Опубликовано 15 декабря 2017, 15:43
17 мин.

«Это памятник беспределу 1990-х»

ЧТЕНИЕ: Все, что вы хотели знать о московской архитектуре, возникшей при Лужкове
МОСЛЕНТА продолжает публиковать фрагменты лучших книг по урбанистике, которые можно прочесть сегодня на русском. На этот раз перед нами — центральная глава исследования преподавателя института «Стрелка», архитектора Даши Парамоновой «Грибы, мутанты и другие: архитектура эры Лужкова».
«Это памятник беспределу 1990-х»

Глава «Уникаты. Личное» публикуется с сокращениями с разрешения издателства Strelka Press.

Главное архитектурное направление

Уникаты — главное архитектурное направление первого десятилетия после распада СССР. Уникаты — это объекты, спроектированные, чтобы быть уникальными. Они не решают градостроительных и социальных задач и взаимодействуют с городом через восторженную или негативную реакцию зрителя. Их нельзя оценивать как обычную архитектуру — с точки зрения пропорций элементов, тектоники, общей гармонии.

Задача уникатов — не создание гармоничных композиций, а провозглашение принципов индивидуалистического общества. Они призваны как можно громче заявить о своем авторе и/или заказчике. Триумфальный парад авторских высказываний в городском пространстве привел к тому, что Москва стала городом, забывшим про городские функции.

Единственный элемент, который связывал здания с городским пространством, — это подземные автостоянки, укоренившиеся в городской почве. Поверхностное украшательство пыталось компенсировать отсутствие градостроительных решений, нацеленных на самих горожан. Вместо комфортной городской инфраструктуры — сезонное перекрашивание бордюров во дворах и причудливая подсветка фасадов.

Несмотря на марш личного, собственно человек исчез с карты Москвы. Появились автомобили, девелоперы, коммерсанты, но горожан как таковых — не стало. Их присутствие ощущалось только в моменты массовых городских гуляний, инспирированных неоднозначными версиями мутировавших фольклорных образов, источники которых зачастую невозможно угадать. Город, заполненный архитектурными оккупантами, остался один на один с покинутым населением, которое, в свою очередь, начало создавать свои мини-уникаты — интерьеры собственных квартир.

Городское пространство советского времени провозглашало общественную идею, а потому имело масштабные решения. Уникаты как воплощение личного имеют локальный характер, они буквально прорастают в сформировавшейся городской ткани. Термин «точечная застройка» — следствие такого прорастания. Одна из главных черт уникатов — антифункционализм. Их роль в городе сводилась к тому, чтобы при помощи внешней оболочки зафиксировать необратимые изменения.

Несмотря на сильный эффект, который эти постройки производили в обществе — прежде всего благодаря своему экзотическому виду, количественно их не так уж много. Мне удалось насчитать около 300 отдельных объектов, что несопоставимо с 80 миллионами квадратных метров, построенных за это время.

Этапы большого пути

На протяжении лужковского двадцатилетия способы демонстрации личного неоднократно менялись, как меняется мода в одежде. А поскольку уникаты очень эластичны и реагируют на минимальные изменения, именно они дают возможность увидеть развитие концепции индивидуального в этот период. Здесь можно выделить несколько этапов.

Первый связан с реакцией на предыдущие «безликие» советские годы и утверждением новых ценностей. Его расцвет приходится на 1994–1995 годы, когда архитекторы начинают искать и воплощать себя в уже существующих мировых архитектурных стилях, сокращая дистанцию с Западом. Они изобретают, придумывают с нуля некий идеальный мир, не всегда имеющий отношение к реальности. Уникаты активно плодятся в существующих архитектурных стилях — деконструктивизме, модернизме, постконструктивизме и других.

Отдельным направлением становится «диалог с историей» — проявление главенствующего в западной архитектуре в конце 1970-х и 1980-х постмодернизма. Этот стиль, подразумевающий авторское, отчасти вольное обращение с уже существующими элементами, основанный на иронии, коллажности и контекстуализме, порождает многие выдающиеся уникаты.

Второй этап начинается на рубеже веков, когда расцветает имитация исторических стилей с элементами средового подхода, артикулированного известным теоретиком архитектуры Алексеем Гутновым (1937– 1986). Средовой подход основывается на принципах соблюдения сложившихся законов построения города и интеграции в него новых сооружений с учетом исторического контекста. В период строительного бума именно этот принцип стал оправданием для массового новостроя в центре Москвы. В это время в общественной жизни происходит постепенное смещение от западной ориентации на внутреннюю, которая, в свою очередь, отражает такое же смещение в направлении развития самого государства и его приоритетов.

