Чудо из лиственницы с табаком

При первом знакомстве «Манеж» не производит особенно яркого впечатления. Приземистое здание с не очень ярким декором и простой «ангарообразной» архитектурой. С другой стороны, он изящен, легок и гармоничен. Казалось бы, этого мало, чтобы именоваться шедевром, между тем, это настоящий бриллиант в истории отечественной конструкторской и архитектурной мысли начала XIX века.

Экзерциргауз для трех императоров

Началась эта история в 1817 году. Надвигалась первая круглая дата с момента изгнания войск Наполеона из России, по случаю которой русский двор решил устроить грандиозный праздник. В гости ожидались сразу два монарха-союзника — Австрийский и Прусский, которые хоть и начинали войну на стороне «корсиканского чудовища», вовремя определились и успели примкнуть к победителям. В России после победы они еще не бывали, общались с нашим Александром все больше в Париже, да на конгрессе в Вене. Кстати, некоторые нерешенные там вопросы и должны были обсудить августейшие особы.

Понятно, что главным городом этого празднования должен был стать не оставшийся в стороне от войны Санкт-Петербург, а оказавшаяся реальным участником боевых действий Москва. Белокаменная еще лежала руинах, тем не менее, решено было проводить торжества на пепелище. Французов изгнали в начале зимы, соответственно, и мероприятие было намечено на декабрь, когда погода у нас уже не очень подходит для парадов. Тогда то и пришла в голову императору Александру мысль, построить такое сооружение, где можно будет провести торжественное построение и парад целого сводного полка.

В ту пору подобные строения именовались экзерциргауз. Появились они в России при Павле I, посему и именовались на прусский манер. К тому же, французское слово манеж как-то странно звучало бы, исходя из предмета торжества.

Место выбрали в центре города, подле Кремля. Раньше там, прямо за рекой Неглинкой, было нагромождение небольших лавок и частных домовладений, но в 1812–ом они сгорели, и образовался пустырь. Дело оставалось за малым: придумать, как технически сделать такое колоссальное закрытое и отапливаемое сооружение.

Августин Бетанкур. Простой канарский гений

Главная загвоздка заключалась в том, что огромное здание не должно было иметь внутренних опор, которые мешали бы парадам и строевым занятиям. А помещаться там должен был целый кавалерийский полк (примерно 2 тысячи человек), и не просто вмещаться, а проводить занятия по выездке. В России нашелся только один человек, который взялся за решение этого ребуса и этот смельчак заслуживает особого разговора.

Августин Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделария де Бетанкур и Молина, а проще Августин Бетанкур родился на Тенерифе в аристократической семье, имевшей французские корни, но со средневековья жившей на Канарских островах. Изучал науки в Париже и искусство в Мадриде. С юности увлекался всякими техническими новшествами и усовершенствованиями.

Например, он усовершенствовал технологию производства шелковых тканей, а вместе со знаменитым Бреге создал удивительную систему оптического телеграфа. А еще, преуспел в строительстве мостов и дорог. При этом, как любой уважающий себя идальго, Агустин состоял на военной службе и даже стал генералом и главным интендантом испанской армии.

В начале XIX века Испания вступила в смутные времена, двор и страна были расколоты, армия развалилась. Часть территории была оккупирована французами, другая часть — англичанами. Бетанкур оказался в сложных отношениях с королевским двором и решил покинуть родину. Тогда-то уже немолодой, но весьма бодрый Бетанкур по приглашению нашего посла и оказался в России.

Работы здесь ему хватало. Еще до войны 1812 года получивший от императора Александра генеральские эполеты инженер переоборудовал Тульский оружейный завод и установил на нем созданные по его проекту паровые машины. В Казани построил новую литейную линию для пушек. В Кронштадте он углубил порт и соорудил канал между Ижорским заводом и Петербургом, для чего в 1810 году придумал паровую землечерпательную машину. Спроектировал и построил в Петербурге здание Экспедиции заготовления государственных бумаг (ныне Гознак), и придумал технологию водяных знаков для ассигнаций.

Позже Бетанкур станет главным директором путей сообщения (сегодня сказали бы — министром путей сообщения) и войдет в Кабинет министров России. Под его руководством была построена первая большая шоссейная дорога Петербург–Новгород–Москва.

