«Смотрю — из окна вылетает диван и красиво падает на проезжую часть». Поэт — о посольских догах, взрывах и маньяках
Про пустые бутылки, «комок» и меню благотворительной столовой
Здание за памятником Сурикову я помню с самого детства. На месте галереи «Артефакт» и остальных заведений тут был здоровенный молочный магазин, а справа принимали пустые бутылки из-под молока.
Потом все поменялось, в перестройку тут одно время был «комок» — комиссионный. Денег не было, и я ходил туда, как в музей, посмотреть на магнитофоны и «казаки» (это такие остроносые сапоги). А слева, там, где сейчас «Артефакт», в конце 1980-х сделали благотворительную столовую. Она недолго просуществовала, где-то полгода, наверное. Я туда ходил, прикидывался бомжом. Кормили нормально.
Левее от этого здания стоит покосившаяся стена — уцелевшая часть забора, кажется, находившейся там гимназии Льва Поливанова. Сколько я себя помню, она была наклонившаяся, обхваченная проволокой и привязанная к дереву. Я все время думал, что однажды она упадет или ее снесут. Но случилось чудо, лет пять назад ее выпрямили и даже починили.
Про догов итальянского посла, садовые яблоки и потайные избы
Пречистенка и выходящие на нее переулки — район посольств, и, разумеется, в детстве нам было очень интересно, что же происходит за их высокими оградами. Например, в мексиканском посольстве над забором были протянуты провода. Мы с мальчишками все обсуждали, интересно, если залезть и коснуться, током убьет?
Из окон моей комнаты видно итальянское посольство за кирпичным забором, поверх которого идет металлическая решетка. Посол в начале 1980-х был очень параноидальным, и по двору у них бегали огромные доги, злые, как черти. Местные всегда ходили по другой стороне улицы, а кто о собаках не знал, отскакивал в предынфарктном состоянии
Сколько раз видел такую сцену — идет мимо какая-нибудь женщина, и вдруг рядом с ней за решеткой с лаем взвивается в прыжке здоровенный пес... Крик, визг!
Это здание интересно еще тем, что до революции и в первые годы после нее тут находилось немецкое посольство. И именно здесь знаменитый эсер Яков Блюмкин застрелил в июле 1918 годе посла Вильгельма фон Мирбаха, что послужило началом так называемого эсеровского бунта. Говорят, что это было спровоцировано ЧК, чтобы ввести однопартийную систему. Впрочем, эсеры уже через пару часов начали вести мирные переговоры. Они к тому моменту взяли в заложники Дзержинского, думали, это гарантирует им неприкосновенность. Но большевики подогнали пушки и стали бить по их штабу прямой наводкой, и пофиг им было на Дзержинского. Он, кстати, не обиделся и оставался большевиком до конца. А бунт был подавлен. Большинство эсеров потом сами переобулись в большевиков.
Рядом во дворе был сад, штук 30-40 яблонь. Сейчас там элитный жилой дом, а в детстве я тут ходил, палками сшибал эти яблоки. Стоявшие тут дома снесли, снаружи они были оштукатурены, а внутри — бревенчатые. Сейчас такие есть еще на Арбате. Помню, раз проходил мимо магазина «Охотник», сейчас там тату-студия или ресторан, а тогда как раз при мне обвалилась штукатурка с угла здания. Смотрю, а под ней — сруб, изба.
Про дом на ножках
В выставочный зал около Академии художеств, где сейчас Московский музей современного искусства, я в детстве ходил смотреть выставку карикатур Херлуфа Бидструпа. Он был датским коммунистом, поэтому в СССР его продвигали, и тут Бидструп пользовался успехом.
Смоленский бульвар, дом 6/8 — единственное в квартале многоэтажное здание, построенное в советские годы. Его называют «домом на ножках» — первого этажа здесь нет, только опоры и подъезды, входные зоны. Мы с другом называли его «избой на курьих ножках». Нравилась мне тут одна девочка, я не знал, как ее зовут, и ходил на почтительном расстоянии метров в семь-восемь. Какой-то мальчик это просек и говорит: «Я знаю, где она живет, в какой квартире». Я пошел, позвонил в дверь. Она открывает: «Тебе чего?» И тут я понимаю — а что, собственно, я собирался сказать или сделать? Проверить, не соврал ли мальчик? Молча развернулся и ушел. Спустился во двор и долго романтично качался на качелях.
