Театральные страсти
© gogolcenter.com
Посещаемость московских театров бьет все рекорды. Цифр навалом. В прошедшей вчера «Ночи театров» приняли участие более 60 коллективов. На городских сценах в прошлом сезоне показали 26 900 представлений (для сравнения, в 2010 г. — 18 560). И так далее, и так далее, и так далее.
Цифры, впрочем, удел зануд. Нормальному же человеку и без них понятно: театры, еще лет десять назад привлекавшие все больше любителей сомнительных антреприз, неожиданным образом стали местами авторитетными, уважаемыми и посещаемыми так активно, что в дни премьер купить билет на тот или иной спектакль практически нереально.
Читайте также
В чем причина такого ажиотажа? Ответы на этот вопрос лежат в совершенно разных плоскостях и сферах — как приятных, так и не очень.
Начать лучше с совсем плохого, чтобы не портить впечатление после. Театр раскололся — и этот раскол становится тем более очевиден, чем более активно выступают на страницах социальных сетей представители враждующих лагерей. Лес рубят — щепки летят, говорит известная пословица. Сводя же ее к театральной тематике, нельзя не заметить: чем больше идет споров и ругани, тем больший интерес к происходящему возникает у потенциального зрителя.
Причин для таких споров множество: от эстетических до политических. Театралы так же, как и все общество, разделились на условных «либералов» и условных «хранителей вечных ценностей», и пока первые тихо ли, громко ли делают свое дело, вторые сражаются с ними с завидным упорством.
Доходит до совершеннейшей антропологии: читаешь вечные переживания иных хранителей или их ближайших родственников, продираешься сквозь желчь, злобу и постоянное брюзжание, чтобы добраться до смыла... а добираешься каждый раз до банального — к примеру, национального вопроса. Это «не наши» виноваты, да, непременно они самые, и в театральных заговорах, и в пропаганде страшного, и в осквернении смыслов.
Читайте также
Причем, порой и не важно, о чем идет речь — о новой работе Константина Богомолова, вступлении в должность худрука театра «Модернъ» Юрия Грымова, премьере в Маяковке, высказывании Кирилла Серебренникова — главное, высказать свое «фи».
Недовольство другой стороны, впрочем, тоже имеет место быть, но по совсем другим поводам. К примеру, в связи с созданием Экспертного совета, возглавил который Николай Бурляев — человек, громко поддерживающий государственную идеологию, ратующий за введение худсоветов, как цензурирующего органа, но лично к театру никакого отношения не имеющий.
И в состав которого (опять же, к примеру) вошли три человека из Театра на Таганке, прославившихся не ролями, а бесконечными скандалами и жалобами — причем, на каждого нового руководителя своего театра, будь то уже покойный Юрий Любимов или, дай ей бог здоровья, Ирина Апексимова.
Интригует ли это человека непосвященного? Интригует! Тем более, что спорщики не стесняются в выражениях. Однако, собака, как говорится, лает, а караван идет. Причем не просто идет, а трансформируется, приобретает новые формы и расходится по разным направлениям, не сбавляя хода.
Вот драматург Иван Вырыпаев и иже с ним создают жанр так называемой «новой драмы».
Вот режиссер Дмитрий Брусникин выводит на сцену жанр «вербатим».
Вот продюсер Эдуард Бояков возрождает моду на поэтические спектакли.
Вот появляются спектакли иммерсивные.
Говорят о разном и непохожем: об уже упоминавшемся Богомолове, о Юрии Бутусове, о Карбаускисе и Туминасе, Кобелеве и Огареве, Рыжакове и Франдетти, Диденко и Голомазове. Премьер выше крыши, новые имена только запоминай, при этом уровень большинства постановок заслуживает уважения.
Недовольные, конечно же, есть — причем, все те же, доказывающие непроходящую прелесть остановившегося во времени МХАТа имени Горького и подобных ему артефактов. Но это лишь подогревает интерес к критикуемому и критикуемым, благо им как раз есть, что предложить и чем заинтересовать.
И вот тут и стоит, наверное, подступиться, наконец, к самому главному объяснению причин нынешнего «золотого театрального века». В чем тут дело?
Читайте также
Да вот, кажется, в чем: в ситуации, когда большинство отечественных фильмов кажутся нелепой поделкой, когда телевизор выдает одну нелепо выдуманную глупость за другой, когда основной книжный рынок оказался в руках издательства, выпускающего дешевые детективы и любовные романы, театр остается тем единственным пространством, где пока еще можно дышать полной грудью.
В нем возможны эксперименты. В нем возможны высказывания. Возможны аллюзии и параллели. В нем, в конце концов, можно оказаться в иных мирах — хоть МХАТовских, хоть «гоголевских», хоть «таганских»…
Свобода манит всегда. Театр же нынче — та самая свобода, невзирая на обстоятельства, национальности, вкусы и мировоззрения. А это дорогого стоит.