам», было почетно. Но и опасно. Непредсказуемый властитель мог разгневаться, увидев очередную работу, и тогда его раболепные приближенные спешили обвинить творца в формализме, натурализме, искажении действительности и еще бог знает в каких грехах.

Впрочем, не будем о печальном. Его Алексей Николаевич, слава богу, избежал. Хотя опасность была рядом, а однажды дохнула на него тюремным смрадом. Но об этом — позже.

В 1938 году была построена станция метро «Площадь Революции», созданная Душкиным и скульптором Матвеем Манизером. Она была не только величавая, но и загадочная, заполненная фигурами из темной бронзы. Это были образы революционеров и людей, призванных создавать светлое будущее: рабочего, солдата, матроса, пограничника, колхозницы, студентки, шахтера, спортсменки. Люстры бросали таинственный отсвет на их энергичные лица, мускулистые тела. Казалось, фигуры вот-вот задвигаются, заговорят, сойдут с постаментов.

Новую станцию принимал Сталин. Все дрожали как осиновые листы. Наверняка неспокоен был и Душкин. Кстати, история умалчивает, был ли он на «Площади Революции» во время инспекционной поездки вождя.

Вот фрагмент рассказа о том событии инженера-метростроевца В. Жукова в литературной обработке Самуила Зархия: «Из вагона выходит товарищ Сталин в фуражке, шинели, в сапогах. За ним — товарищи Молотов, Ворошилов, Каганович, Андреев, Микоян, Буденный...

И вот полумрак сменился ярким электрическим сиянием. Блики света заиграли на полированном желтом и сером мраморе стен. Засверкала, переливаясь золотом, латунная оправа люстр, и их блеск смешался со множеством лучей, преломлявшихся в хрустальном стекле…

Смотрю на товарища Сталина, и кажется мне, что наша станция ему понравилась... Иосиф Виссарионович отходит на несколько шагов, вглядывается в образы борцов за советскую власть и говорит:

— Замечательно! Как живые...»

Тогда родилась концепция московского метро — впечатляющего, захватывавшего дух. Гранит, мрамор, скульптура, огромные панно были символами нерушимого строя мощного государства.

Московский дворец фараонов

«Площадь Революции» — это еще и своеобразный московский культ, источник народных примет. За 80 с лишним лет ее существования здесь сложились свои магические ритуалы. Вот лишь некоторые. Если потереть нос бронзовой собаке, экзамен пройдет благополучно. Чтобы повезло на деловом и финансовых фронтах, надо потрогать наган у человека в кожанке. А тем, кто отправляется на свидание, не худо наудачу коснуться туфельки девушки-студентки. Но ни в коем случае нельзя трогать бронзового петуха.

«Площадь Революции» — вторая станция метро, созданная по замыслу Душкина. Первой была станция «Дворец Советов», возведенная в 1935 году на месте храма Сошествия Святого Духа у Пречистенских ворот. Спустя двадцать с лишним лет, когда стало ясно, что гигантский дворец с огромной скульптурой Ленина на вершине строить не будут, станцию переименовали в «Кропоткинскую».

Душкину в то время было едва за тридцать. Тонкий, впечатлительный, он был идеалистом, думал, что перед ним открылся широкий горизонт возможностей. Алексей Николаевич увлекался египетской архитектурой и намеревался использовать опыт древних зодчих.

Он поделился своими планами с верным сталинским наркомом Лазарем Кагановичем, отвечавшим за строительство московского метро: «Станцию "Дворец Советов" можно сделать похожей на дворец фараонов».

Усатый большевик нахмурился: «Какие еще фараоны?» И привычным руководящим голосом загремел: «Это должен быть дворец для народа!»

Душкин послушно кивнул, но сделал — совместно с коллегой Яковом Лихтенбергом — по-своему: мрамор колонн совместил со скрытой подсветкой, пол выложил серым и розовым гранитом. И о древних коллегах не забыл. Позже признался, что при создании проекта «пришлось обратиться к анналам египетской подземной архитектуры». Он романтически описал свое творение. По его словам, колонны, как стебли растений, прорастают сквозь поверхность земли и тянутся к свету, который заливает потолок, — к небу.

