«Только не жми туда, где эта проктология». Дмитрий Дибров — о шоу в сети, нужных кнопках, седине и добровольном рабстве

Про тьму и свет

Если меня на Страшном суде спросят: «Дибров, где ты жил, что делал, там свет или тьма?» — у меня есть ответ. И свет, и тьма в этом мире зависят только от человека. Но в том-то и драматика, что они уживаются внутри него. Возвращаясь после самой греховной ночи, человек неосознанно, повинуясь невольному импульсу, может со смертельным риском спасти незнакомого ребенка из-под колес «КамАЗа». Что за импульс такой? Вот это-то и чудо.

Объяснить его природу лучше смогут батюшка, раввин или муфтий. Мы же можем только делать все для того, чтобы этот неосознанный, но вполне реально ощутимый свет гостил в нашей душе и поступках чаще тьмы. Свалить все на нынешние времена не удастся. И нынешнее, и все другие поколения решали и будут решать эту проблему для себя самостоятельно.

Кстати, видеть во встречном скорее свет, чем тьму, — тоже часть этой работы.

Про самую длинную фамилию в «Останкино»

Юбилей — время оглядываться. Могу заявить: я никогда не стремился быть звездой. Но при этом сколько себя помню, всегда стремился в «Останкино». Все равно кем, все равно как, но — в «Останкино». И вот когда переступил его порог, первые шесть лет работал за кадром. Вместе с Андреем Столяровым в качестве соавтора и сорежиссера делал программу «Монтаж» так, что ходила шутка: «Самая длинная фамилия в "Останкино" — Дибровстоляров».

Вот как пишут про «Монтаж» в сети сегодня: «Жанровую принадлежность программы определить невозможно. Вероятно, это сатира с налетом абсурда, напоминающая Хармса. Смотреть это все в 2024 году трудно и странно. А также сложно понять, как “Монтаж” вообще попал на Первый канал Центрального телевидения. Но для понимания сути происходящего тогда в стране и в СМИ стоит посмотреть хотя бы один выпуск».

Про новое телевидение и метод Мюнхгаузена

В 1993-м телевизионная судьба заставила меня сесть в кресло ведущего. «Как это — заставила?!» — спросят те, кто не читал мою книгу. Прошу прочесть. Здесь же спрячусь за Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые».

Слом эпох — в «Останкино» рождалось новое телевидение в унисон с тем, как за его стенами рождалась новая страна. Форпосту интеллектуального вещания тех лет — «Авторскому телевидению» во главе с Анатолием Малкиным и Кирой Прошутинской — доверили превратить Четвертый канал ЦТ СССР из учебного в телевизионный. А где взять ведущих на целый канал? Пришлось его главному режиссеру, которым в те годы был я, затыкать брешь подобно Мюнхгаузену. И именно как режиссеру по первому телезанятию мне было очевидно мое несоответствие привычным эталонам звезды голубого экрана. Все герои телевидения развитого социализма были подобраны, как солдаты Урфина Джюса. Да они и были солдатами Шестого подъезда ЦК КПСС — Идеологического отдела, призванными медным голосом читать тщательно выхолощенный текст.

Всю творческую жизнь я старался действовать так, чтобы мои проекты были самыми передовыми для телевидения… но не только. Надеюсь, за всем, что я делал эти тридцать лет, зритель чувствовал мировоззрение. В нем-то и секрет телевизионного долголетия. Видимо, по сей день.

Про вопрос одного клика

Интернет — единственное отличие современной эпохи. Все остальное неизменно со времен Гомера. Влияние сети на цивилизацию уже сегодня беспрецедентно, завтра оно усилится тысячекратно.

Логично предположить, что влияние на эту же ноосферу сети будет настолько же мощнее, насколько множительные способности интернета мощнее таковых деревянного монстра из Средневековья.

Но что он множит?

А всё.

И перед нами та же проблема света и тьмы, решать которую и тут предстоит каждому самостоятельно. Как и в случае с печатным станком. Ведь и Евангелие, и «Майн Кампф» (запрещена для продажи на территории России — прим. «Мосленты») — книги, это выбор каждого из нас, что читать. Так и сеть может быть выходом на необъятные просторы мыслящей оболочки Земли, а может стать нежным убийцей. Это вопрос одного клика.

Про то, что мы есть

Хикикомори — так по-японски красиво называются живые трупы от 20 до 40 лет, которые не стремятся ни к семье, ни к работе, ни к живому общению с человечеством. Они сутки напролет просиживают перед компьютером, трижды в день отвлекаясь только на пиццу, которую им просовывают под дверь родители. Так они убивают единственное, чем по-настоящему обладает человек — время. Ведь недаром, когда человек умирает, мы говорим, что его время кончилось.