Третий этап начинается в середине 2000-х и длится до конца лужковского правления. Он спровоцирован приходом на рынок зарубежных архитекторов и возросшей в связи с этим модой на архитектуру, как бы конкурентную в отношении актуальных западных образцов, а также возникновением главной идеологемы того времени: «Россия — равноправный игрок на мировой арене».

Особенность уникатов состоит в том, что они могут в любой момент — не через десятилетия, как это было в предыдущие эпохи, а сразу по завершении строительства — выйти из моды, поскольку воплощают актуальный стиль с несвойственной архитектуре скоростью. Эта их черта напрямую связана с динамикой развития зарождающегося общества потребления. Возникнув как противопоставление поздне-советскому модернизму, уникаты предъявили новые ориентиры, основанные прежде всего на материальных ценностях, освоенных гораздо быстрее, чем другие ценности западного общества.

Стилистические направления

Конечно, развитие уникатов не было линейным. Внутри этого явления можно выделить несколько основных стилистических направлений, сформированных модой на проявления индивидуального и стремительной сменой акцентов, которые становились важными в тот или иной момент. Вот они.

«Это памятник беспределу 1990-х»

© страница Необычные сооружения Москвы во «ВКонтакте»

«Игровое» — преувеличенная архитектурная ирония, упражнения с яркими цветами и искаженными формами, которые создают легкий и позитивный образ. Смелость, энтузиазм.

«Современное» — создание современного облика за счет новых отделочных материалов (например голубого зеркального стекла) и простых геометрических форм, конструирование «мира победившего капитализма» уже сегодня, опережение последовательного раз вития, воплощение «скачка» эволюции.

«Это памятник беспределу 1990-х»

© 1dom.ru

«Скульптурное» — динамичные композиции, манипуляция абстрактными формами, строительство изолированных минимиров, конфликтующих с окружением, взрывающих ландшафт. Форма ради формы, вещь в себе. «Контекстуальное» — вписанность в существующий контекст и одновременно претензия на уникальность, приводящие к созданию нового контекста, новой среды. Скромность, демонстрация стабильности, развитости, цивилизованности.

«Это памятник беспределу 1990-х»

© Александр Любарский / «Коммерсантъ»

«Нео» (по аналогии с неоклассицизмом и пр.) — обращение к историческим стилям и их адаптация, порой довольно детальная и ответственная, порой отчетливо авторская. Консерватизм, вечные ценности.

«Это памятник беспределу 1990-х»

© Abitant

«Метаболическое» — так называемая творческая реконструкция, когда историческое здание достраивается за счет добавления крупных, доминирующих объемов, выполненных в модернисткой стилистике, нависающих, пожирающих первоначальную постройку. Скрещивание прошлого с настоящим, присвоение прошлого, вторая жизнь.

«Это памятник беспределу 1990-х»

© Archspeech

В зависимости от характера и способа демонстрации личного каждое из этих направлений становилось более или менее актуальным. Однако были ключевые моменты, на которые стоит посмотреть более пристально. В описании этого явления очень важна хронология, поскольку она совпадает с хронологией развития общества. (…)

Декорации для мимикрии

Наступает 1991 год. Президент Ельцин строит новую Россию, а мэр Лужков преобразует Москву. Начавшаяся в 1992 году приватизация столичного государственного имущества проводится по особому, ускоренному сценарию, который поддерживает лично мэр. Ее стремительная реализация вводит в оборот крупные капиталы.

Одна из ключевых идей Лужкова — превращение Москвы в финансовый центр и желание непременно соответствовать этому статусу — будет настойчиво воплощаться в городском пространстве. Именно архитектура позволяет создать необходимые «декорации» для быстрой мимикрии под новую капиталистическую реальность.

В Москве возникают первые банки и бизнесцентры. Один из них — Международный московский банк (ММБ) на Пречистенской набережной (архитектурное бюро «Остоженка», 1990). В его облике сочетаются средовой подход и техничные современные материалы. ММБ — один из первых уникатов, который можно отнести к «контекстуальному» на правлению. Участие в его проектировании европейских архитекторов и подрядчиков демонстрирует новый уровень качества.