Освобожденный для британского министра

К концу 30-х годов Душкин был одним из самых известных архитекторов СССР. Но известность и слава не гарантировали безопасности во время репрессий. И его арестовали, как обычно, внезапно. За что? Бог весть…

Архитектора выручил из беды министр иностранных дел Великобритании Антони Иден. Приехавшему в Москву гостю показывали метро, и он был впечатлен увиденным. Особенно — станцией «Дворец Советов».

Иден захотел познакомиться с архитектором, который ее проектировал. По этому случаю Душкина освободили, привели в порядок и представили британцу. По свидетельству жены архитектора, Тамары Дмитриевны, «тот страшный случай оставил очень глубокий след в душе Алексея, человека впечатлительного, легкоранимого и честного, но он не сломал его».

Алексей Николаевич спроектировал еще три станции столичного метро: «Маяковская», «Новослободская», «Завод имени Сталина» (ныне — «Автозаводская). Автор привычно принимал комплименты, но радости на его лице не было. О причинах разочарования говорил уклончиво: «Не все конструктивные замыслы удалось воплотить в жизнь».

Однако и прежде, и теперь эти станции выделяются своим выдающимся убранством. Это признают и специалисты, и рядовые пассажиры, которые считают их одними из самых красивых в блестящем ожерелье московского метрополитена.

«При утверждении проекта было много тревог, всех пугал новый материал, никогда еще не применявшийся в архитектуре. Некоторые говорили, что Душкин со всеми своими проектами и идеями — безумен… — вспоминала Тамара Дмитриевна. — “Площадь Маяковского” (так станцию собирались назвать) прославилась на весь мир. Для меня она “звучит”; и в музыке ее ритмов я слышу “стальные” звуки концертов Прокофьева».

Музыка зодчего не только вдохновляла, но и навевала открытия. В минуты раздумий он просил жену сыграть ему на фортепиано. И не что-нибудь, а его любимые произведения.

Розовый слоник из мыла

Высотка на Лермонтовской площади (сейчас, как встарь, это Красные Ворота) — тоже дело талантливых рук Душкина. Над проектом он работал вместе с коллегой — Борисом Мезенцевым. Дело шло трудно — архитекторы были разных характеров, взглядов. Однако в итоге получилось достойное архитектурное произведение.

Под строгим надзором творили зодчие не только во времена Сталина. Никиты Хрущева боялись едва ли не меньше. Когда он, насупленный и злой, приходил смотреть картины или проекты, по залу разливался густой запах успокоительных снадобий.

И Душкина ругали за излишества при строительстве вокзалов в Сочи, Симферополе, гвоздили за перерасход материалов, ошибочное планирование… В 1955 году он был снят с должности главного архитектора Мосгипротранса и, казалось, угодил в опалу. Однако вскоре позвали снова — на очередной мегапроект.

Работая над созданием «Детского мира» на площади Дзержинского (ныне — Лубянская площадь), Алексей Николаевич не избежал очередных переживаний и стрессов. Хрущев, взглянув на проект, мрачно изрек: «Универмаг очень расточительно спроектирован».

Душкину впору было слушать не величественные аккорды, а жуткий реквием. Но он не унывал, а привычно убирал «излишества». Постоянно ездил на стройку в центре Москве, где еще не высилась грозная фигура председателя ВЧК.

Возводили универмаг на месте порушенного дореволюционного Лубянского пассажа в лихорадочном темпе — стройку надо было завершить к открытию Международного фестиваля молодежи и студентов 1957 года. Но успели.

Принимали «Детский мир» члены правительства во главе с Хрущевым. «Вернувшись, Леля рассказал мне, что к нему подошел Каганович и сказал: ”Душкин, как мощный дуб, устоял, выдержал бурю”», — вспоминала супруга архитектора.

К нему подошли две женщины, поблагодарили «от всех матерей за этот чудный магазин» и подарили розового слоника из мыла, купленного в «Детском мире». Это был маленький, но трогательный подарок.

В последние годы жизни Алексей Николаевич отошел от больших архитектурных дел. Преподавал, может быть, размышлял о прожитом и пережитом. Чем-то гордился, о чем-то сожалел. Несомненно, мог бы создать еще нечто выдающееся. Но — не довелось.