Моцарт русской архитектуры

МОСЛЕНТА продолжает серию публикаций о великих архитекторах, изменивших облик столицы. Новый материал мы посвятили Федору Осиповичу Шехтелю. Как положено гению, он в детстве познал нужду и не имел специального образования. Зато был феноменально талантлив и трудолюбив. Работал легко и весело, да и жил так же — «между чертежной доской и бутылкой шампанского».

Менял стили, поскольку не мог уместить свою фантазию в жесткие рамки, или смешивал их в удивительную мозаику. Он иллюстрировал книги и журналы, рисовал декорации, строил, придумывал интерьеры и фасады. Бесплатно создал Художественный театр и между делом нарисовал его символ — знаменитую чайку. К нему стояла очередь из богатейших людей того времени, а свою жизнь зодчий закончил в нищете. Зато каждый созданный им дом — памятник, шедевр, достопримечательность и украшение Москвы.

«От сумы и от тюрьмы»

Будущий гений русской архитектуры вырос на берегах Волги в Саратове, в семье немецких колонистов, перебравшихся в Россию еще во времена Екатерины Великой. В память об исторической родине ему досталось имя, католическая вера да некоторые семейные традиции, в остальном же он был человеком абсолютно русским.

Семья его была большая и богатая, имела магазины в Нижнем, Красноярске, Москве и Петербурге, и в то же время не чуждая искусству. Старший из пяти братьев Франц был учредителем саратовского коммерческого клуба и одновременно местного театра. Занимался им его младший брат Осип — отец будущего зодчего, хотя по образованию он был инженером-технологом. К сожалению, оба брата очень рано ушли из жизни из-за болезней, после чего финансовое положение семьи оказалось трагическим: бизнес без хозяев развалился, а долги остались. Имущество было распродано, а вдова Осипа Дарья Карловна осталась с шестью детьми и практически без средств.

Без средств, но не без связей. На помощь бедствовавшей семье пришел их родственник (зять старшего брата Франца) — гласный Саратовской городской думы и уважаемый купец Тимофей Жегин. Он оплатил обучение сирот в гимназии, а вдову Дарью Карловну устроил экономкой в дом своего товарища, знаменитого московского промышленника Павла Михайловича Третьякова. Ему как раз нужна была образованная педантичная дама, желательно из «русских немцев», которая следила бы за домашним хозяйством и «избегала общения с прислугой».

Хотя Франц-Альберт — а именно так по документам звали будущего архитектора — жил в чужой семье, вниманием он обделен не был. Жегин относился к нему как к собственному сыну, что, впрочем, не могло полностью снять ощущение морального дискомфорта от положения «бедного родственника». Возможно, это и мешало Шехтелю хорошо учиться, хотя гимназию и подготовительное училище он все же закончил.

В 1875 году шестнадцатилетний Франц-Альберт переехал к маме в Москву. Впрочем, возраст его нам известен примерно, поскольку сам Шехтель называл разные даты рождения (плюс-минус несколько лет), а документы не сохранились.

Третьяков, в доме которого поселился юноша, сразу оценил его художественные способности и попросил своего зятя, видного архитектора Александра Каминского взять его помощником в свою мастерскую. Одновременно Шехтель поступил на архитектурное отделение Московского училища живописи, ваяния и зодчества на курс не менее знаменитого мастера Дмитрия Чичагова. Так он одновременно оказался учеником двух, пожалуй, самых талантливых московских архитекторов тех лет.

Месье Финь Шампань — «безжалостный крокодил»

Училище юноша так и не закончил — его отчислили за не регулярное посещение занятий. Зато в мастерской Каминского он получил возможность изучить практическую сторону работы архитектора, участвовать в настоящих проектах. А еще Шехтель с радостью погрузился в жизнь культурной московской элиты, благо близость к Третьяковым и Каминскому сразу ввела его в круг самых передовых и неординарных представителей общества.