Однако архитектура банка, с энтузиазмом встреченная профессиональным сообществом, не получит массового распространения в по следующие годы, возможно, потому, что не совпадет с личным вкусом «хозяина города», или потому, что не произведет должного впечатления на горожан, предпочитающих более яркие и выразительные объекты.

«Это памятник беспределу 1990-х»

© Проектно-Строительное Объединение №1

«Контекстуальные» уникаты получат распространение лишь на рубеже веков, когда — после серии финансовых потрясений — необходимо будет демонстрировать рассудительность и зрелость. Попытка реализовать идеологию контекстной архитектуры в квартале Остоженка, ставшем экспериментальной площадкой для средового подхода, закончилась тем, что, подчиненная принципам индивидуальности и «товарно-денежных отношений», эта архитектура трансформировалась одновременно с представлениями общества о символах престижа как символах индивидуальности.

Уникаты, заполнившие существующее пространство, создали новый тип среды — контекстный лишь по каркасу переулков. Все остальное превратилось в Выставку уникальных объектов — ВДНХ рубежа веков.

«Зенит» и Москва-Сити

Первым и самым ярким представителем уникатов «современного» направления стал бизнес-центр «Зенит» (1992) на проспекте Вернадского — проект, который, как и многие политические инициативы нового государства, также начинался в сотрудничестве с иностранцами. Заимствованный образ здания «свершившегося завтра» (масштаб, абстрактные формы и современные материалы) положил начало серии уникатов, изображающих современную архитектуру.

«Изображающих» — потому что за визуальными символами, которые создают образ архитектуры, порожденной развитием технологий (сплошное фасадное стекло, металлические импосты), в действительности скрываются идеи шестидесятилетней давности. Уникаты «современного» направления имитируют стиль хайтек, но игнорируют главные принципы подлинного западного хайтек — использование высоких технологий в проектировании, конструкциях и инженерных системах.

Именно «по техническим причинам» «Зенит» так и останется незавершенным, и это проклятие ляжет на всю архитектуру «современных» уникатов, триумфом которых станет международный деловой центр Москва-Сити — главный объект антифункционализма эпохи Лужкова. Мэр выступит главным инициатором строительства Сити как символа финансовой столицы. Но, как и «Зенит», он не пригоден для использования, это всего лишь грандиозная декорация несостоявшегося спектакля.

«Это памятник беспределу 1990-х»

© Saschapo / Wikimedia

Недостроенный бизнес-центр на «иностранный манер» не заполнен даже наполовину, но уже коллапсирует от транспортных и других функциональных проблем. Принципы, положенные в основу планировки комплекса, были теми же, что и при строительстве поздне-советских микрорайонов: эффектная композиция разнообразных «выдающихся» объемов, отсутствие вертикальной планировки — дороги, дома и пустоты между ними. Но если микрорайоны худо-бедно начали справляться с проблемой нехватки инфраструктуры по принципу «сделай сам» (например, гаражи-ракушки и другие средства самозахвата территории), то у Сити, обладающего плотностью, в десятки раз превышающей плотность этих самых микрорайонов, таких возможностей нет. Проезжая часть в два ряда и узенький тротуар — вот и вся инфраструктура. Нехватка мест в подземных гаражах, такая же, как и в историческом центре, несмотря на то что Сити построен с нуля.

Но главное, что сделало Сити новорожденным рудиментом, — отсутствие общественных пространств. Это понятие прочно вошло в словарь современного чиновника, архитектора и даже горожанина в связи с изменившимися представлениями, в частности — о качестве городской среды. В Сити роль общественного пространства сегодня играет торговый центр. Все остальное — лишь транзитные зоны, забитые карабкающимися на сугробы автомобилями, обладателям которых посчастливилось найти место. Пешеходов, жителей города, людей на этой территории нет. Зато есть знак, монумент, который, став неизменной частью городского ландшафта, сообщает об амбициях и даже бесстрашии тех, кто взялся строить этот призрачный и незнакомый, но столь манящий мир.

Созданный в 1992 году при поддержке правительства Москвы ОАО «Сити» — главная архитектурно-коммерческая утопия лужковской эры. На сегодняшний день реализована четверть запланированных объектов, еще четверть находится в стадии строительства, остальное приостановлено или отменено. (...)