Когда я стал постарше, мы с другом тусили на крыше этого дома. Как в фильме «Пес-призрак, путь самурая», там у главного героя примерно на такой крыше была халупа. Все залито черным гудроном, ходи — не хочу.
Во дворе буквально на моих глазах произошла страшная история. Сейчас на этом месте уже нет следов, все переменилось, и газон раньше был гораздо меньше, больше было заасфальтировано. Год 1978 или 1979 тогда был, я учился классе в четвертом. Сижу дома, делаю уроки и вдруг слышу такой мощнейший ба-бах, что даже стекла задрожали. Пошел на улицу, посмотреть, что случилось. Захожу во двор, там уже народу собралась целая толпа, дерево расщеплено пополам, и воронка в асфальте. Оказалось, дети за городом, на даче, нашли снаряд времен войны, тайком привезли и тут взорвали. Все они погибли — шесть человек.
Про институт Сербского, летающие диваны и маньяков
Кирпичный дом номер 25 в Кропоткинском переулке принадлежит знаменитому институту Сербского. Не знаю, сейчас там живут, работают или идет перманентный ремонт? Помню, проходил как-то мимо, смотрю — из окна предпоследнего этажа вылетает диван и, красиво переворачиваясь, падает на проезжую часть.
Дальше по переулку — посольство Палестины. В июле вокруг все усыпано яблоками — из-за забора свисают ветви большой яблони. Рядом, за оградой, — частный одноэтажный дом. Здесь с мамой и с котом жил друг нашей семьи, Михаил Шапошников, сейчас он — директор музея Брюсова. А в их доме теперь живет какой-то очень богатый человек.
С другой стороны за забором — знаменитый институт Сербского. Его название периодически меняется, но суть в том, что тут производится самая главная в стране судебно-психиатрическая экспертиза. Здесь проходили проверку Чикатило и прочие маньяки. И еще здесь в советские времена содержали диссидентов. Я, когда маленьким был, постоянно видел, что перед забором стоят группки людей и тревожно всматриваются в окна. Теперь я понимаю, что, видимо, они надеялись увидеть там своих друзей или родственников.
Про экспериментальный двор
Чуть дальше, за домом 5 по Малому Вешенскому переулку, начинается экспериментальный квартал, такой архитектурный полигон. Рядом можно видеть хрущевку и брежневские жилые дома нескольких модификаций. Здания нового типа сначала появлялись здесь, и только потом их уже пускали в серию.
Во дворе, среди всего этого экспериментального разнообразия находилась еврейская пекарня. Работала она только по еврейским праздникам, и делали там мацу. Небольшое такое кирпичное строение. Мы детьми сюда бегали, и распаренные полуодетые женщины из пекарни бесплатно отдавали нам брак — чуть подгоревшие или сломанные пласты.
Это было двойное удовольствие — посмотреть на распаренных, не вполне одетых женщин, и поесть халявной мацы. Очень любил я эту пекарню, и было грустно, когда ее снесли. Теперь там детская площадка
А в доме напротив еще лет пять назад жил человек, который в стиле 1970-х вытаскивал на балкон колонки и на весь квартал врубал хеви-метал. Не знаю, как его терпели соседи, но я балдел, мне очень нравилось.
Рядом — еще один уникальный двор, мощеный. Кругом стоят двухэтажные здания, на первом этаже — аркада. Сейчас здесь живут в основном художники, у них собственный садовник. В центре двора — старая афишная тумба, ее привезли не очень давно.
Несколько лет назад зимой здесь проложили доски над подъездом, из окна лестничной клетки второго этажа — во двор, и получилась офигительная горка для детей.
Когда я не дома, то большую часть времени провожу по соседству, во дворе третьего дома на Малом Левшинском. Здесь сохранились редкие в современной Москве столик со скамейками. Вокруг березы, на ветвях развешаны кормушки для птиц — прилетают воробьи, синички, очень уютно.
Тихо, спокойно, потому что живут вокруг в основном пенсионеры, иностранцы и успешные русские, которым сдают квартиры местные жители. Хулиганья, алкашни сравнительно мало. Человека три, со мной — четыре. Хотя я уже не в счет, с прошлого октября каждый день хожу в «Анонимных». В секте, так сказать, потому что понять и поддержать в этой ситуации могут только люди, которые прошли через этот ад. Держусь, 21 августа у меня было десять месяцев трезвости.