В случае с хикикомори всемирная паутина обесценила время. А в случае с моими детьми, для которых Булгаков и Хармс — тот самый вопрос одного клика, а не бессонных ночей под одеялом с самиздатом в руках и фонариком во рту, как для меня, — нет. Наоборот, сеть дарит им их время, освобождая его для будущих событий.

И тут все дело в твоем выборе. «Мы то, что мы едим», — эта фраза приписывается великому учителю Ауробиндо Гхошу. Позволительна ли такая вариация: «Мы то, что из себя представляет история наших походов в сеть за неделю»? Если да, то наш браузер, бесстрастно представляя эту историю, может помочь ответить на вопрос: «Что со мною не так?»

Поможет обязательно, только надо этим вопросом задаться.

Как видим, опять все дело в тебе. Опять не удастся увильнуть и свалить все в этом случае на сеть, как в предыдущем — на времена и нравы.

Про современный телевизор и водку на донышке

Создатель телевидения Владимир Зворыкин в зрелые годы высказался: «Никогда бы не позволил своим детям даже приближаться к телевизору. Это ужасно, что они там показывают… Хотя, конечно, есть в нем детали, которые мне удались особенно хорошо. Лучшая из них — выключатель».

Я буду с этим спорить. Хотя с учетом всего вышесказанного мои аргументы предсказуемы. Выключатель, может, и был лучшей деталью, но только советского телевизора с его единственной программой, призванной облегчить выпас скота. Самая ненужная его деталь — не вы-, а переключатель каналов — отваливалась от него первым делом. И поэтому рядом с «Рубином» или «Горизонтом» лежали плоскогубцы. Даже если вдруг и хотелось бы переключить аппарат на учебный канал, надо было бы встать с дивана и громко щелкнуть тумблером. А это лень.

Совсем иное дело — телевизор сегодняшний. Это скорее монитор, который в мгновение ока можно подключить к дюжине исторических каналов, к сотне кинобудок всех жанров, к десятками естествоиспытательских каналов, а есть еще спортивные, мотивирующие, познавательные, учебные… Так почему же на иных мониторах бесконечно длятся коммунальные склоки, четырнадцатилетние роженицы не вспомнят имен отцов своих чад после «водки на донышке», содержанки и папики жонглируют судьбами детей, и вся нация представляется хороводом разложенцев? Это ведь неправда! Кто же показывает нас такими?

Чтобы получать удовольствие от телепрограмм Радзинского или Млечина (а это как раз самые высокие вибрации), надо думать вместе с автором. А лень, как в случае с плоскогубцами.

Куда проще наблюдать за человеческими несовершенствами, чувствуя себя на высоте без особой работы. Благо, и вставать с дивана не надо — просто нажимай пальцем на нужную кнопку в нужное время. И целый коллектив опытных специалистов уже будет готов налить вам телевизионную «водку на донышке», ведь ваше внимание — их деньги.

Про работу с теликом и над теликом

Но благо, что и сегодня есть люди, кому это невыгодно. Притом они есть по обе стороны монитора. Очень рад работать совсем с молодыми коллегами, которые выросли на телепродукте нашего поколения, и для кого «все — это еще не все», как сказал поэт и драматург Александр Володин. И я рад встречать зрителей как в обеих столицах, так и на необъятных просторах России, которые видят на своих мониторах тут самую мыслящую оболочку Земли, о которой уже шла речь.

Что же получается? В какой связи что ни говори, а все дело упирается в тебя лично? Слава богу, наконец понял. А раз понял — действуй. Не удастся все свалить и на телик. Дело в тебе.

Это и плохая новость, и хорошая одновременно. Плохая в том, что и телик, оказывается, не виноват, придется работать. А хорошая в том, что работать придется не в одиночестве, телик тебе и поможет. Только пойми, куда жать. И уж в любом случае не жми туда, где вся эта проктология. Это отдельная профессия, ее изучают в мединститутах, телевидение же предназначено для другой части человека.

Про звезд и звездность

Рассказывают, что одна настоящая звезда, чей голос стал голосом эпохи, пригласила гостей на вечеринку. Была среди них и другая прекрасная певица, которая изо всех сил старалась привлечь внимание к своей персоне так, что только ее голос и звучал весь вечер. И вот когда она ушла, хозяйка вечера сказала ей вослед:

— Хорошая певица? — Конечно, — согласились все. — А не звезда.

И речь здесь не о внешних данных, которые принято считать эталоном звездности. Эдит Пиаф не обладала арсеналом Брижит Бардо, но тоже стала голосом эпохи. Видимо, в ее пении люди слышали нечто, что выходило за рамки собственно вокальной науки.

