«Юмор по прописке — вещь странная». Геннадий Хазанов — о Москве, равновесии и открытии обновленного Театра эстрады

О вещах, важных для всего человечества

Геннадий Викторович, почему именно мюзикл «Между двух миров» стал первым спектаклем на сцене Театра эстрады после реконструкции?

Хочется, чтобы сразу было понятно. Этот спектакль не приурочен к открытию. Это совпадение. Так совпало, что премьера мюзикла «Между двух миров» и открытие Театра эстрады после реконструкции пройдут одновременно. Вот и все.

Это не программное произведение театра. Но надо сказать, что это первые гости, которых обновленный Театр эстрады принимает на своей сцене.

История, разворачивающаяся в пьесе «Диббук» и в мюзикле «Между двух миров», — рассказ о таких вещах, как судьба, предопределенность, верность и любовь, которая оказывается сильнее смерти. На ваш взгляд, есть ли настолько сильным связям между людьми место в сегодняшнем мире?

Я думаю, такие вещи, связи, чувства — все это будет важно до тех пор, пока человечество вообще существует. Но об этом нужно говорить. Чем меньше сигналов об этих вещах будет подано человечеству, тем скорее оно о них забудет. А это значит только одно — человечество прекратит свое существование.

А верите ли вы сами в любовь, что сильнее смерти, или в существование высших сил?

Я отвечу так. То, что мы зачастую воспринимаем, как случайности или совпадения, оказывается закономерностями, которых мы просто не знаем или не можем понять. Про себя могу сказать, что я — человек не религиозный, но верующий. Вот вам мой ответ на ваш вопрос.

О доверии и творческом беспределе

В одном из своих интервью вы сказали, что все спектакли на сцене Театра эстрады — приглашенные. Но как вы подходите к отбору?

Тут важно получить точное впечатление о жизни Театра эстрады и его будущем. Сегодня это открытая площадка. Конечно, это не значит, что у нас нет некоей системы отбора и принятия решений, какой спектакль появится на нашей сцене. Но создавать все это будут уже другие люди. Наша задача — создать им условия, в которых им будет комфортно.

В стенах Театра эстрады должно быть удобно и самим исполнителям, и зрителям. Мы должны сделать так, чтобы они были уверены: их любят.

Но все же как авторы постановок могут завоевать ваше доверие?

У нас есть некие принципы, по которым мы отбираем спектакли, но мне не хотелось бы выкладывать здесь «таблицу Менделеева», состоящую из моих собственных вкусов и пристрастий. Посмотрим. К тому же мои пристрастия могут быть далеко не единственным критерием для отбора. Есть целый ряд и других требований, к тому же мы учитываем веяния времени. Но все это должно находиться в некоем коридоре, за границами которого лежит уже то, что называется творческим беспределом.

О Москве неприветливой, бурлящей жизни и ярлыках

Геннадий Викторович, вы родились в Москве сразу же после Великой Отечественной войны. Какими вам запомнились и столица вашего детства, и ее жители?

Я запомнил Москву плохо освещенным и очень неприветливым, с точки зрения внешнего вида, городом.

Что сказать про людей? Тут все-таки нужно понять, с какого возраста я вообще мог давать такого рода оценки. Я родился в самом конце 1945 года. Чтобы воспринимать окружающих и хоть как-то их оценивать, мне нужно было хоть немного подрасти. А это уже была почти середина 1950-х годов.

К сожалению, в моей памяти остались мало улыбающиеся люди. Может быть, те десять лет, что отделяли этот период от конца войны, принес им разочарования, крушения каких-то надежд. Не знаю. Я смотрел хронику 1945 года и там видел множество счастливых лиц. А вот в 1950-х все уже было иначе. По крайней мере, так осталось в моей памяти.

Если вспомнить Москву последующих лет вплоть до развала СССР, где кипела и бурлила настоящая московская творческая жизнь? Были ли какие-то места, где собиралась творческая интеллигенция? Может, вы помните какие-то квартирники?

Никаких квартирников я не помню, если не подразумевать под этим словом разговоры недовольных людей на наших советских кухнях. Но культурная жизнь была всегда.

Например, в середине 1960-х в Доме культуры гуманитарных факультетов МГУ, где теперь находится Храм святой мученицы Татианы при МГУ, было средоточие творческой интеллигенции. Там собиралась молодежь, был и студенческий театр. В том числе и здесь знаменитые шестидесятники создавали некое новое, очень обнадеживающее лицо того поколения.

Но в 1968 году была Чехословакия и ввод войск. Потом напряженные отношения на границе с Китаем переросли в вооруженный конфликт. И гайки начали закручивать. Видимо, так повлияли изменения в международной обстановке.

Надо сказать: считать, что раньше у нас была постоянно безоблачная и спокойная жизнь, — это иллюзия. Не было такого. Но тем не менее творческая жизнь в Москве бурлила всегда. Люди ночами мчались на спектакли Театра на Таганке, бежали на постановки Анатолия Эфроса сначала в Ленком, а потом на Малую Бронную. Зрители спешили посмотреть каждый новый спектакль Андрея Александровича Гончарова, летели в Большой театр… Все здесь бурлило. Всегда.

Культура в Москве, с моей точки зрения, всегда находилась в высшей точке кипения.

Вы стали художественным руководителем Театра эстрады в 1997 году. Насколько лихими были для вас 90-е? И о чем из того времени вы никогда не сможете забыть?

Я вообще ничего не смогу забыть из своей жизни. Не важно, было это до 90-х, во время или после них.

Но вообще 1990-е годы — определенная отметка, веха, поворотная точка в истории государства, попытка страны найти какую-то новую опору. И все это связано с распадом Советского Союза, а это очень сложный процесс. Я думаю, все, что мы наблюдаем сегодня, — с одной стороны, продолжение, а с другой, результат этого распада.

И при этом мы очень любим приклеивать ярлыки. Одни годы у нас — застойные, другие — лихие. Но лучше всего сказал поэт Александр Кушнер: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Так что для меня все прожитые годы — дорогие годы моей жизни.

О московском юморе и местах силы

Геннадий Викторович, существует ли своеобразное московское чувство юмора? Есть ли исключительно московские шутки или герои анекдотов, характерные именно для Москвы?

Про исключительно московское чувство юмора я ничего не знаю. Мне неизвестно, что это такое. Вообще юмор по прописке — вещь странная. Не знаком я и со специфическими московскими шутками.

Ничего неизвестно мне и об особой мудрости коренного москвича. К тому же их не так много осталось, как мне кажется. По крайней мере, если говорить о тех, кто родились в ту же эпоху, что и я, или раньше. Возможно, коренных москвичей и сейчас очень много, но они моложе. Это уже другое поколение.

Есть ли у вас в сегодняшней Москве личные места силы? И возможно ли найти в нашем городе место покоя и равновесия?

Да, у меня есть в Москве такое место. Это Театр эстрады. А если говорить о точке покоя, равновесия и радости, то искать ее нужно не в городе. Она находится внутри каждого из нас.