Но это было позже, а в 1816 году Августин Бетанкур возглавлял «Комитет для приведения в лучшее устройство всех строений и гидравлических работ в Санкт-Петербурге и прикосновенных к оному местах», который, по сути, руководил всеми крупными архитектурно-строительными работами в российской столице. Именно тогда к нему и обратились представители двора с неожиданной идеей. «Генерал-конструктор» немедленно взялся за дело.

Времянка, построенная на века

Исходя из заложенных сроков, перекрытия здания могли быть только деревянными, для строительства кирпичного купола времени было явно недостаточно. За основу была условно принята модель раннего античного храма — деревянные стропила и фермы уложенные прямо на несущие каменные стены. Для того, чтобы перекрыть помещение размером «79 сажен длины и 21 сажень ширины» (это 166,42 на 44,81 метра), Бетанкур потребовал по всей России заготавливать вековые лиственницы, дерево крепкое, упругое, но не тяжелое. Стволы действительно свозили из разных уголков империи, одновременно занимались фундаментом и возведением каменных стен.

Земляные работы начали еще весной, когда окончательный проект даже не был утвержден. Руководил этими предварительными земляными работами русский инженер Лев Львович Карбонье д’Арсит, позже он возглавил и фактическое управление стройкой. Помогал ему инженер-поручик А.Я. Кашперов.

Когда каменные стены толщиной 4,5 аршина (более трех метров) уже стояли, на них уложили 30 деревянных стропил (поперечных балок), на которых, на деревянном каркасе (фермах) была уложена двускатная медная крыша. Деревянная конструкция для крепости была связана специальными железными тягами с гайками, которые нужно было периодически подтягивать. Стены были разделены на семь арочных проемов с огромными окнами и гигантскими трехстворчатыми дверьми. Кстати, главные двери располагались не в торцах (как сейчас), а сбоку, со стороны Кремля. Отапливалось помещение манежа огромными каминами, расположенными по периметру.

С внешней стороны здание было выдержано в сухом классическом стиле и украшено тосканскими колонами. Бетанкур предполагал более пышное декоративное убранство, например, в нишах между колонами должны были стоять символические трофеи, в виде гигантских античных доспехов.

Но этим замыслам не суждено было сбыться. Возможно, дело в сжатых сроках, ведь у создателей было менее года: весной начались предварительные работы, только в июле утвердили план, а второго декабря 1817 года здание Экзерциргауза было торжественно открыто. Пусть не совсем завершенное снаружи, но вполне готовое функционально.

Бетанкуру удалось создать самое большое на тот момент в мире закрытое, безопорное и отапливаемое пространство и этим вписать свое имя в историю архитектуры.

Новая Москва или при чем здесь Осип Бове?

Проблемы начались уже на следующий год. Видимо, сказалась и спешка при строительстве и уникальность проекта — живое дерево плохо поддается расчетам нагрузки. После зимы несколько балок перекрытия дали трещины, летом к ним добавилось еще несколько. В 1819 году Бетанкур и Карбонье обследовали здание и предложили способ доработки крыши, но в казне не оказалось средств. Дошли руки до ремонта только в 1823 году.

Была создана специальная комиссия, захворавший Бетанкур (летом 1824-ого он скончался) в нее уже не вошел, но именно его проект перестройки был взят за основу. Зато в комиссию вошел Осип Иванович Бове — замечательный зодчий, по сути, создатель послевоенной Москвы. Ему было поручено после капитального ремонта крыши перелицевать фасадную часть здания, дабы «вписать» Манеж в новый облик города.

Дело в том, что за несколько лет, прошедших с постройки Экзерциргауза, Москва успела сильно измениться. После пожара 1812 года город нужно было строить заново, зато у архитекторов появилась возможность уйти от наследия средневековых кривых улочек и придать Москве современные черты. Градостроительная концепция была сформулирована в 1817 году, как раз, когда творение Бетанкура строилось.