Ближайшими друзьями Франца в это время стали художники Левитан и Врубель (они вместе учились в гимназии), братья Николай и Антон Чеховы. Последние ввели его в литературные и издательские круги, и вскоре замечательный рисовальщик Шехтель раскрылся как оформитель и иллюстратор книг и журналов. Например, под псевдонимом Финь Шампань он оформлял первый вышедший большим тиражом сборник «Пестрые рассказы», написанный Антошей Чихонте (Антоном Павловичем Чеховым).

«Ф.О.Шехтель, который сейчас сидит у меня, уверяет, что виньетки не будет. Это жаль... А все из-за того, что я не соглашаюсь быть завтра у него на блинах. ...Впрочем, ура!.. Ф.О. сжалился и показал виньетку. Виньетка восторг. Запьешь на нее глядючи, как говорит один знакомый художник». (Из письма Антона Чехова издателю Николаю Лейкину).

Молодому Шехтелю были нужны деньги, и он брался за любую работу: от изготовления театральных афиш и обложек для нот, до ресторанных меню и торжественных адресов, причем все давалось ему с необычайной легкостью. Судя по переписке с Чеховым, кутили они славно, не хуже, чем Пушкин в их годы. Рестораны, купеческие клубы, бега, балы, циркачки и артистки — вот то, что занимало молодых повес. А центром притяжения для них был театр.

«Он очень легко относился к своим театральным работам, ни с какой стороны не ценил своих эскизов и раздавал их по мастерским, не заботился об их сохранении. И большая часть исчезла бесследно.<…> Шехтель работал полушутя между чертёжным столом и бутылкой шампанского, работал как добродушный гуляка, разбрасывая кругом блески своей фантазии» (Из воспоминаний племянника Шехтеля, театрального режиссера Н.А. Попова)

До нас дошла переписка Шехтеля и братьев Чеховых, из которой становится понятно, что они действительно были близки. Собственно, это и не удивительно: ровесники, провинциалы, оба из разорившихся купеческих семей. А еще детство в чужом доме, тюрьма – гимназия, скепсис в отношении церкви, бедность и огромный талант. Молодые люди (им шел третий десяток) дорвались до свободы, и наслаждались ею не стесняясь, что и вылилось на страницы переписки, порой, чрезвычайно вольной. Имевший коммерческую жилку Шехтель быстро оказался состоятельнее Антона Павловича, посему в письмах много чеховских шуток вроде: «Если Вы не дадите мне до 1-го числа 25-50 рублей взаймы, то Вы безжалостный крокодил». Зато доктор Чехов при необходимости лечил товарища.

«Приезжайте не на неделю, а на две-на три. Каяться не будете, особливо если Вы не против житья по-свински, т. е. довольства исключительно только растительными процессами. Бросьте Вы Вашу архитектуру! Вы нам ужасно нужны. Дело в том, что мы (Киселев, Бегичев и мы) собираемся судить по всем правилам юриспруденции, с прокурорами и защитниками, купца Левитана, обвиняемого в а) уклонении от воинской повинности, b) в тайном винокурении (Николай пьет, очевидно, у него, ибо больше пить негде), с) в содержании тайной кассы ссуд, d) в безнравственности и проч. Приготовьте речь в качестве гражданского истца». (А.П.Чехов - Ф. О. Шехтелю. 8 июня 1886 года. Бабкино).

Шехтель не приехал — в это время он рисовал фасад театра Антей. Это был уже второй театральный фасад, который он придумывал по просьбе руководителя проекта, архитектора Константина Терского. Ранее был театр «Парадиз» на Большой Никитской улице, ставший одной из первых для молодого художника серьезных работ уже в качестве архитектора, пусть и не главного. А результат его трудов, пусть и в несколько упрощенном виде (без утраченных в 30-е годы башенок), можно увидеть воочию: в этом здании находится театр имени Маяковского.

Примерно в это же время, в 1883-84 годах Шехтель получил и первый полноценный частный заказ от своего знакомого, наследника большого состояния и известного мецената Сергея фон Дервиза. Вращавшийся в близкой к Третьяковым среде молодой человек решил полностью перестроить недавно купленное им имение в Рязанской губернии и доверил это начинающему, но безусловно талантливому Шехтелю. Был здесь и меркантильный момент – услуги не имевшего диплома и патента молодого зодчего, конечно, стоили не очень дорого. Но Старожилово было далеко, а земля частная, посему такими мелочами можно было пренебречь.