Теперь ко мне. Термин «звезда» я употребил по отношению к себе только однажды — в своей книге «Раб лампы», в сугубо ироничном контексте. Тот, кто читал ее, помнит, что именно я пишу о так называемой «телезвезде»: «Это значит, что вы легко найдете мое изображение в женском журнале между заметкой о том, как фигурно изрезать болгарский перец, и рекламой средства от преждевременной плешивости».

Про седину, Юрия Никулина и мужские решения

Юрий Владимирович Никулин красил волосы. «Зачем вы, фронтовик, заслуженный человек, это делаете?» — спросили его как-то посреди пуританских 70-х годов.

«Я работаю клоуном в цирке, и моя работа — смешить зрителей, — ответил Никулин. — А среди них много детей. Очень невежливо детям смеяться над седым человеком. Вот я и лишаю их этой неловкости».

Это урок: все решения мужчина должен принимать исходя из интересов дела, которому служит.

Когда я вижу, например, чиновника или интернетного коуча с крашеными волосами, я ему не доверяю. Врун наверняка. Иначе зачем бы ему скрывать правду «Лондатоном»?

Про шоу «Кто хочет стать миллионером?»

На Мосфильме и в «Останкино» красить волосы — профессиональная норма, как и в театре, а пятнадцать моих лет в кресле ведущего «Миллионера» недалеко ушли от лицедейства. Моя работа состояла в том, чтобы удержать большой палец руки зрителя на кнопке моего канала, что в субботу вечером непросто. Помогали Достоевский, Чехов, Булгаков, Салтыков-Щедрин, Воннегут. Каждый следующий вопрос — следующий герой. Когда Свидригайлов, когда Порфирий Петрович, а когда и вовсе, прости господи, Фердыщенко. Старался стилизовать свою речь соответственно.

«Можно ль жить с фамилией Фердыщенко? Но вот живу-с!»

Гости в студии подхватывали игру, особенно актеры. Но для того чтобы иметь большую свободу в выборе персонажей, расширить амплуа, надо было иметь нейтральную внешнюю фактуру, короткие темные волосы. А седина обязывает. Если будешь хохмить с сединой на голове, сузишь амплуа до героя «Дядюшкиного сна».

Про шоу в сети и доверие зрителей

Сегодня я не лицедействую, напротив, мой нынешний проект-интервью «ВК — Сессия» с его тремя миллионами просмотров в неделю не добьется и двух сотен, если интернетный зритель не будет мне доверять. Возможно, в этом и разница между чисто телевизионным успехом и сетевым. В советском телевидении было важно уметь лицемерить со святым лицом, сообщая о вводе танков в Чехословакию, и строить самую беззаботную физиономию, сообщая о Чернобыле.

Я горд тем фактом, что молодежная аудитория приняла меня в интернете. Имеется в виду сетевой проект «ВК — Видео». Из моего поколения, пожалуй, в таком положении сегодня только я. Сужу по цифрам, а в этом залог беспристрастности сети. Дорожу этим. Думаю, не видеть седину и массивные очки молодежь заставляет то же, что их родителей 30 лет назад заставляло не придавать значения шолоховскому крючку на месте носа. Что-то, значит, я такое говорю….

Про эгрегор телевидения

«По каплям выдавливать из себя раба» Антон Павлович предлагал своему отцу. Тот был родом из крепостных. И крайний деспотизм, грубость пронес сквозь всю жизнь, как и рабскую прагматичность.

Например, Антон Павлович всю жизнь хотел написать крупную форму. Во-первых, он дружил с Толстым, а это влияло. Во-вторых, без крупного романа в ту эпоху русскому писателю в ареопаг было не пробиться. Наконец, в-третьих, накопилось что сказать о жизни. Поделился замыслом большого романа с отцом, который тогда полностью жил на его деньги в Москве.

— А что, Антон, за твой роман издатели так же будут платить тебе по восемь копеек за строку, как и журналы за твои юморески? — Не будут. — Тогда и заикаться не смей. О семье прежде всего надо думать!

Семья — это прежде всего, конечно, он, разорившийся мелкий лавочник из Таганрога. Так из-за рабского прагматизма Россия лишилась еще одного крупного романа. В том, что это был бы шедевр, сомневаться не приходится.

В названии моей книги «Раб лампы» рабство имеет иную коннотацию. С одной стороны, мы, телевизионщики, переступая порог «Останкино», действительно вслед за настоящими рабами отдаем всевластному эгрегору телевидения (употреблять здесь слово «Бог» было бы неправославно) главное свое сокровище. Как уже было сказано выше, это наше время. Причем делаем это осознанно, не требуя платы взамен. Без этого вступительного взноса ничего не выйдет. Самое страшное, что и гарантий эгрегор не дает. Но нас как было, так и есть в «Останкино» четыре тысячи человек, и это число поддерживается десятилетиями — мы уходим, а нам навстречу порог переступают новые добровольные рабы.