Созданные на месте отживших свой век укреплений Бульварное и Садовое кольца стали городскими артериями, ворота и заставы превратились в площади. Центр Москвы был очищен от нерегулярной застройки, улицы по возможности спрямлены, расширены и благоустроенны. Река Неглинка стараниями инженера Егора Челиева была убрана в трубу, что высвободило новые зоны для застройки. Вокруг Кремля и Китай-города была создана цепочка просторных площадей — Красная, Манежная, Воскресенская (ныне площадь Революции), Лубянская, Старая и Новая и т.д.

Преобразились улицы Трубная и Петровка, Кузнецкий мост, появилась Театральная площадь и Александровский сад. Все фасады постарались подчинить единому стилю, даже цвет построек был регламентирован. Отвечал за единство стиля именно Бове, посему и переделкой Манежа предложено было заниматься именно ему.

Например, во время строительства Экзерциргауза, еще не было Александровского сада, он появился только в начале двадцатых годов. Теперь же, требовалось объединить эти пространства единой идеей. Огромное здание обречено было стать архитектурной доминантой новой площади, которую мы знаем как Манежную, вокруг него формировался и ансамбль Моховой улицы. Все это предстояло придумать Осипу Ивановичу.

Махорка на чердаке и окна имени товарища Слухова

Но сначала, нужно было решить конструктивные задачи. Этим занялся инженер-полковник Рафаэль Бауса — тоже испанец, ученик и сподвижник Бетанкура. Помогал ему уже упоминавшийся инженер Кашперов. В первую очередь, количество несущих стропил увеличили с 30 до 45, что снизило нагрузку. Во вторую, решено было немного изменить конструкцию крыши.

Дело в том, что летом металлическая кровля страшно накалялась на солнце, и запредельно высокая температура влияла на сохранность деревянных конструкций — дерево рассыхалось. Чтобы этого избежать, решено было сделать специальные вентиляционные окна. Кровельными работами руководила артель под руководством мастера Слухова, потому окна назвали «слуховыми». Впрочем, не исключено, что это московский фольклор — в принципе, такие окна известны со времен эпохи Возрождения.

Чтобы деревянные конструкции были защищены от всяких жучков, червячков и мышек, крепившийся прямо к балкам подвесной потолок (он же, пол чердака) засыпали полуметровым слоем… махорки. Она благополучно пролежала почти сто лет, и уже в ХХ веке ее пользовали революционные солдатики, а потом кремлевские курсанты в годы военного дефицита. По слухам, хороший был табачок.

Бове серьезно переделал фасады, придав им привычный нам вид. Сделал новые портики. Планировал он также воплотить идею Бетанкура о военных трофеях, но не получилось — неожиданно скончался император Александр, а Николаю идея не понравилась. Денег на это не выделили. Но главное, что удалось Бове, это придать зданию легкость и изящество. Несмотря на естественную приземистость и простую прямоугольную форму, за счет декора оно совсем не выглядит тяжелым и грубым.

В Экзерциргаузе почти ежедневно шли воинские занятия, но временами его использовали и для других целей, поскольку это было самое вместительное здание города. Так, в 1826-м московское дворянство и купечество чествовало здесь взошедшего на престол Николая, а в 1839-м отсюда на Бородинское поле уходил гвардейский караул, задействованный в торжествах в честь установки памятника героям 1812 года. Да Манеж и сам стал памятником той великой победы. Впрочем, тогда все же Экзерциргауз. Манежем он официально стал именоваться с середины XIX века, когда окончательно утратил военное значение.

Иногда возникает вопрос, кто же автор Манежа — Бетанкур или Бове. В литературе (конечно, не специальной) из-за этого зачастую возникает путаница. Впрочем, это вопрос праздный, поскольку оба зодчих приложили руку к его созданию: один — более как конструктор и инженер, другой — как архитектор и художник.

В 2004 году Манеж сгорел. Полностью. Феноменальные деревянные конструкции Бетанкура, делавшие здание уникальным, погибли в огне. Манеж восстановили, но это уже совершенно иное строение. Оно перестало восприниматься как единое пространство, в нем появились лифты и эскалаторы, фермы Бетанкура открыли, дабы их было видно посетителям. Это уже не памятник инженерной мысли начала XIX века, а обычный «новодел» века XXI. Впрочем, его место в истории Москвы от этого менее значительным не стало.