Шехтелю было, где развернуться: он построил главный усадебный дом, хозяйственные сооружения, церковь, конный завод. Тут же последовал заказ от Павла фон Дервиза, имение которого находился рядом с братом — там работы было еще больше. А следом — новый заказ от купца первой гильдии и промышленника Александра Локалова на строительство его особняка в селе Великом Ярославской губернии.

Шехтель становился известным мастером в кругу промышленников, даже модным. И конечно, не только благодаря связям с Третьяковыми и посиделкам в московских ресторанах — теперь за него говорили его работы.

«Талантливейший из всех архитекторов»

С этого времени — рубежа 80-90 годов — жизнь Шехтеля резко меняется. Он повзрослел, женился (в 1887 году), стал отцом семейства. Десять лет свободы, легкомысленного разгула и вольного творчества мсье Фин Шампаня уходят в прошлое, начинается время напряженной, хотя и не менее творческой работы. Так получилось, что период ученичества Шехтеля оказался гораздо короче, чем у большинства других молодых архитекторов, хотя и очень насыщенным.

Опыт разнообразных исканий он трансформировал в совершенно неожиданный, индивидуальный и законченный стиль, который не назовешь иначе, как стиль Шехтеля. Попытки уместить его в привычные стилевые рамки — сплошная боль для искусствоведов, ведь любая работа Федора Осиповича (в купеческом обществе его звали именно так, а потом он принял православие и узаконил новое имя) шире рамок модерна или нео-готики. Он отталкивался от желания заказчика, а дальше творил, играя элементами разных стилей и направлений. Он придумывал, смешивал, противопоставлял, иронизировал. Ограничение было одно — безупречный вкус художника.

В большинстве случаев Шехтель строил здания целиком, от ограды до мебели и дверных ручек. Во всяком случае, когда речь шла о жилых зданиях. Он считал, что архитектура дома и его внутреннее убранство должны быть соединены общей идеей, создавать законченную картину. Позднее мастер сформулировал это так:

«...взаимоотношение между архитектурою, живописью и скульптурою в своей совокупности должно ввести зрителя в то настроение, которое отвечает назначению здания» (из работы Ф.Шехтеля «Сказка о трёх сёстрах: Архитектуре, Скульптуре, Живописи»

Стиль выбирался исходя из менталитета заказчика. Скажем, когда Шехтель строил дом для Зинаиды и Саввы Морозовых, он взял за основу английскую готику, памятуя, что заказчик учился в Англии и полюбил британскую архитектуру. А особняк Степана Рябушинского выполнен в совершенно иной манере, с обилием мистических знаков и геометрической тектоники. При этом старовер Рябушинский потребовал, чтобы в доме был… настоящий коровник на двух Буренок! Это почти в центре Москвы, у Никитских ворот.

Но первичными всегда были удобство и функциональность здания. Шехтель строил дома как бы изнутри, беря за основу требования заказчика и концепцию внутреннего обустройства, а потом нанизывая на них конструктивные элементы. Внешний облик и декор дополняли и заканчивали картину. Другое дело, что вторичность внешнего облика со стороны совершенно не ощущается, а наоборот, кажется доминирующей над внутренним. Не зря Чехов называл Шехтеля «талантливейшим из всех архитекторов».

Как у любого мастера, у Шехтеля были фирменные приемы, свои «фишки». Например, обычно закругленные парадные лестницы, непременные камины, огромные окна или витражи. Он любил играть с яркостью освещения и даже его цветом. Большое внимание уделял полам – рисунку паркета, цвету каменой плитки т.д. Конечно, учитывались интересы заказчика: кому-то была нужна биллиардная, кому-то, библиотека. Важно, что довольны оставались все.