В конце правления Лужкова Сити стал главным объектом критики. Строительство квартала до сих пор не закончено, а его реконструкцию необходимо начинать уже сегодня. А заброшенный «Зенит» превратился в место для любителей острых ощущений, забирающихся в здание в обход охраны и фотографирующихся на фоне пыльных осколков. (...)

Сталинская эстетика и «метаболическое» направление

Среди современных имитаций исторических стилей доминирует, конечно же, сталинский. Это не оправдание режима, скорее обращение к «положительным чертам» сталинской эстетики — квартиры в «сталинке» ценятся за высокие потолки и торжественные подъезды. Задуманное в 1994 году здание «Галс Тауэр» архитектора Павла Андреева достраивается только в 2001-м, но именно с него начинается постепенная трансформация отношения к сталинским временам и к «советскому» вообще.

Здание пытается встроиться в ансамбль улицы и подружиться с соседями по Тверской, однако скорее свысока посматривает на их серые костюмы. Ведь в душе «Галс Тауэр» настоящий демократ — за псевдосталинским фасадом скрывается современная офисная планировка, free floor.

Другой пример диалога с историей, названный журналистами «творческой реконструкцией», воплотился в «метаболическом» направлении уникатов. Сущность этого явления вдохновляет на использования термина, которым принято называть течение в архитектуре и в градостроительстве, зародившееся в Японии в 1950-х и, на первый взгляд, имеющее мало общего с постройками лужковского периода.

Тем не менее в этом направлении проявились черты, присущие архитектуре с совершенно противоположной эстетикой. Точнее, черты, которые должны были продлевать жизнь постройкам модернизма, делать их способными подстраиваться подменяющиеся внешние обстоятельства.

«Метаболисты» использовали каркас и ячейки зданий для того, чтобы иметь возможность менять их структуру и габариты. В лужковском «метаболизме» современные формы буквально пристраиваются, надстраиваются, наползают на исторические здания, увеличивая площадь объекта, и тем самым трансформируют его под главное требование — быть финансово оправданным и, следовательно, получить право на вторую жизнь в новом обществе. Визуально это выглядит так, будто один объект пожирает другой, и в этом смысле «метаболизм» можно трактовать двояко.

«Пожирающий» подход, при котором выживает сильнейший, — один из ведущих в середине 1990-х. Выразительный пример «метаболистической» реконструкции — здание Союза архитекторов, выполненное в 2004–2005 годах мастерской Александра Асадова, победившей на конкурсе в 2002 году. Освоение подземного пространства потребовало разборки старого здания. Новая его версия сложилась из двух элементов — заново отстроенного объема, копии предшественника, и надстройки-паразита из зеленой меди, дающей ему новую жизнь. Тему биологической ревитализаци можно развить еще и в том направлении, что именно новая часть принадлежит инвестору проекта, непосредственному источнику новых жизненных сил.

«Cкульптурное» направление

В середине 1990-х активно развивается и «скульптурное» направление — абстрактная манипуляция с объемами, нарочито игнорирующими окружение. Оно продолжает традиции архитектурной школы, сформировавшейся еще во ВХУТЕМАС-е, — чистое формотворчество, артистическое высказывание.

Особенность современной «скульптуры» в том, что она лепится не вручную, а с помощью пространственного моделирования в плоскости компьютерного монитора. Как сами проектные инструменты, так и навыки владения ими пока еще недостаточно развиты, поэтому построенные кривые, как бы выточенные на одном станке, сглажены цифровыми параметрами.

К ярким представителям «скульптурного» направления можно отнести гараж и заправочную станцию на Олимпийском проспекте проектного бюро СИАС (1997–2004). Конечно же, застройка Олимпийского проспекта крупными, сильно разнесенными выразительными формами способствует появлению еще одного самостоятельного и пластичного объема. Однако вопреки своим соседям, округлым глыбам, чья пластика складывается из тяжелых, неповоротливых бетонных элементов, здание гаража формируется современным каркасом и металлической отделкой. Вогнутые поверхности, не теряя легкости, изящно выходят из пространства монитора в реальное пространство.

«Игровое» направление

Самым дерзким в группе уникатов стало «игровое» направление. Этот архитектурный прием, так или иначе присутствующий во всей истории архитектуры, позволил создать особенно яркую группу сооружений. Через «игру» в городскую субстанцию привносилась энергия, которая уже бушевала в обществе. При таком подходе архитекторы могут позволить себе запрещенные ходы, ведь все тут как бы не всерьез.