Шехтель был уже чрезвычайно популярен, да только вот строил он нелегально. В 1894 он решил сдать экзамены экстерном и подал в Техническо-Строительный комитет МВД аж 700 листов с графическими эскизами к особняку Морозовых на Спиридоновке. В итоге Федору Осиповичу выдали свидетельство на право самостоятельного ведения строительных работ, при этом в документе подчеркивалось, что оно «не может служить для означенного лица видом на жительство и не дает ему право именовать себя Инженером или Архитектором».

С этого времени Шехтель гордо подписывал чертежи «техник архитектуры». А всего через пять лет за создание ансамбля российских павильонов на Международной выставке в Глазго Шехтель был удостоен звания академика архитектуры.

«Избушка непотребной архитектуры»

На полученные от Морозова деньги Шехтель решил построить собственный особняк. В семье случилось несчастье — умер старший сын мастера, поэтому Федор Осипович хотел сменить обстановку. Дом в Ермолаевском переулке получился совершенно необычный:

«…Построил избушку непотребной архитектуры, которую извозчики принимают то ли за кирку, то ли за синагогу». (из письма Шехтеля к Николаю Чехову)

Сейчас в этом доме располагается посольство загадочного Уругвая. А рядом с ним, в Трехпрудном переулке стоит построенное мастером «Здание Товарищества Скоропечатни А. А. Левенсона».

Оно недавно отреставрировано в первоначальном виде. Снаружи – настоящий готический замок с башней необыкновенного изящества. На самом же деле, по мнению владельца, он принадлежал «современной, хорошо построенной и устроенной фабрике наших дней, представляющей собою комбинацию всех последних слов новейшей техники, гигиены и архитектурного искусства».

Описывать все постройки мастера в Москве нет возможности — только отдельных больших зданий в нашем городе около восьмидесяти. Это и особняки, и банки, и гостиницы, и конторы, и конотеатры, и доходные дома. И, конечно же, великолепный Ярославский вокзал.

«Работы много. Уверен, что без работы я был бы никуда не годен — как часы, заводимые регулярно и постоянно», — писал о себе сам Шехтель.

И все же особняком в его наследии стоят театры и, прежде всего, Художественный. Деньги на приобретение нового здания МХАТ в Камергерском переулке дал Савва Морозов. Но оно требовало огромной работы, а на это денег уже не было. А Шехтель стоил очень дорого.

Но в этом случае он согласился на минимальный, даже символический гонорар. То ли из уважения к Чехову, то ли к Морозову, то ли из любви к театру вообще. Он нарисовал фасады, придумал вестибюли, гримерки, уникальный по тем временам зрительный зал с вращающейся сценой. Все, включая полы, светильники и дверные ручки. А еще одним росчерком пера нарисовал чайку, ставшую эмблемой театра.

Последний акт

С началом войны строительство остановилось. Да еще и начались неурядицы в семье. Юная дочь архитектора влюбилась в друга своего брата, молодого поэта Владимира, который поражал всех статью, огромной шевелюрой, длинным плащом и широкополой шляпой. Шехтель их роман не одобрил.

Потом поэт исчез, а девушка осталась в положении. Пришлось отцу срочно отправлять ее в Париж. И вот ведь ирония судьбы: театр, который в свое время построил тот самый отец-архитектор, впоследствии стал носить имя его несостоявшегося зятя. Поэта звали Владимир Маяковский.

После революции семью Шехтелей преследовали несчастья. Заказов не было, кругом была разруха. Свой последний особняк на Большой Садовой мастер успел продать в начале 1917 года, но деньги, которые он собирался потратить на имение в Крыму, обесценились. Из съемной квартиры их выселили, как «бывших». Семья бедствовала, голодала. Шехтель пытался продавать книги, мебель, коллекцию гравюр и гобеленов, но ничего не покупали. Он был смертельно болен (рак желудка), а на попечении у него была уже далеко не молодая жена и больная туберкулезом старшая дочь.

Шехтель пытался работать, но советской власти его проекты были не нужны. Видимо, эстетическое восприятие оказалось слишком разным. В последний год стало совсем плохо: «Попрошу Луначарского прислать мне верную дозу цианистого калия», — писал мучившийся от жутких болей мастер. В 1926 году Федор Шехтель скончался.