Играть — значит быть легким, ироничным, смелым. К тому же правила игры создают сами участники, а это обязательное условие 1990-х. Все «игровые» объекты объединяет ирония — яркие цвета, гротескные формы, преувеличенные детали, сбивки масштаба, словом, любые антиархитектурные ходы. Один из них — дом «Патриарх» (1997–2002). Он демонстрирует «сверхавторство» и всемогущество архитектора, безграничность возможностей, приоритет личного, триумф индивидуального.

Но эталон этого направления — «Дом-яйцо» на улице Машкова. Его проектирование началось в 1998 году в мастерской Сергея Ткаченко при участии молодых архитекторов, членов концептуальной группы «Обледенение архитекторов». Особняк в виде яйца — состоявшаяся достопримечательность лужковской Москвы.

Во-первых, это реализация самого важного направления в архитектуре этого времени — попытка сделать объект максимально уникальным, отличным от других. Во-вторых, особняк — частное пространство в самом центре Москвы (второй такой — дом Мельникова). В-третьих, в его создании участвовала группа «Обледенение архитекторов» (создатели параархитектуры, авторы таких проектов, как «Русский слон», гостиница для бомжей «Люлька», «Леса в лесах» и других). В-четвертых, дом связан с имперской Россией через образ яйца Фаберже (читай «богатство», «величие», «наследие»). В-пятых, это настоящий паразит — он лепится к историческому многоквартирному дому, занимая «бесполезный» клочок земли, на котором больше ничего не может поместиться.

Все эти признаки, характерные для эпохи 1990-х, собраны в одном объекте. Дом-яйцо — это гиперирония, реакция на бескрайние возможности лужковской Москвы и полное отсутствие эстетических критериев. Это памятник беспределу 1990-х.

Реакция на кризис 1998 года

Кризис 1998 года сильно повлиял на развитие уникатов. Неограниченные возможности обрели границы. Появилась самодисциплина, прежде всего — в экономической области. Оказалось, что деньги можно тратить иначе. Отныне расходы должны демонстрировать не расточительность, но рассудительность и опытность. На смену ярким бизнесменам-камикадзе приходят банкиры.

В целом архитектура становится сдержаннее, появляются более строгие, незаметные объекты. Скромность — как символ зрелости. Начавшись с архитектуры банка на Пречистенской набережной, эпохи первоначального накопления капитала, к концу 1990-х «контекстуальные» уникаты становятся особенно популярны, прежде всего благодаря сдержанному характеру и подразумевающейся связи с самим городом. Они обрастают новыми символами — натуральный камень, дерево, патинированная медь, стеклопрофилит. Язык разборчивых, ценящих качество, готовых платить за штучность изделия. При этом индивидуальность становится доступнее.

Появляется понятие «жилой комплекс по индивидуальному проекту для среднего класса» — между очень богатыми и совершенно нищими есть и другие слои населения. В мире недвижимости это называется «бизнес-класс» и «эконом-класс». Жилой комплекс на улице Хачатуряна работы Владимира Юдинцева (1999–2002) — пример сдержанного посткризисного униката «скульптурного» направления. Пластичный, выразительный, одним словом, достойный, демонстрирующий на личном примере, что в этом мире есть место не только размаху и потрясениям. Комплекс по индивидуальному проекту на окраине, где теснятся типовые «панельки», — уже событие. Уникаты «обращаются к народу».

Появление зарубежных архитекторов-звезд

В 2000-м году в стране появляется новый президент, Владимир Путин. Коммерческая элита ельцинских времен вытесняется новой, «государственной». На смену риску приходят логика и порядок.

Теперь стране необходимы новые символы, создающие эффект «управляемости». На грани веков начинается третий этап развития уникатов. Он связан с появлением в Москве зарубежных архитекторов-звезд. Профессия архитектора переживает подъем, прежде всего за счет выделения рационального в спонтанно-эмоциональном творческом процессе, ведь в постмодернистском обществе эстетика капитализирована и приносит прибыль.

Главные участники капитализированного архитектурного творчества — конечно же, девелоперы. После нескольких лет анонимного строительства они меняют тактику и приглашают архитекторов-звезд для создания уникатов мирового масштаба. Девелоперская компания «Капитал Групп» объявляет, что проектированием комплекса «Город столиц» в Сити займется голландский архитектор Эрик ван Эгерат. После этого имена иностранных архитекторов замелькают в прессе: Заха Хадид, Рем Колхас, Этторе Соттсасс, Фрэнк Уильямс, Джованни Бартоли, Массимилиано Фуксас, Бернард Чуми, Жан-Мишель Вильмотт.

Участие звезд мирового масштаба имеет несколько коннотаций. Во-первых, это имитация профессиональной разборчивости — «мы понимаем, что такое хорошо». После этого претензии к другим действиям городской власти как бы неуместны — тот, кто любит Колхаса, не может иметь темных намерений. Во-вторых, это попытка встроиться в мировой архитектурный контекст — знаковое строительство в центре активно происходит в таких городах, как Лондон. В-третьих, это попытка вписать себя в мировую историю — пирамиды, Колизей, Нотр-Дам, Гуггенхайм, Нагатинская пойма... Для России рубежа веков нужны уникаты мирового значения.

Если в 1990-е уникаты обозначали принципы нового общества в пространстве города, то в 2000-е они должны обозначать место Москвы (России) в пространстве всего мира. Главные жрецы этого процесса, архитекторы, обретают особый общественный статус. Творчество или его адаптированная западная версия, креативность — самый престижный способ зарабатывания денег.

Для московских архитекторов это сигнал — «можно»! С приходом зарубежных коллег они становятся смелее в обращении с современными формами. Происходит скачок в развитии уникатов «современного» и «скульптурного» направлений. Начинается проектирование таких домов, как «Панорама» А. Скокана, «Кристал Хаус» (Crystal House) бюро «Меганом», «Китеж» А.Бокова, «Метрополис» и «Белая площадь» бюро «АБД», «Джекпот Ибица» А. Асадова.

Эти абстрагированные и идеалистичные проявления архитектурного проектирования возникают в момент, когда необходимо создать образ нового мира, девальвирующего ценности и правила предыдущего. Причем все будто забывают, что ровно то же происходило всего десять лет назад.

Развитие этого этапа имело драматичный поворот из-за личного вмешательство мэра, который, возможно, четко понял, что происходящие изменения становятся неуправляемыми, и стал лично вмешиваться в набирающие обороты движение. (...)

Не были реализованы многочисленные проекты архитектора сэра Нормана Фостера, Захи Хадид, Рема Колхаса и других.

Башня «Россия»

В конце 2000-х символом современной архитектуры должна была стать башня «Россия» по проекту Нормана Фостера. Капсулу с пергаментом Лужков заложил 18 сентября 2007 года. «Мы не остановимся на строительстве этой башни. Большой Сити станет и дальше строиться, и его здания будут возведены выше по Москве-реке», — завершил свою речь мэр.

«Это памятник беспределу 1990-х»

© Максим Блинов / РИА Новости

Ожидалось, что башня «Россия» станет «символом России, которая устремлена в будущее, ввысь». Корректировку в эти амбициозные планы внес финансовый кризис 2008 года. Сначала появилось предложение урезать шестисотметровую башню до двухсот метров, а потом ее и вовсе решили не строить. Проект был приостановлен, а выкопанный котлован решено было использовать под многоэтажную подземную стоянку — в строящемся Сити катастрофически не хватает мест для автомобилей. «Поэтому невозведение башни как части проекта «МоскваСити» я думаю, положительно скажется на привлекательности всего проекта в целом», — заявил управляющий партнер компании Blackwood Константин Ковалев.

Банально, но факт: «символ России» закопан на несколько этажей в землю. Подобно Второй мировой войне, которая остановила строительство Дворца Советов, финансовый кризис — война капиталов — остановил строительство башни «Россия». И точно так же, как котлован бассейна «Москва» был реализован вместо Дворца Советов (самого амбициозного проекта Советского Союза), подземная автостоянка на месте башни должна заменить символ новой России. Но то обстоятельство, что амбициозный проект не состоялся из-за мирового финансового кризиса, можно трактовать и в том духе, что Россия все-таки встроилась в мировой контекст.

Транзитный период завершается. С уходом Лужкова бесповоротно меняется образ городского чиновника. На место отчаянного бизнесмена, страстного невежи, советского директора, ставшего кооператором, приходит рассудительный управленец, менеджер современного образца. Настоящие архитектурные потрясения закончились. Остались вопросы. Кто осмелится жить в «Доме-яйце»? Как долго простоит «Патриарх»? Нужно ли достраивать «Зенит»? И кто реконструирует Сити?